Петр Гуляр - Забытое королевство

Глава XVII

Хэцзинские бандиты

Начало 1949 года не предвещало ничего хорошего. На горизонте сгущались темные тучи гражданской междоусобицы, мятежей и народного гнева. Националистический режим вел арьергардные бои, на глазах теряя контроль над обстановкой. На кону стояла вся провинция Юньнань. Ее властного и безжалостного, однако справедливого и популярного губернатора сменил генерал, родившийся за пределами Юго-Западного Китая и не разбиравшийся в местных проблемах. Никакой пользы этой отдаленной провинции он не принес, разве что разграбил золотой и серебряный запас бывшего губернатора и посадил на должности в провинциальной администрации своих людей. В какой-то момент провинция вплотную подошла к открытому восстанию, и тогда центральная администрация назначила губернатором племянника бывшего обладателя сильной руки, однако наверстывать упущенное было уже поздно. Дядя, чьи воспоминания о поруганной гордости и разграбленном богатстве были чересчур свежи, открыто поддержал большевистский режим, окопавшийся к тому времени в Пекине. По провинции рыскали банды партизан-коммунистов, захватывая там и сям небольшие городки и деревни. Хотя в Лицзяне еще царил мир, по мере того как караваны приносили все больше новостей о творящихся повсюду беспорядках, в городе начало ощущаться беспокойство.

Позднее — кажется, это было в марте — жизнерадостный и круглый, словно колобок, комиссар-умиротворитель поехал в Юншэн, процветающий город на другом берегу Янцзы, на расстоянии трех-четырех дней караванного путешествия. Там случился какой-то спор, и поскольку тамошняя территория была в его юрисдикции, комиссар решил своим присутствием и посредничеством посодействовать разрешению проблемы. Приблизительно через две недели Лицзян потрясла новость, что в Юншэне случилось восстание, организованное армейским офицером по имени Ло Цюнь. По слухам, этот Ло Цюнь захватил комиссара-умиротворителя и разоружил его охрану.

Доверия обрывочные новости вызывали мало, однако примерно через неделю караванная торговля с Юншэном прекратилась, поскольку караванщики сообщили, что там разграбляют их грузы. Подвесной мост через Янцзы был закрыт для торгового транспорта, а с лицзянской стороны моста установили сильную охрану.

Простаком этот Ло Цюнь явно не был. Он всеми силами скрывал, что в Юншэне творится что-то из ряда вон выходящее. Телеграф продолжал работать, и от комиссара регулярно приходили телеграммы с распоряжениями для лицзянских чиновников, однако городской магистрат и старейшины были убеждены, что комиссар писал их под принуждением.

Закрепив, по всей видимости, свою власть в Юншэне, Ло Цюнь сделал следующий стратегический ход. В администрацию Лицзяна пришло длинное письмо якобы от комиссара-умиротворителя — по крайней мере, на нем стояла его печать. Письмо ставило администрацию в известность, что Ло Цюнь в пылу патриотизма и стремления к справедливости взял в свои руки управление администрацией и делами в Юншэне и решил «освободить» хотя бы северо-запад провинции Юньнань от продажных чиновников как государственного, так и провинциального уровня, а на смену им придет честное и неподкупное местное самоуправление (естественно, под его началом), благодаря которому бедные и нуждающиеся жители провинции заживут по-новому. Автор письма (комиссар) лично убедился в принципиальности Ло Цюня и благородстве его побуждений и готов поддержать его всеми силами, имеющимися в его распоряжении. Более того, говорилось в письме, вооруженные силы и народ Юншэна преисполнены братской любви и сочувствия по отношению к храбрым и благородным гражданам братского Лицзяна и твердо намерены помочь им избавиться от нынешней продажной, неэффективной городской администрации и господства властолюбивых, ненасытных землевладельцев и купцов.

Бессвязный документ заканчивался заверением, что освободительное движение под руководством Ло Цюня не имеет никакого отношения ни к коммунистам, ни к националистам: оно зародилось само собой вследствие накопившегося недовольства и бедственного положения угнетенных народов Юньнани. Дальше шла уважительная просьба к администрации и горожанам Лицзяна оказать радушный прием освободительной армии, которая будет направлена в город в ближайшем будущем, и отнестись к ее воинам как к родным и любимым братьям.

Это многословное послание вконец запутало администрацию и горожан Лицзяна. Некоторые считали, что комиссар-умиротворитель остался у власти и действительно написал письмо сам, по доброй воле, а поскольку он все же человек неглупый, то его характеристике Ло Цюня как честного идеалиста можно и нужно верить. Возможно, провинция приобрела в его лице нового сильного лидера. Такие случаи в китайской национальной и провинциальной политике отнюдь не были редкостью. Если Ло Цюнь и вправду был таким человеком, возможно, стоило поддержать его сейчас, в начале его карьеры, чтобы оказаться в привилегированном положении, когда его власть над провинцией установится окончательно. Скептики советовали проявить осторожность и занять выжидательную позицию. В конце концов, аргументировали они, Ло Цюнь не из наси, да и армия его состоит из пришлых китайцев. Стоит ли наси так поспешно сдаваться на милость какого-то чужака? Кроме того, Лицзян — крупнейший и богатейший город в регионе, достойный трофей для армии Ло Цюня, если она, вряд ли отличающаяся строгой дисциплиной, все же решит взять его силой. Давняя история Лицзяна уже знавала подобные «дружественные» вторжения.

Призывы к осторожности возобладали, и решено было разузнать о заслугах нового освободительного движения побольше. Комиссару-умиротворителю была направлена телеграмма с просьбой приехать в Лицзян в одиночку и рассказать горожанам подробнее о достоинствах и преимуществах движения и о добродетелях его довольно-таки малоизвестного лидера. Прошло несколько дней, но ответа все не было. Тем временем хитроумные наси заслали в Юншэн шпионов, которые несколько дней спустя вернулись очень встревоженные. Юншэн, сообщили они, основательно разграблен, все видные граждане города сидят под арестом, а комиссара держит у себя Ло Цюнь, никого к нему не подпуская. Лицзян погрузился в уныние. На улицах и в лавках только и разговоров было, что о Ло Цюне. Вскоре из Юншэна пришла новая телеграмма.

Комиссар-умиротворитель сообщал, что в ответ на запрос лицзянской администрации он вскоре приедет в город и привезет с собой ценнейшего гостя — Ло Цюня. В знак уважения к прославленному и досточтимому городу Лицзяну их будет сопровождать эскорт примерно из десяти тысяч специально отобранных солдат.

Город охватила нешуточная паника. Многие лавочницы исчезли из-за прилавков — будучи практичными женщинами, они начали переносить все самые ценные товары в дальние комнаты. Наши соседи принялись собирать вещи. Небольшие караваны лошадей и женщин с тяжелыми тюками на спинах неприметными ручейками потекли из города в сторону Снежной горы, монастырей или горы Лапу, где, как они считали, родственники или друзья смогут сохранить их ценные вещи в безопасности, если сбудутся наихудшие ожидания. Затем магистрат и другие высокопоставленные чиновники созвали горожан на большое собрание. Последовало долгое и пылкое обсуждение грядущего прибытия Ло Цюня во главе крупной армии. Наконец было принято единогласное решение: Лицзян не сдастся. Лицзян будет сражаться — на бой выйдут все наси, и мужчины, и женщины. Сообщение соответствующего содержания было выслано по телеграфу комиссару-умиротворителю (с расчетом конечно же, что получит его Ло Цюнь); кроме того, в братские города — Хэцзин, Цзяньчжуан и Дали — были направлены телеграммы с просьбой поддержать сопротивление.

Вышел приказ о мобилизации, предписывающий каждому физически годному наси покинуть свою деревню и прибыть в Лицзян с любым оружием, какое ему удастся раздобыть, а также постелью и небольшим запасом необходимого продовольствия. Еще одно послание — с просьбой о помощи тибетскому народу — отправили с гонцом в Чжундянь. Последний шаг был предпринят только после долгих размышлений, поскольку тибетцы всегда были опасными союзниками. Если бы люди Ло Цюня победили и захватили город, тибетцы помогли бы им его разграбить. Если бы Ло Цюнь проиграл, они все равно могли бы остаться в Лицзяне и наложить руки на все, чего душа пожелает. Однако сражались они яростно и бесстрашно и готовы были биться за наси не менее беспощадно, чем сами наси — за себя. Одного упоминания о том, что тибетцы вышли в военный поход, обычно бывало достаточно, чтобы вселить в сердца врагов божий страх. Решение по-звать тибетцев на помощь было принято главным образом по этой, психологической, причине.

Новости и слухи о вторжении начали поступать ежедневно, затем ежечасно. Сперва сообщали, что Ло Цюнь ведет десять тысяч солдат. На следующий день число выросло до двадцати тысяч, затем до сорока, пока в конечном итоге на улицах не начали поговаривать о грандиозной стотысячной армии. Можно было только восхищаться, наблюдая за тем, как проявляются в этих обстоятельствах врожденная храбрость, мужество и великолепный боевой дух наси. Паника и смятение исчезли, уступив место уверенности, дисциплине, порядку и дружеской солидарности. Все относились друг к другу словно к близким родственникам, соединившим усилия, чтобы защитить любимую семью.