Марина Сербул - Дела давно минувших дней... Историко-бытовой комментарий к произведениям русской классики XVIII—XIX веков

Обычный костюм состоял из пиджака, обязательного к нему жилета и брюк. Как правило, шилось все это из одной материи, но мода позволяла и некоторые отступления от правил, хотя общепринятый стандарт оставлял весьма ограниченные возможности для проявления индивидуальности. Так, можно было носить жилет из другой материи и более яркий, а брюки – полосатые или клетчатые.

Пиджак тогда застегивался высоко, и жилет под него полагался маловырезанный. Брюки не имели отворотов, не было на поясе и петелек для ремня – их стягивали сзади пряжкой. Не имелось на брюках и «стрелки», их не принято было заглаживать. Если появление на людях требовало официоза, то к сюртуку (но не к пиджаку!) полагались одноцветные, чаще всего черные брюки с нашитым узким черным лампасом. Лампасы изредка делали и в тон брюкам.

Летом (а действие в «Бесприданнице» приурочено к июню – июлю) носили светлые костюмы или хотя бы светлые брюки и жилеты.

К костюму полагалась белая полотняная рубашка, у которой грудь, воротник и манжеты в обязательном порядке крахмалились. Обязателен при любом костюме был и галстук, чаще всего черный, но, в зависимости от вкуса, он мог быть и цветным, и полосатым, лишь бы не ярким. Последнее – моветон. Галстук скалывали булавкой, которая не столько его придерживала, сколько свидетельствовала о вкусе и состоянии владельца. Иные булавки украшались бриллиантом или каким-нибудь другим драгоценным камнем. Со времен Онегина галстук изменился, стал уже и больше похож на современную его модификацию.

Непременной деталью мужского костюма являлся и головной убор. В парадных случаях, особенно люди в летах и с положением, надевали цилиндр, который все же постепенно начинает вытесняться котелком – фетровой шляпой с жесткой тульей овальной формы и небольшими жесткими полями. Цилиндры изготовлялись преимущественно черные, а котелки были и черными, и серыми, и коричневыми. Поля котелка обшивались узкой лентой в цвет шляпы. И по-прежнему без головного убора появиться на улице было неприлично.

По логике характеров и положению в свете Вожеватов, скорее всего, носит котелок, а Кнурову подобает цилиндр.

Головной убор надо было не только уметь выбрать, но и знать, как им пользоваться вне дома. «Мужчины, пришедшие с визитом, входили в гостиную с шляпой в руке… когда садились, шляпу клали на колени, трость (она, как и шляпа, была непременным атрибутом светского человека вне дома. – В. М.) и верхнее платье оставляли в передней. В зрительный зал также обычно брали с собой шляпу. Когда же приходили вечером в гости по приглашению или запросто к близким знакомым, шляпу оставляли в передней». [72]

Существовала и еще одна немаловажная деталь мужского костюма – перчатки. Правда, в конце семидесятых годов перчатки надевают уже только в торжественных случаях, постоянно их носят разве что записные модники.

Эпоха ручных часов еще не наступила, поэтому часы были своего рода украшением. Мужчины носили круглые золотые или серебряные часы на цепочке. «Тонкую цепочку продевали сквозь петлю жилета, более широкую прикрепляли к ней колечком с замком, часы помещали в нижнем кармане жилета. Некоторые мужчины прикрепляли к цепочке брелоки, печатку, карандашик в серебряном футляре и т. п., но признаком хорошего вкуса это не считалось». [73]

Едва ли Вожеватов разбирается во всех тонкостях этикета. Он сам признается, что «воспитание… уж очень нравственное, патриархальное получил». Его «европеизм» ограничивается модным костюмом, но вряд ли можно ожидать от него светских манер. Молодой предприниматель не скрывает от Паратова, что по-английски он больше трех-четырех слов не знает.

Светский образ жизни для него выражается в употреблении с утра шампанского и в вольном обращении с подругой детства Ларисой. «Лишний стаканчик шампанского потихоньку от матери иногда налью, песенку выучу, романы вожу, которых девушкам читать не дают». Кнуров резюмирует: «Развращаете, значит, понемножку». Вожеватов без тени смущения отвечает ему: «Да мне что! Я ведь насильно не навязываю. Что ж мне об ее нравственности заботиться: я ей – не опекун!»

Иное дело Кнуров – крупный делец, «пожилой человек с громадным состоянием». Предельно краткая ремарка несет в себе немало информации. Предприниматели пореформенной эпохи уже вышли за пределы Москвы или Петербурга. Новые дельцы уже завязывают контакты с Европой, прокладывают в глубь России железные дороги, строят заводы, скупают пароходы и земельные угодья. Такой размах требует не ветхозаветного умения облапошить покупателя или конкурента, теперь необходимо учитывать международную конъюнктуру рынка, видеть стратегию развития многих сфер деятельности.

Кнуров – один из таких дельцов. В самом начале пьесы Островский с помощью незначительной вроде бы детали дает понять масштабы деятельности Кнурова. Появившись в кофейне, он «садится к столу, вынимает из кармана французскую газету и читает». Едва ли солидного негоцианта интересуют разделы культуры и искусства, но можно с уверенностью сказать, что с политическими и биржевыми новостями он знакомится внимательно. И это понятно, ведь его состояние порой может напрямую зависеть от событий на международной арене.

Возраст и капитал Кнурова позволяют, вернее, даже обязывают придерживаться консерватизма в одежде. Островский никак не характеризует костюм Кнурова, но его легко вообразить себе. По всей вероятности, он носит темный сюртук, высокий цилиндр и ходит с увесистой тростью. Материя, из которой сшит его костюм, – дорогая, но неброская. Он не щеголяет драгоценной булавкой в галстуке или запонками. Такому «тузу» ни к чему пускать пыль в глаза, его, тем более в своем городе, и так все знают.

Подробнее всего описан костюм Паратова: «черный однобортный сюртук в обтяжку, высокие лаковые сапоги, белая фуражка, через плечо дорожная сумка».

В глазах Ларисы Паратов – «идеал мужчины». А идеалу положено во всем, в том числе и в одежде, соответствоватьвысоким требованиям. В молодости влюбляются прежде всего во внешность. Паратов, безусловно, недурен собой и обладает хорошей фигурой, иначе не стал бы носить сюртук в обтяжку.

Лариса, как и всякая молодая женщина, разбирается в модах. Почему же ее не смущает, что наряд Паратова оказывается составленным из разнородных элементов? Тесно прилегающие однобортные сюртуки из темного тонкого сукна вошли в моду не более года назад (действие приурочено к 1878 году), и к такому сюртуку полагается носить черный шелковый цилиндр, просторные брюки, черные ботинки с почти квадратными носами и серые замшевые перчатки.

Вместо этого Паратов щеголяет в высоких лаковых сапогах и в белой фуражке. С сюртуком это не сочетается, но для характеристики персонажа имеет знаковый смысл. Белая фуражка свидетельствует о принадлежности к дворянскому сословию и о некотором пренебрежении светскими условностями. Белую фуражку с высокой красной тульей носят летом помещики, наблюдающие за полевыми работами; в городе, особенно человеку не старому, в ней появляться не принято, если следовать правилам «хорошего тона». Вот, например, у И. Бунина в «Жизни Арсеньева» (кн. I, IX), где описывается почти то же самое время, что и в «Бесприданнице», упоминается «отец с свежевыбритым подбородком и по-городскому одетый», но «в дворянском картузе с красным околышем».

Сапоги, хоть и лаковые, – атрибут военного или купеческого наряда, причем в последнем случае уже почти архаического. В сапогах ходят купцы незначительного масштаба либо демонстративно придерживающиеся старины старообрядцы. У Паратова же сапоги выглядят как признак его приобщенности к торговым делам и одновременно как примета путешествующего. С визитом к Огудаловым он, разумеется, явится одетый иначе, соблюдая условия этикета.

Об одежде Карандышева автор не находит нужным сообщать. Он просто – «молодой человек, небогатый чиновник», даже неизвестно какого ведомства. О роде его занятий тоже ничего не сказано, упомянуто только, что у Карандышева есть небольшое поместье (стало быть, он, как и Паратов, дворянин) и что он хочет баллотироваться в мировые судьи [74] в уезд, в котором на это место почти нет претендентов (лесная глушь – Заболотье).

По косвенным признакам можно понять, что Карандышев с его амбициями и постоянным желанием пустить пыль в глаза одевается по моде, но в силу его материального положения мода эта – «уездная». Другими словами, костюм его дешевый и сшит местным портным. И при этом Карандышев стремится выглядеть «львом»: он пыжится, желая создать себе репутацию человека, обладающего отменным вкусом, хотя окружающие в глаза и за глаза над ним постоянно посмеиваются.

По словам Вожеватова, Карандышев «квартиру свою вздумал отделывать, вот чудит-то. В кабинете ковер грошовый на стену прибил, кинжалов, пистолетов тульских навешал: уж диви бы охотник, а то ружья-то никогда в руки не брал. Тащит к себе, показывает; надо хвалить, а то обидишь – человек самолюбивый, завистливый. Лошадь из деревни выписал, клячу какую-то разношерстную; кучер маленький, а кафтан на нем с большого. И возит на этом верблюде-то Ларису Дмитриевну; сидит так гордо, будто на тысячных рысаках едет».