Нина Никитина - Повседневная жизнь Льва Толстого в Ясной поляне

Лир для Толстого стал самой жизнью. Прочитав эскапистскую пьесу Шекспира, созвучную его убеждениям, он заглянул в свое будущее, как в бездну, и то, что он увидел там, заставило его ужаснуться. Написав статью «О Шекспире и о драме», Толстой не знал, как ее закончить, и оставил место для постскриптума. Через четыре года, 28 октября 1910 года, он навсегда покинул родную усадьбу, устремившись на встречу с вечностью. Его уход и стал недостающим своеобразным постскриптумом к этой статье. Круг замкнулся. Совершив побег из Ясной Поляны, Толстой своим поступком благословил то, что так хотел проклясть.

«Болезнь Лира» была побеждена Толстым. Побеждена с помощью творчества и еще путем «расширения жизни, переступающей границы рождения и смерти».

Жизнь в Ясной Поляне отмеряла теперь новый счет — без Толстого. В сороковой день после его кончины вся яснополянская деревня — мужики, бабы, дети — собралась вместе с Софьей Андреевной у могилы писателя, оправили ее, уложили еловыми ветвями и венками. Трижды вставали на колени и пели «Вечную память».

Главное теперь для родных было выполнить завещание Толстого. Софья Андреевна болела. Она — вся в прошлом. Все валилось из рук. Прожив с Львом Николаевичем 48 лет, она никак не могла представить себе, что там, в земле, под этим холмом в лесу Старого Заказа, — он. Чувства одиночества и страха делали бесприютным дом — гнездо, которое долгие годы она вила своими руками. «Одиноко и тяжело», «страшно и будущего нет» —

привычные ремарки ее дневника тех первых лет после смерти мужа.

Смерть Толстого сплотила семью. К матери в это время относились все с особым вниманием. И все же усадьба пустела. Скрашивали жизнь вдовы сестра Т. А. Кузминская, Душан Маковицкий, за кроткий нрав прозванный «Душа Петрович», да Жули-Мули (Ю. И. Игумнова, одна из секретарей Л. Н. Толстого. — Н. #.). Что-то иное помимо воли Софьи Андреевны входило в жизнь усадьбы. Конечно, продолжалась работа над изданием двадцатитомника, и это как-то ее поддерживало. А иное было в том, что приходили посетители, желавшие увидеть могилу Льва Николаевича и осмотреть его комнаты. Как-то приехали 52 курсистки из Петербурга, а однажды появился корреспондент «Русского слова» да с ним целый хоровод паломников, а то вдруг «четверо из Австралии» или даже «один с Кавказа» — «магометанин с венком».

То, что Толстого нет, а к нему едут «со всех концов», поднимало дух. Она отметила благотворное воздействие на нее этого постепенно расширяющегося ручейка посетителей, которых в конце жизни она так и называла — «экскурсанты»: «Иногда бывает приятно чувствовать — особенно в молодежи, любовь к Льву Николаевичу». Этот «ручей» и интенсивная деятельность Толстовского общества все больше укрепляли ее в мысли превратить усадьбу в национальный музей, и уходило чувство бесполезности своего дальнейшего существования. Теперь близкие находили Софью Андреевну «значительно оправившейся после страшного удара, обрушившегося на нее в ноябре 19 Ю года».

Тем временем младшая дочь писателя Александра Львовна всерьез задумалась о намерениях отца поднять уровень «хозяйственного мышления» яснополянских крестьян. Толстой, как известно, внимательно следил за ростками потребительской кооперации в соседнем Рудакове. Но в Ясной Поляне он так и не успел организовать общество, подобное рудаковскому. В 1911 году по инициативе Александры Львовны было открыто «Потребительское общество», в здании которого разместилась и чайная. Организовав это общество, Александра

Львовна надеялась увеличить кредитные возможности крестьянского хозяйства и создать условия для взаимопомощи внутри сельской общины.

Софья Андреевна принялась старательно снимать копии с толстовских рукописей и писем, увлеклась описанием вещей дома, но все равно у нее часто появлялось острое желание «любить грусть». С особым удовольствием она встречала посетителей, показывала им дом, рассказывала о жизни мужа. Ей важно было объяснить им уход Толстого, семейную драму именно так, как знала и понимала ее только она. Самоотверженно и кропотливо работал и Валентин Булгаков, занимавшийся описанием мемориальной библиотеки писателя. Сам он вспоминал об этом так: «Работа была в высшей степени интересная, но в то же время "утомительная". Я проглотил всю накопившуюся с годами пыль из всех 23-х шкафов яснополянской библиотеки и часто, изнывая под бременем библиографии, горько сетовал на свою судьбу, но все же довел описание до конца».

Для вдовы Толстого забота о будущем Ясной была теперь самой важной и самой тревожной. Дом ветшал, зарастал парк, лес вырубался. Хозяйство, которое могло бы еще дать какие-то деньги, разваливалось. Многое в нем теперь потеряло для нее смысл: «Грустно, все разоряется, все приходит к концу, и, главное, прекрасная, прошлая жизнь умерла…»

Усадьба после нее должна достаться людям, миру. Но как и на какие деньги беречь? Как быть с сыновьями-наследниками? Появились неожиданные тревоги: «Вечером нахлынули сыновья… и собирают Илью в Америку продавать Ясную Поляну, что мне и грустно, и противно, и не сочувственно. Я желала бы видеть Ясную Поляну в русских руках и всенародных». Идея сыновей заключалась в выкупе самой усадьбы на получаемые в «цивилизованных странах» деньги и передаче ее в некую «международную собственность». Земли имения предполагалось продать американским промышленникам за полтора миллиона долларов. По сути разыгрывалась очередная вариация «вишневого сада», с той только существенной разницей, что речь шла о нацио

нальном памятнике. Организовался целый синдикат для покупки и эксплуатации Ясной Поляны. Поднялась волна протестов с публикациями писем и статей. В конце апреля газета «Утро Харькова» поместила интервью с сыновьями Толстого, в котором они поясняли свою позицию: «Мы действительно вели переговоры с американскими миллиардерами, но речь шла только о продаже земли, но не усадьбы. Наше общее желание продать все в национальную собственность». Так или иначе, но переговоры о продаже имения иностранцам были остановлены, а обстоятельства эти заставили Софью Андреевну предпринять энергичные действия.

История несостоявшегося выкупа толстовской усадьбы правительством представлена в литературе в весьма упрощенном виде. Между тем она была неоднозначной. В начале мая 1911 года Софья Андреевна встретилась в Петербурге с П. А. Столыпиным, премьер- министром, дальним родственником Л. Н. Толстого. На этой знаменательной встрече Петр Аркадьевич «вполне понял необходимость покупки Ясной Поляны» государством, и 10 мая, по его совету, в Зимнем дворце через знакомую гофмейстерину Елизавету Нарышкину вдова передала обращение к царю с просьбой о приобретении усадьбы в государственную собственность. А уже 28 мая «Русское слово» сообщило о решении правительства выкупить у Софьи Андреевны и ее сыновей Ясную Поляну за 500 тысяч рублей. Это была сумма, запрошенная наследниками. В середине июня в усадьбу из Петербурга и Тулы прибыли чиновники для оценки имущества. Были оговорены условия, по которым С. А. Толстой гарантировалось пожизненное право проживания во флигеле, а по смерти ее и сыновей — погребение рядом с могилой Толстого. Началась было опись вещей дома, в июле приехал землемер, но осенью все вдруг затормозилось. В октябре Софья Андреевна была ошеломлена сообщением в «Русских ведомостях» о том, что «правительство сняло с очереди покупку Ясной Поляны».

Не было ли это каким-либо образом связано с убийством Столыпина, происшедшим в сентябре 1911 года? Еще в мае, беседуя с Софьей Андреевной, Петр Аркадье

вич небезосновательно опасался «церковных веяний». Столыпина не стало, и опасения подтвердились. Имение было оценено в 200 тысяч. Эти деньги при Столыпине предполагалось выплатить через Крестьянский банк, а выплату дополнительных 300 тысяч должно было взять на себя правительство. Но на заседании Совета министров 14 октября обер-прокурор Синода К. Саблер выступил против выкупа Ясной Поляны «за казенный счет» и увековечивания памяти отлученного от церкви писателя. Формально, правда, вопрос остался «открытым», как сообщали те же «Русские ведомости». Но было вполне очевидным, что дело принимало совсем иной оборот. 18 ноября Софья Андреевна предприняла последнюю попытку. Она написала второе письмо Николаю II: «Если русское правительство не купит Ясной Поляны, сыновья мои, находящиеся, некоторые из них, в большой нужде, принуждены будут, хотя с глубокой сердечной болью, продавать ее участками или полностью в частное владение. И тогда сердце русского народа и потомков Льва Толстого дрогнет и опечалится тем, что правительство не защитило колыбели и могилы человека, на весь мир прославившего русское имя… Не дозволяйте бесповоротно погубить Ясную Поляну, допустив продажу ее не русскому правительству, а частным лицам».