Николай Вахтин - Русские старожилы Сибири: Социальные и символические аспекты самосознания

Эти ярмарки, с полным основанием называвшиеся «чукотскими», собирали огромные для этих малонаселенных мест массы людей и были, по-видимому, значительным событием, определявшим ко всему прочему и годовой хозяйственный цикл различных местных локальных групп населения. Один из путешественников, К.К. Нейман, дает в своей статье очень живописное описание Анюйской ярмарки 1869 года, показывая поразившую его смесь разных народов, товаров, языков – гомон, смех, бурлящая жизнь, в которой видишь «там жителей Анадырского острога, здесь обитателей Русского Устья, Индигирки…» (Нейман 1872: 67).

Карл фон Дитмар в своих путевых очерках также упоминает якутскую ярмарку как один из центров, связывавших этот регион: сюда «доставляют свои меха берега Охотского моря, Камчатка, Чукотская земля, а через ее посредство отчасти и северо-запад Америки, далее – бассейны Лены до Амурского края, Яны, Индигирки и Колымы» (Дитмар 1901: 25).

После того как в 1860–1880-е годы американский китобойный промысел широко распространился в Беринговом море, роль ярмарки как канала поступления европейских товаров стала постепенно падать, поскольку американские моряки начали снабжать жителей территории своими товарами с противоположной стороны – через прибрежные эскимосские и чукотские поселки (Bockstoce 1995 [986]). Оборот ярмарки сокращался: 1899 год – 11 894 рубля, 1900 – 7 551 рубль, 1901 – 8 500 рублей, 1902 – 5 526 рублей. Участие в ярмарке перестало оправдывать все тяготы путешествия в этот отдаленный уголок Северо-Восточной Якутии, и в 1904 году ярмарка была закрыта. [11]

В «Материалах по исследованию путей сообщения Приамурского края» авторы также пишут об упадке ярмарок в 1910-е годы: «В последние годы почти прекратилась торговля Якутска с Колымским краем, так как все шкуры, кость, меха вымениваются чукчами на американские товары и перепродаются в Америку. В 1911 году якутские купцы вернулись из Колымска, не распродав товаров» (Материалы 1913: 45).

Параллельно с Анюйской ярмаркой существовало несколько более мелких; значение и размах некоторых из них выросли после закрытия Анюйской ярмарки, другие заглохли еще раньше. Так, в начале XIX века ярмарка устраивалась в окрестностях Анадырской крепости, основанной гижигинским купцом Барановым в 30—40 верстах вниз по течению Анадыря от современного Маркова (Дьячков 1992: 208). «На ярмарку съезжались: исправник с казаками и русским купечеством с одной стороны и чукчи с другой. Но теперь этой ярмарки не существует и прекратилась она со времени начала деятельности американцев у наших берегов» (Ресин 1888: 56). Еще одна ярмарка проходила в селе Пантелеиха на Колыме, вниз по течению от Нижнеколымска. А. Аргентов пишет о Нижнеколымске, что жители набираются в него только на один месяц, перед весной, в ярмарочную пору, и добавляет: «В другое время года здесь находятся: священник без причта, фельдфебель без команды, училище без учеников, престарелая купчиха без денег и товара да сторож, он же вахтер. Пусто и скучно в другое время года» (Аргентов 1879: 7).

Наконец, еще одна ярмарка обосновалась в районе Маркова и Еропола. Вот как описывает роль Марковской ярмарки анонимный автор «Экономического очерка бассейна р. Анадырь» (1932—1934): «В сравнительно еще недавнее время – около 40 лет тому назад – единственным крупным торговым центром являлось сел[о] Марково, однако и здесь торговля происходила лишь во время ежегодных ярмарок, куда съезжались кочевники со всего Анадырского бассейна и даже так называемые „носовые“ чукчи, проживающие на морском побережье на границе с Аляской. Торговля осуществлялась гижигинскими и колымскими купцами, привозившими свои товары. Обычно по первому снегу, а иногда и раньше, марковские жители выезжали в Гижигу, забирали товар и купцов и возвращались в Марково. Приблизительно к этому времени подкочевывали оленеводы и в окрестностях с[ела] Марково происходил торг-ярмарка в течение нескольких дней. Здесь кочевник сбывал продукцию своего хозяйства – пушнину, оленьи шкуры, мясо и взамен получал крайне ограниченный ассортимент привозимых товаров: это в первую очередь чай, табак, охотничий инвентарь, посуду (котлы, чайники), инструмент. <…> Таким образом, снабжение кочевников происходило только раз в год, и ярмарка составляла для разбросанных на громадном просторе тундры кочевников единственный общественный праздник в мгновенно возникавшем центре, где, как в фокусе, сосредотачивались все нити, соединявшие их между собою, где обмениваются товары всевозможного происхождения – от американского ружья до ламутского верхового оленя, где собираются вести со всех сторон, устраиваются самого различного характера семейные дела, состязания и борьба, оленьи бега на призы и т. п. <…> Сообщения и слухи, прилетевшие сюда, потом медленно катятся от стойбища к стойбищу, проникают в самые глубокие дебри горных долин, где никогда еще не показывалось „бородатое“ лицо русского и где представление о нем смутно и таинственно» (Архив ЧАО. Ф. Р-15. Оп. 1. Ед. хр. 1. Л. 25).

Эти ярмарки дожили почти до наших дней. Вот что вспоминают о них наши информанты:

В Старом Ерополе были ярмарки. Когда съезжались туда – все понимали друг друга, все договаривались. Но все равно еропольские говорили по-своему. Ярмарки были давно, есть книга про них (видимо, имеется в виду книга А.И. Дьячкова. – Авт. ), еще до революции были. Я помню, что в 1945 году был последний раз, когда ездили на ярмарку, потом перестали. Оленеводы приезжали, люди из Чуванского, из Ламутского, из Маркова (м 32 МК).

В Старом Ерополе были ежегодные ярмарки, на которые приезжали даже из Островного, а также, конечно, со всех сел этой территории (м 40 МК).

Ярмарки – в марте, когда бега. Русские приезжали, чукчи, чуванцы, ламуты, всегда приезжали с периферии. С Березова приезжали, с Ваег, с Чуванска, с Ламутского, Еропола (м 32 МК).

Многие черты сходства между разными группами населения могут, по-видимому, объясняться прямыми контактами между ними. Регулярные ярмарки были, видимо, главной основой, фундаментом единства территории в течение всего XIX столетия – вплоть до того, что постоянные посетители этих ярмарок выработали какой-то, ныне не сохранившийся местный lingua franca : «На Островенской ярмарке употребляется, можно сказать, свое особенное наречие, составленное из беспорядочной смеси русских, чукотских, якутских и других слов. Только на таком языке объясняются между собой торгующие», – писал Ф.П. Врангель, проехавший через эти места в 1820—1824 годах (Врангель 1948 [841]: 178).

Регулярными встречами на торговых ярмарках Н.Л. Гондатти объясняет, в частности, многочисленные отмеченные им сходства анадырцев с индигирцами – сходства примет, верований, многих слов (Гондатти 1897в: 159—160). Действительно, «семейные дела», о которых шла речь в приведенной выше цитате, – это, видимо, прежде всего заключение браков: торговая ярмарка включала, скорее всего, и ежегодную ярмарку невест, а регулярные брачные контакты не могли не способствовать перетеканию тех или иных культурных элементов из одной общины в другую.

В.М. Зензинов, которому в бытность его в Русском Устье приходилось поневоле быть на все руки мастером, в том числе и врачом, прочитав статьи Н.П. Сокольникова о марковцах, пишет свой комментарий (Зензинов 1914б: 155—161), в котором приводит многочисленные примеры полной идентичности методов лечения в Маркове и в Русском Устье и делает вывод: «Указанные способы лечения слишком характерны, чтобы существование их на Анадыре и на Индигирке можно было объяснить случайным совпадением».

Как уже упоминалось во Введении, из всей этой огромной территории мы возьмем в качестве case studies для данного исследования три точки – поселок Русское Устье в устье Индигирки, поселок Походск в устье Колымы и поселок Марково в среднем течении Анадыря. Именно эти три поселка описаны в научной литературе, пожалуй, лучше всего, и именно для этих поселков мы располагаем собственными полевыми данными.

Рассмотрим коротко историю образования этих трех поселений и историю складывания этнических общностей, их населяющих.

Индигирка: село Русское Устье

Первые русские появились на Индигирке в 1640-е годы: отряд под командованием Ивана Реброва пришел на Индигирку с моря. В верховьях Индигирки в 1640 году побывал отряд Ивана Постника, а в 1645 году Иван Ерастов уже собирал ясак в низовьях Индигирки. В 1646 году Андрей Горелый, Колобов и Федор Чюкичев совершили плаванье из устья Индигирки в устье Алазеи (Открытия 1951: 99–102, 129—135, 143).

Вслед за первопроходцами постепенно стало появляться и постоянное русское население. На рукописной карте Дмитрия Лаптева (1739), составленной по результатам экспедиции, в дельте Индигирки обозначено только одно село – Русское Устье, где было «пять зимовий русских и разных родов новокрещеные и якуты» (цит. по: Биркенгоф 1972: 93). А.Л. Биркенгоф отмечает, что в «Атласе российском» (1745) селений в устье Индигирки не обозначено вовсе, но зато значатся села Шанское (на карте Манское) и Ожогино.