Женевьева Брюнель-Лобришон - Повседневная жизнь во времена трубадуров XII—XIII веков

Однако расточительность также не вызывает доверия. Щедрость надо проявлять только по отношению к тем, кто хорошо служит. Сеньор наделен благородным сердцем, а рассудок позволяет ему распознать и удалить от себя ревнивцев — тех льстивых и лицемерных придворных, которых называют «льстецами» (lauzengiers*); эти подхалимы оговаривают верных друзей сеньора, чтобы отвратить от них поток его щедрот:

Клеветники, чьи языки остры, — / И да невзлюбит их Господь и покарает! — бросают тень на доблесть / И вперед себя пускают Злобу[9].

Сеньор должен по-доброму проявлять свою власть. Он любезен и обращается со своими людьми без надменности. Таков идеальный сеньор.

При дворе хорошего сеньора царят «радость и веселье». Оба этих качества, непосредственно, как мы увидим ниже, характеризующие дворы сеньоров-южан, не взаимозаменяемы, хотя они и кажутся очень близкими по смыслу. Мы к ним еще вернемся. Под высокими сводами большого зала замка, где живет сеньор, должны звучать смех и одобрительные возгласы, поощряющие словесные поединки между трубадурами и их слушателями. Слово «отрада» (solatz) напоминает об удовольствии, доставляемом куртуазным общением. Гираут де Борнель старался «пробудить» это искусство приятного общения в придворном кругу[10].

Импровизированные или всесторонне обдуманные, словесные поединки являются южным эквивалентом конных сражений — турниров, излюбленным зрелищем тогдашнего аристократического общества Иль-де-Франса и Нормандии. Полагают, что благородные дамы и рыцари юга могут соперничать с поэтами в искусстве вести словесные баталии. «Ибо приятная беседа, где уместен и смех, и отрадные речи, является истинной любовной приманкой», — говорит Гарен ло Брюн даме, посвящая ей свое «назидание» (ensenhamen*) (с. 333–335)[11]. Признаком достойного двора является умение вести любезные беседы. Чтобы совершенствоваться в своем искусстве, нравиться и создавать себе репутацию, трубадуры бросают вызов аудитории, складывая «тенсоны» (tensos*) (диспуты на заданную тему), или предлагая собеседнику создать совместно с ним «партимен» (partimen*) (именуемый также «джок партит» (joc partit*), диалог-спор, в котором позиции участников заданы изначально).

Когда трубадуры живописуют в своих стихах идеальные куртуазные собрания, в голосе их всегда звучит горечь утраты или тоска ожидания. Однако не стоит безоговорочно верить в реальность этого идеала. Наряду с образцовыми дворами в Вентадорне, Барселоне или Бокэре, которые они поочередно, друг за другом, успели посетить, сколько еще мест, где нет ни куртуазности, ни приятных бесед! И, разумеется, есть дворы, где полно обманщиков, завистников и мошенников; не стоит также забывать и о достойных осмеяния жеманных придворных, старающихся выслужиться перед сеньором, равно как и о беспутных сеньорах, что зачастую бывают несправедливы, жестоки и скупы. Наконец, наряду с несколькими дамами, утонченными и достойными всяческих похвал, сколько еще есть смешных жеманниц, изо всех сил, однако совершенно безуспешно, пытающихся подражать куртуазным манерам! А сколько еще женщин по-прежнему невежественны, сколько из них подвергаются жестокому обращению?

«Развлечения, радость и песни теперь забыты»[12], — жалуется Гираут де Борнель.

Лимузенский кастелян Бертран де Борн доверяет жонглеру Арнауту отнести свою «сирвенту» (sirventes*) Ричарду Львиное Сердце, своему сеньору и покровителю[13]. Развивая тему «старости» и «юности», он прославляет «юность», аристократическую добродетель, чрезвычайно ценимую повсюду в рыцарском мире, добродетель, без которой нет ни истинного благородства, ни блистательного двора, ни покровителей, ни дам, в которых влюбляются рыцари. Ибо речь тут идет не о возрасте, а о моральных ценностях и стиле поведения:

Юным считается тот, кто не дорожит своей жизнью и кто добро свое раздает без счета; юным будут считать того, кто расточительствует в честь гостя, а также того, кто делает дорогие подарки. Тот остается юным, кто готов растратить все деньги, что лежат у него в шкатулках и сундуках, кто всегда готов сражаться и принимать участие в турнирах и поединках. Будет юн тот, кому нравится ухаживать за дамами и кому по сердцу жонглеры… и пусть мою сирвенту, адресованную и старости и юности, жонглер Арнаут отнесет Ричарду, дабы она стала для него путеводной; и пусть Ричард никогда не зарится на богатство старости, ибо с богатством юности он сможет достичь чего пожелает[14].

Без «радости» и «юности» не было бы ни духа авантюры, ни странствующих рыцарей и поэтов, ни ночевок в замках и празднеств. Да и дворов и меценатов тоже не было бы.

Чтобы составить приблизительную карту проживания меценатов в Окситанском крае, последуем за английским историком Линдой Паттерсон[15].

В начале XII века первые меценаты появились в Пуату и Лимузене. Однако лирика вскоре вышла за пределы мирной и любезной сердцу ласковой Аквитании. В 1130-е годы лирическая поэзия достигла Тулузы и Пиренеев, а затем, в 1140-е годы, — Кастилии, Каталонии, Оверни, Прованса и Италии.

Пуатье и Лимузен

Пуатье считается колыбелью лирической поэзии, а герцог Аквитанский Гильем IX — первым трубадуром. Следом за ним песни начал слагать Эблес II Вентадорнский, прозванный Певцом (ок. 1096 — ок. 1147) и Джауфре Рюдель (ок. 1125 — ок. 1148), проведший свою жизнь при дворе в Пуатье, обучившийся слагать стихи во времена Гильема X, который хотя сам и не слагал стихов, как его отец, зато содержал двор, частыми гостями которого были трубадуры Маркабрюн (ок. 1130 — ок. 1149), Серкамон (ок. 1137–1149) и сам Эблес II. Альенора Аквитанская, дочь Гильема X, выросла в атмосфере радостной и изобретательной учености. После ее отъезда ко двору ее первого супруга, короля из рода Капетингов, Пуатье утратил славу просвещенного города, но затем вновь — дважды! — обрел ее: в 1165–1166 годы и между 1168 и 1174 годами, когда Альенора, став королевой Англии, вновь избрала Пуатье своей резиденцией.

Лимож, Вентадорн, Комборн и Тюренн, равно как и Юссёль, лимузенские города, пользующиеся славой культурных центров, сохраняют свою притягательность вплоть до 20-х годов XIII столетия. Дом виконтов Вентадорнских славится своим двором, где процветает поэзия; при этом дворе слагают свои песни принц-трубадур, меценатствующие сеньоры и две женщины, ставшие символами куртуазной любви. Принц-трубадур Эблес II, виконт Вентадорнский, даже создает свою «школу», к ученикам которой, в частности, принадлежит Бернарт Вентадорнский (ок. 1147 — ок. 1170) (так как Бернарт сильно любил Маргариту, супругу Эблеса III, ему пришлось отправиться в изгнание). К женщинам, вдохновлявшим трубадуров на стихи и нежные чувства, принадлежит также Мария Вентадорнская, активные годы жизни которой приходятся на рубеж XII–XIII веков. Но Мария не просто прекрасная дама, она еще и «трубадурка» (trobairitz*), поэтесса, сочиняющая стихи. Ей, супруге Эблеса V, принадлежит тенсона, в которой она полемизирует с Ги д’Юсселем; она вдохновляет поэтов, в частности Гаусельма Файдита, и выступает арбитром в спорах, возникающих между певцами, славящими куртуазную любовь. По соседству с замком Вентадорн проживали сеньоры д’Юссель; все мужчины в этой семье владели трубадурским искусством.

Дворы, при которых процветает поэзия, несмотря на их удаленность друг от друга, постоянно поддерживают связь между собой. Так, самый знаменитый из четырех сеньоров д’Юсселей, Ги, влюбляется в Раймонду, супругу Дофина Овернского. Этот последний сеньор тоже трубадур, он покровительствует Гаусельму Файдиту, трубадуру незнатного рода, пылко влюбленному, но отвергнутому Марией Вентадорнской… Ги д’Юссель любит и другую даму, некую Гидасу де Монпелье, родственницу Гильема де Монпелье. Совпадения? Сестра Гильема VII, вышедшая замуж за Эблеса Вентадорнского, является троюродной сестрой трубадура Раймбаута Оранского. Эти отношения свидетельствуют о сложной сети родственных связей и культурного родства, существовавшей около 1200 года и незримо опутывавшей всю Окситанию, от одного конца до другого.

Тулуза и Тулузский край

Любой трубадур в своих странствиях непременно — не сегодня, так завтра — придет к воротам замка графов Тулузских. Многие трубадуры превозносят щедрость и достоинства владельцев Тулузы[16]. Начало этому положили гасконцы Маркабрюн (он славит графа Альфонса Жордана, «умело правящего Авиньоном, Провансом и Бокэром») и Серкамон (для него Альфонс Жордан является воплощением куртуазных и рыцарских доблестей), а также Джауфре Рюдель, который в 1147 году вместе с графом Альфонсом и его сыном Бертраном держит путь к Иерусалиму.