Александр Миронов - Литературы лукавое лицо, или Образы обольщающего обмана

24 августа 2007 года

Санкт-Петербург

О чем пишет легендарный автор, что гложет его, где спасенье ему? Попробуем понять сие, полагая в том и для себя науку.

Конец правления Екатерины II, впрочем, не совсем еще. С другой стороны, 1790 год, в который А. Н. Радищев издает разбираемую нами теперь книгу – рассказ о своем путешествии, и сам по себе грозен будет, ведь во Франции уже «кипит» вовсю дух революционный. А государыня, откликаясь на «Путешествие», пишет: «сочинитель сей книги наполнен и заражен французскими заблуждениями, всячески ищет умалить почтение к власти, бунтовщик хуже Пугачева». Екатерине спустя многие годы вторит В. И. Ленин, полагая его «первым в ряду русских революционеров, вызывающим у русского народа чувство национальной гордости». То есть мы видим, что автор «Путешествия» изначально и вполне сущностно вошел в конфликт с современной ему действительностью российской жизни. Но как он это сделал, все ли в его позиции оказалось верным? Давайте вникать и разбираться.

В самом начале своего рассказа в главе «София» А. Н. Радищев негодует в адрес спящего комиссара почтового двора, который в ночное время избегает каких-либо хлопот, связанных с переменой лошадей для незнатного путешественника. Тем самым автор досадует на неуважительное к себе отношение казенного служащего, который, ссылаясь на новые времена, отказывается утруждать себя «неурочными» хлопотами. При этом комиссар допускает обман проезжающего путешественника, состоящий в утверждении, что «лошади все в разгоне». В результате А. Н. Радищев кончает главу так: «Отче всеблагий, неужели отвратишь взоры свои от скончевающего бедственное житие свое мужественно? Тебе, источнику всех благ, приносится сия жертва. Ты един даешь крепость, когда естество трепещет, содрогается. Се глас отчий, взывающий к себе свое чадо. Ты жизнь мне дал, тебе ее возвращаю; на земли она стала уже бесполезна». Вот как! Лошадей-то лишь не дали по первому требованию и сразу же «тебе ее возвращаю». Но разумно ли так-то? И потом, комиссар тоже человек будет, а значит, в отдыхе непременно нуждается. Тем более, что автору излагаемого сюжета совсем неведома была рабочая загрузка комиссара, которая вполне могла быть и чрезмерной. Да, ему обидно, что нет уважения, которое имел бы всякий генерал. Но ведь у генерала-то и ответственность особая будет. А главное, куда, спрашивается, торопиться-то?

Совсем краткую главу «Тосна» писатель завершает словами: «.мнимое маркизство скружить может многим голову, и он (речь о проезжающем, энтузиасте новых сословных привилегий. – Авт.) причиною будет возрождению истребленного в Росси зла – хвастовства древния породы». Что возмущает писателя в данном случае, против чего он страстно негодует? С одной стороны, древний род – это очевидная традиция поддержания чести и славы, но с другой – это же есть непременная плата злу и злодейству. Почему так? А потому, что мир земной так уж устроен и в нем господствует мнимое (ветхозаветное) добро, а значит, в нем же «древния породы» и поддерживают традицию вполне нечестных преимуществ. Видимо, последнее и привело автора известного «Путешествия» в позицию ненавистника всяких родовых отличий. Но что есть упомянутое выше ветхозаветное добро? Оно есть лишь корпоративная корысть (выгода), которая успешно рядится в добродетельные одежды. Иначе говоря, ветхозаветная правда – это прикрытый общими интересами захват группой лиц преимуществ для собственного земного (телесного) бытия и тотальная агрессия против всех потенциальных конкурентов. Но как мнимое добро все-таки одерживает верх? А с помощью стиля в поведении, по-современному, с помощью гламура. Кстати, гламур – это своего рода очарование или колдовство. То есть «древния породы» – это традиция стильного образа жизни, чарующего, а значит, и ослабляющего собою «диких» или непородных людей в их притязаниях на известные материальные блага жизни. К сожалению, А. Н. Радищев не знает до конца, против чего восстает и, соответственно не имеет средств успешной борьбы с понятием породы. Тогда как порода среди людей своим смыслом восходит к языческим божествам, которым, понятное дело, всегда следует приносить материальные жертвы. Поэтому-то названное «маркизство», столь возмутившее русского правдолюба, есть всего лишь банальная «отрыжка» языческого сознания, бороться с которой возможно только твердой верою в Бога.

Но идем далее. В главе «Любани» А. Н. Радищев горюет уже о судьбе крепостных крестьян: «Страшись, помещик жестокосердый, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение». Но здесь же находим слова автора, к себе самому адресованные: «Ведаешь ли, что в первенственном уложении, сердце каждого написано? Если я кого ударю, тот и меня ударить может. Вспомни тот день, когда Петрушка пьян был и не поспел тебя одеть. Вспомни о его пощечине. О, если бы он тогда, хотя пьяный, опомнился и тебе отвечал бы соразмерно твоему вопросу!» Да, горько писателю, но что делать-то ему? Отказаться от услужений Петрушки? Ведь воспитать слугу своего до «блеску» средств у него явно не имеется, тогда как без его помощи самому опять же не справиться со всем привычным будет. В таком случае буза сия лишь самоедством отдает, а значит, и проку в ней чуть будет. Другими словами, для А. Н. Радищева воспитывать слугу – труд непосильный, тиранить и насиловать его – натуре же собственной противно. Впору, как говорится, и себя самого возненавидеть.

Впрочем, смотрим в главу «Чудово», в которой приятель автора рассказывает ему историю своего чуть было не случившегося утопления в водах Финского залива. В результате сего печального повествования товарищ главного героя рассматриваемого произведения говорит ему следующие слова: «Все сочувствовали мою опасность, все хулили жестокосердие начальника, никто не захотел ему о сем напомнить. Если бы мы потонули, то бы он был нашим убийцею. "Но в должности ему не предписано вас спасать", – сказал некто. Теперь я прощусь с городом (речь о Петербурге. – Авт.) навеки. Не въеду николи в сие жилище тигров. Единое их веселие – грызть друг друга; отрада их – томить слабого до издыхания и раболепствовать власти». Что возмущает А. Н. Радищева? Он негодует на представителя власти, который, находясь на отдыхе, не бросается по своей доброй воле спасать утопающих. Он также полагает, что всякое должностное лицо просто обязано быть добрым и сердечным. Но странно то, что А. Н. Радищев совсем не задается вопросом: почему же все так? почему томят слабого до издыхания и раболепствуют власти? Почему не стремятся спасать погибающих? Ведь вопросы сии вопиют и требуют путей ответных. Что сегодня возможно предложить на сей счет? А то, например, что борьба многих русских за власть ради самой власти и есть единственный для них доступный смысл собственной грустной жизни, ведь ничего иного они просто и не знают вовсе. Иначе говоря, русский чиновник исстари служит лишь интересам своей корпорации, а значит, его служение – это лишь угождение начальству. Все остальное его интересует все-таки в самую последнюю очередь. Но почему так? А потому, что у власти в России непрерывно находятся главным образом лично нечестные люди, которые приходят к ней по сложившейся некогда традиции господства мнимого добра. Другими словами, кто может и готов торговать «умно» (за выгоду личного возвышения) честь свою, тот и становится в России властью. А так как последняя в России исстари священна, то и всякий преуспевший в ней (во власти) воспринимается народом непременно благодетелем. Такое тем более возможно, что в России люди всегда рады подачкам от власти, понимая их так или иначе добром себе. То есть искомая причина жестокосердия власти совсем не в ней самой, она пребывает строго в самом сознании русского человека.

Переходим к главе «Спасская полесть». В ней находим следующие примечательные строки: «Недостойные преступники, злодеи (речь о царских слугах. – Авт.)! вещайте, почто во зло употребили доверенность господа вашего? Предстаньте ныне пред судию вашего. Чем можете оправдать дела ваши? Что скажете во извинение ваше?… Властитель мира, если читая сон мой, ты улыбнешься с насмешкою или нахмуришь чело, ведай, что виденная мною странница (речь об Истине. – Авт.) отлетела от тебя далеко и чертогов твоих гнушается». Как мы видим, в данном случае наш писатель выступает в роли полноправного представителя Истины. А кроме того, он же еще и судья земных правителей или власть над властью. Что следует сказать в связи с этим? Не знал А. Н. Радищев совсем суть земной власти, не знал также ее подлинных целей, которые никогда еще не связывались с Истиной как таковою. Ведь она (власть), как правило, нужна властителям, прежде всего, для личного блага самих властителей. Названное же благо никогда и нигде еще не совпадало с благом народным. Другое дело, что честные и умелые правители все-таки иногда стремились к тому, впрочем, опять же вопреки природе власти земной или во вред самим себе. И потом, у грешных людей не может быть святых или хотя бы праведных правителей. Но почему вдруг так-то с пониманием у писателя? А видимо, потому, что учился он во многом не тому, чему следовало бы. Иначе говоря, объективное содержание жизни было неведомо ему, его сознание, скорей всего, было крепко ввергнуто в мифы о добре и зле. В какие именно? Давайте попробуем познать сие через прочтение последующих глав «Путешествия». Но сначала воззрим очи свои на самое начало книги (глава «А. М. К.»): «Ужели вещал я сам себе, природа толико скупа была к своим чадам, что от блудящего невинно сокрыла истину навеки? Ужели сия грозная мачеха произвела нас для того, чтоб чувствовали мы бедствия, а блаженство николи? Разум мой вострепетал от сея мысли, и сердце мое далеко от себя оттолкнуло. Я человеку нашел утешителя в нем самом». Вот как! Оказывается для писателя он сам себе и упование многое. А где же Бог, где вера в Него, где, наконец, любовь к Нему самого человека? Неужели для А. Н. Радищева это лишнее? Да, именно так – лишнее, так как у него природа и есть бог.