Михаил Шелякин - Язык и человек. К проблеме мотивированности языковой системы

Изложим несколько подробнее указанные объяснения, опираясь главным образом на работу А. Мартине.

а) Говоря о первом членении и приводя французский пример j’ai mal a la tête (У меня болит голова), А. Мартине пишет: «Эта фраза состоит из шести последовательных единиц... которые дают представление о характере мучающей меня боли. Каждая из перечисленных единиц может встречаться в совершенно иных контекстах и сообщать об иных явлениях действительности. Так, таI (плохо/ может встретиться в il fait le mal (он поступает плохо), tête (голова) в il s’est mit a leur tête (он сел им на голову). На этом примере можно видеть, в чем состоит экономия первого членения: мы могли бы вообразить себе систему коммуникации, в которой каждой определенной ситуации, каждому явлению действительности соответствует особый возглас. Достаточно подумать о том, как бесконечно разнообразны подобные ситуации и явления действительности, чтобы понять, что, если бы такая система выступала в той же роли, что и наши языки, она должна была бы включать настолько большое количество различных знаков, что память человека была бы не в состоянии их усвоить. Несколько тысяч знаков, вроде tête, mal, ai, la, обладающих широкими комбинационными возможностями, позволяют нам делать и получать сообщения о таком огромном количестве явлений, для обозначения которых не хватило бы миллионов различных возгласов»– [Там же: 377].

Объяснение А. Мартине первого членения языка основано опять-таки на чисто умозрительных соображениях об ограниченности долговременной памяти человека, которая на самом деле способна запомнить огромное количество информации. Поэтому монемное членение языка нуждается, на наш взгляд, в ином объяснении (о чем см. ниже).

б) Второе (фонемное) членение языка А. Мартине также связывал с фактором экономии и ограниченностью произносительных/слуховых возможностей человека.: «Нетрудно заметить, – пишет он, – насколько экономичнее это второе членение: если предположить, что каждой минимальной значимой единице соответствует специфическое и неразложимое звуковое образование, то тогда мы вынуждены будем различать тысячи подобных образований, что несовместимо с произносительными и слуховыми возможностями человека. Благодаря существованию второго членения языки способны ограничиться несколькими десятками различных звуковых образований, сочетания которых создают звуковой облик единиц первого членения» [Мартине 1960: 378]. Подобное объяснение второго членения языка предлагает и Т.В. Булыгина. Она считает, что второе членение «находится в соответствии с естественным для коммуникативных систем принципом экономии, т.е. является результатом вполне закономерного стремления возможно более уменьшить затраты, необходимые для передачи определенной информации» и что «совершенно явное несоответствие между принципиально неограниченным количеством сообщений, которые передаются при помощи естественного языка, и достаточно ограниченными возможностями человеческого произносительного и слухового аппарата доказывает принципиальную необходимость существования в естественном языке единиц незнакового уровня, или фигур выражения, при помощи различных комбинаций которых можно получить достаточное количество означающих» [Булыгина 1970: 158 и 161]. В приведенных суждениях А. Мартине и Т.В. Булыгиной, может быть, и много правды, но она только постулируется умозрительно и никак не подтверждается какими-либо данными о произносительных и слуховых возможностях человека в различении звуков. Кроме того, в этих суждениях фонемное членение слова как бы носит предварительный рациональный характер: сначала фонемы, а затем «создание» или «получение» из них языковых знаков.

Иначе представляет себе возникновение фонем Б.А. Серебренников: «К таким процессам (объясняемым только особенностями человеческой речи. – М. Ш.) прежде всего относятся процессы вычленения фонем из фонемно нечленимых звуковых комплексов. Как известно, все природные звуки, крики птиц и животных, шум ручьев, водопадов, обвалов, падающих лавин, раскаты грома и т.д. представляют фонемно нечленимые звуковые комплексы. К этой же категории звуковых комплексов относятся и выкрики человека. Эти фонемно нечленимые звуковые комплексы могли быть использованы только как чисто животные сигналы, но они явно не годились для создания слов человеческой речи по причине их низкой вариативности. Во всех языках мира происходил процесс вычленения фонем из фонемно нечленимых звуковых, комплексов. Действительным средством различения звуковых оболочек слов могли быть лишь комплексы фонем, а не что-либо другое» [Серебренников 1988: 132]. Здесь обращает на себя внимание положение об историческом вычленении фонем из фонемно нечленимых звуковых комплексов, а не о создании системы, фонем, из которых потом складывались слова и морфемы. В этом отношении показательно следующее предупреждение Н.С. Трубецкого: «...не будем представлять себе фонемы теми кирпичиками, из которых складывались отдельные слова. Дело обстоит как раз наоборот: любое слово представляет собой целостность, структуру; оно и воспринимается слушателями как структура, подобно тому как мы узнаем, например, на улице знакомых по их общему облику. Каждое слово должно содержать столько фонем и в такой последовательности, чтобы можно было отличить его от других слов» [Трубецкой 1960: 43).

Таким образом, можно предположить, что процесс возникновения фонем происходил в каких-то первичных фонемно нечленимых звуковых комплексах, более или менее имевших основание для дальнейшей «обработки» фонем. Для такой «обработки» фонем в пределах звуковых комплексов были свои коммуникативные и психологические причины (о чем см. ниже).

Наша характеристика существующих научных объяснений в языкознании была бы неполной и несправедливой, если бы мы не упомянули другие подходы к объяснению языковой системы и ее употреблению, представляющие, на наш взгляд, научную перспективность и важность, поскольку они подтверждаются достижениями в других науках. Мы имеем в виду прежде всего использование в научных объяснениях основных положений системно-функционального подхода. Этот подход широко практикуется в биологии, кибернетике и др. науках и уже получил свое отражение в ряде лингвистических работ. С точки зрения этого подхода речевая система человека рассматривается как одна из особого рода самоуправляемых систем, находящихся в сложных адаптивных отношениях со средой и обладающих специфическими функциями, которые влияют на организацию и развитие языковой системы во взаимодействии с изменяющейся средой. Ограничимся лишь упоминанием фамилий языковедов, работавших в указанном направлении. Это прежде всего Г.П. Мельников, его ученик А.А. Поликарпов и др. (см. [Поликарпов 1979], здесь же дана и обширная библиография по проблеме причинного подхода в общей семиотике и языкознании).

Любая знаковая система, в том числе и язык, функционирует как средство передачи и получения информации. Однако не существует какой-либо единой знаковой системы, предназначенной для всех многообразных процессов передачи и получения информации. Это объясняется тем, что характер знаковых систем зависит от особенностей самого процесса передачи и получения информации – от его канала связи, источника и приемника информации (участников), передаваемой информации и конечных результатов информативного процесса. Таким образом, знаковые системы адаптируются к указанным особенностям процесса передачи и получения информации.

Обратимся к определению общего понятия адаптации, имея в виду адаптацию сложных систем, к которым относится человеческий язык.

Адаптация – это такое взаимодействие сложной системы со средой, при котором система координирует (ставит в соответствие) свое состояние и функции по принципу обратной связи. Тем самым адаптация определяет согласованную со средой целесообразность (оправданность) соответствующей организации и функций системы, ее саморегуляцию и развитие. Адаптация обеспечивает самосохранение и саморазвитие системы, а человеку – еще и улучшение его «качества жизни». Адаптация имеет активный характер притяжения или отталкивания сложной системы по отношению к среде, проявляя усвоение «правил среды», в которой система приходит в состояние взаимодействующего равновесия по принципу обратной связи. Поэтому если фактическое состояние системы вступает в противоречие со средой, то происходит изменение системы и ее функций или изменение системой своей среды по направлению все большого приближения их к требуемому средой или системой состоянию. Адаптация сложной системы к окружающей среде осуществляется через общую функцию системы.