Ян Мортимер - Елизаветинская Англия: Гид путешественника во времени

Прежде чем покинуть Стратфорд, давайте представим, как на внешний вид города в елизаветинской Англии влияют времена года. Улицы не мостили (мощеными они были в очень немногих городах), так что в апреле после дождей на дорогах возникает настоящая трясина, особенно на перекрестках, где телеги поворачивают, перемешивая грязь. Сколько гравия на главные подъездные дороги ни высыпай, он все равно почти ничем не помогает. Летом грязь засыхает лепешками, а потом рассыпается, так что те же самые телеги и лошадиные копыта теперь поднимают клубы пыли. Улицы более многолюдны — большинство предпочитает путешествовать именно летом. К деревенским жителям, приходящим на рынок, прибавляются еще и торговцы свежей рыбой из прибрежных городов. Когда дело клонится к осени, дороги уже не такие оживленные. В некоторые дни улицы вообще почти пустуют: жители деревень отправляются на сбор урожая и берут с собой корзины с едой, чтобы было чем подкрепиться долгим рабочим днем. Поздней осенью снова начинаются дожди; коров, свиней и овец гонят в город, чтобы продать перед Днем святого Мартина (11 ноября); в этот день забивают скот, а мясо засаливают на зиму. Если же вы посмотрите на те же улицы зимой, когда в морозном воздухе повсюду стоит запах дыма, вы увидите совсем мало людей. Средняя температура почти на два градуса Цельсия ниже, чем та, к которой вы привыкли, а в 70-е и 90-е годы случались и еще более суровые холода. Если ночью идет снег, то вы, просыпаясь, видите на другой стороне улицы белую пелену — по краям она чуть тоньше, потому что под нависающие карнизы снега попадает меньше. Двери домов украшают вечнозелеными растениями. С крыш, не оборудованных водосточными трубами, свисают длинные сосульки, так что люди стараются не ходить близко к стенам. Телеги оставляют колеи, вдавливая снег в грязь и слякоть. Многие люди сидят дома, даже не открывая ставней на незастекленных окнах. Так что внешность всего города сильно меняется в зависимости от времени года — намного сильнее, чем в современных городах с асфальтовыми дорогами и застекленными окнами, где большая часть деятельности происходит в помещениях.

Выйдя из Стратфорда-на-Эйвоне по длинному каменному мосту, вы можете отправиться в Лондон по одной из двух дорог. Одна идет через Банбери, другая — через Оксфорд (если предпочитаете вторую дорогу — сразу после моста поверните направо). Местность здесь ровная и редконаселенная: упомянутые в начале главы шестьдесят человек на квадратную милю явно не касаются этого региона, где в основном выращивают хлеб. В среднем в местных приходах живет около тридцати человек на квадратную милю, кое-где — даже всего семнадцать. В первую очередь ваше внимание привлекут не дома, а поля: огромные, в сотни и даже тысячи акров длиной; каждый акр делится на фарлонги, каждый фарлонг, в свою очередь, — на четыре-двенадцать полосок земли, каждая из которых принадлежит одному из жильцов поместья. Между каждым фарлонгом проходит узкая дорожка непаханой земли, или межа, по которой крестьяне добираются с тачкой до своих участков. Тогда такие земли называли «шампань» (champaign country, от французского champ — «поле»). Таким образом, сельская местность — это, по сути, гигантское лоскутное одеяло из фарлонгов, различающихся направлением участков и культурой, которую на них возделывают. Некоторые крестьяне на одних участках сажают пшеницу, а на других — более стойкие культуры, например рожь, вику или ячмень. Некоторые чередуют: в этом году посадят ячмень, в следующем — пшеницу. Часто поля оставляют невспаханными или выделяют на них участки, на которых пасутся коровы и свиньи. Там и тут на краях огромных полей вы увидите небольшие огороженные участки для скота (англичане зовут их «closes», или «огороженные поля»). Система открытых полей в Мидлендсе превалирует: Оксфордшир в 1600 году практически нигде не огорожен; как минимум в 125 из 128 сельских приходов в соседнем графстве Беркшир поля тоже открытые.

Далеко не вся Англия так распахана. Более того, пахотные земли вообще составляют меньше трети ее территории. Примерно 11,5 миллиона акров Англии и Уэльса — под плугом (29 процентов общей площади). Почти столько же — около 10 миллионов акров (26 процентов) — занимают невспаханные пустоши, горы и болота. Вы удивитесь, узнав, сколько в Англии пустырей и «дикой местности». В графствах вроде Уэстморленда это вполне ожидаемо; учитывая, что местность там очень пересеченная, а неподалеку — граница с непокорной Шотландией, неудивительно, что три четверти земли в графстве не обработаны. То же самое можно сказать и о гранитных плоскогорьях юго-запада: в Девоне пустоши занимают не менее 300 тысяч акров. Но даже в Гемпшире 100 тысяч акров земли не обрабатываются, а в Беркшире пустуют 60 тысяч акров. Более того, 10 процентов территории составляют леса и лесохозяйства, а еще 30 — пастбища, парки, меловые холмы и общинные земли. Оставшиеся 5 процентов занимают города, дома, сады, церковные дворы, фруктовые сады, дороги, реки и озера[9].

Столько английской земли отдано под пастбища из-за высокой ценности овец. Они не только и не столько источник мяса: более важная причина разводить их — дорогостоящая шерсть. Многие сельские общины получали свой основной доход именно с торговли шерстью. Государство зарабатывает огромные деньги, облагая таможенной пошлиной шерсть, шкуры и руно, вывозимые в Европу. В 1564–1565 годах ткань и шерстяная одежда составили 81,6 % всей выручки Англии от экспорта — около 1,1 миллиона фунтов стерлингов, — а наибольшая доля от оставшихся 18,4 % принадлежит шерсти и овечьим шкурам. Именно поэтому вы увидите в Англии столько овец: их там более 8 миллионов, вдвое больше, чем людей[10]. Впрочем, это не те овцы, которые известны вам: они очень маленькие. Средний вес постепенно растет благодаря улучшениям в содержании — с 13 кг на овцу в 1500 году до 21 кг в 1600-м; крупнейшие экземпляры весили 27 кг. Тем не менее, они очень маленькие по сравнению с современными овцами, весящими 45–90 кг (современный баран и вовсе может весить более 160 кг)[11]. То же самое можно сказать и о крупном рогатом скоте (около 160 кг во времена Елизаветы, 540–720 кг фунтов сейчас).

Поля, общественные земли и реки — самые заметные элементы пейзажа на пути к Лондону. Но во время путешествия вы встретитесь и с последствиями многих других методов ведения сельского хозяйства. Один житель Дарема уже начал свою долгую карьеру дровосека — к 1629 году он своими руками срубит более 30 тысяч дубов. Поскольку дубы достигают зрелости лишь через сто с лишним лет, их выживание оказывается под угрозой; но многие помещики не горюют о безвозвратно потерянных лесах, потому что расчищенную землю можно использовать для других сельскохозяйственных целей. Таким образом, масштабная вырубка лесов оказывает двойное действие: поскольку она необратима, цены на древесину растут, так что помещики рубят еще больше деревьев. Добавим к этому прирост населения и рост потребности в древесине для производства инструментов, шкафов, столов, постелей и сундуков, не говоря уже о материалах, необходимых для постройки (или перестройки) домов, и сразу становится понятно, что дерева остается не так уж и много. Помимо всего прочего, войны с Францией и Испанией привели к еще более высокому спросу на древесину — на строительство одного военного корабля уходит более 600 дубов. Дрова, таким образом, стали дорогим и дефицитным товаром, пошли даже разговоры о «топливном голоде». Правительство сделало попытку поправить ситуацию, приняв Парламентские акты 1558, 1581 и 1585 годов, запрещающие излишнее использование древесины, но тем не менее спрос все равно намного превышает предложение. За время правления Елизаветы цена на древесину увеличивается практически вдвое.

Вырубание лесов — не единственная значительная перемена, происходящая с сельской местностью. Вторая перемена — огораживание. Многие помещики сгоняют с земли крестьян и разрушают их дома, превращая хорошую пахотную землю в пастбища для овец. Другие разбивают на месте деревень оленьи парки. Некоторые землевладельцы даже устраивают рядом со своей резиденцией по два заповедника: один для благородных оленей, другой — для ланей. В каком-то отношении это можно считать попыткой воспротивиться переменам и воссоздать потерянный «природный мир», где люди спокойно могут добывать себе пропитание охотой в лесном раю. С другой стороны, это — просто еще один символ статуса. Но разрушение пахотных земель и деревень (не важно — для выпаса овец или для охоты) не может не беспокоить семьи, согнанные с земли. Не меньше это беспокоит и власти городов, в которые бездомные землепашцы приходят побираться. Постепенная потеря земли крестьянами и их семьями — это вторая главная причина народных волнений во время правления Елизаветы (первая — религия). К 1600 году в некоторых графствах огораживаниями уничтожили каждую шестую из существовавших в 1450 году деревень. Как мы увидели, Оксфордшир и Беркшир практически не огорожены, но это скорее исключение. 58 деревень были разрушены в Уорикшире, 60 — в Лестершире.