Антон Васильев - Охранительная концепция права в России

– неповиновение закону должно быть обусловлено не личными мотивами, а необходимостью служения общему благу;

– решение о неповиновении должно исходить из воли к цели права, т. е. не разрушение, а поддержание правопорядка с точки зрения приближения закона к естественному праву;

– неповиновение относится к строго определенным нормам права, но не ведет к пересмотру всей правовой системы и не создает опасности дерегуляции общественных отношений;

– деяние должно нарушать только те нормы права, которые поддерживают неотменимость или неизменность неправого права – те правила, которые не позволяют в правотворчестве очистить положительное право от ошибок и противоречий естественному праву;

– неповиновение не должно нарушать естественного права, естественной правоты[101].

Примечательно, что И.А. Ильин обращал внимание на то, что такое неповиновение закону может быть актом внутреннего духовного героизма в борьбе за истинное право, а борец за право все-таки понесет официальное осуждение и наказание (как Сократ). Иными словами, человек, пошедший на нарушение закона во имя духа права, должен быть готов не к пониманию и прощению, а наказанию.

Вместе с тем консервативная интеллектуальная традиция в России была далека от отрицания закона, формального права как ценности. Скорее напротив, консерваторов можно назвать «законниками», не в формальном, а во внутреннем, содержательном плане. Закон как внешнее предписание власти, обеспеченное принуждением является необходимым, но не решающим средством регуляции человеческого поведения. Первенство охранителями отдавалось религиозным и нравственным началам, соблюдаемым человеком по зову совести, а не под угрозой наказания или общественного осуждения. Закону же отдается адекватное для русской духовной культуры место – средства охранения человека и общества от зла и приготовления человека через государственно-правовую дисциплину к свободному, нравственному поведению. Нравственно зрелый человек преодолевает в себе закон и утверждает жизнь по правде, совести уже без опоры на закон. Закон, положительное право не лишены духовно-нравственного характера и предназначения по ряду причин.

Во-первых, закон возникает, как и государство, вследствие нравственной порчи души человека, не способной жить по внутреннему, естественному праву и нуждающейся во внешней авторитетной силе. Поэтому, положительное право выполняет функцию духовного оздоровления общества – поддержания минимального нравственного уровня в жизни людей (B.C. Соловьев – «право – это минимум нравственности, гарантированный принудительно»). Так, Федор Карпов замечал: «Ибо всем христианам должно быть присуще терпение и по мирскому правилу, и по евангельскому учению – одним более, другим менее в зависимости от лиц, и обстоятельств, и времени. Среди монастырских братьев никогда не должно оскудеть терпение, а в мирской жизни требуется многое от подданных: иногда слуги, иногда оружие, в другой раз кони, иногда одежды красивые, иногда другие вещи, которые приобретаются за серебро, за деньги. И если я скажу: я терплю, не имея указанных вещей, к чему приведет мое терпение? Но будет лишен такой человек вотчины, будет изгнан со службы честной, будет послан нищим на службу негодную и не подобающую его происхождению, к тому же и домашние дела сильно досаждают, потому что великим терпением обременены люди. Дело народное в городах и царствах погибнет из-за излишнего терпения, долготерпение среди людей без правды и закона общество достойное разрушает и дело народное сводит на нет, дурные нравы в царствах вводит и делает людей непослушными государям из-за нищеты. Поэтому всякий город и всякое царство, по Аристотелю, управляться должно начальниками по правде и определенными законами справедливыми, а не терпением»[102].

Во-вторых, закон должен служить ограждению духовной жизни человека, воспитывать в нем здоровое правосознание, быть основой для перерождения законнического правосознания в духовно развитое правосознание личности.

В-третьих, реализация закона в жизни должна быть сопряжена с достижением правды, нравственной справедливости и милосердия в конкретных жизненных случаях.

Таким образом, закон не отвергается в юридической концепции российских консерваторов, а становится частью общего, синтетического нравственно-правового организма. Закон, позитивное право в русской правовой мысли еще в XIX–XX вв. на основе давней исторической традиции стал рассматриваться в качестве одного из элементов единого концепта «права-правды». В дореволюционной России стала складываться синтетическая теория права под влиянием работ B.C. Соловьева. Наиболее четко ее смысл был отражен А.С. Ященко в начале XX в. и В.В. Сорокиным в начале XXI в. Позитивное право (закон) в синтетической теории права стало составной часть триединого регулятора Права, соединяющего православие, традиционную нравственность и юриспруденцию.

Так, В.В. Сорокин следующим образом представляет единый, синтетический образ права в русской духовной культуре: «Первоисточником Права является Бог. Но люди, наделенные Богом творческой разумной волей и даром совести, также допускаются в процесс правотворчества. Церковь Христова (Православное священство) прославляет Право или осуществляет Православие путем поддержания в членах Церкви православной веры. Народ адаптирует Божественные заповеди к потребностям своего быта, тем самым, принимая участие в созидании и развитии нравственности. А государство творит юридические законы. При условии соблюдения иерархии этих уровней правотворчества в обществе устанавливается прочный правопорядок, отвечающий Божьему промыслу. На вершине данной иерархии находится Божий Закон, данный непосредственно Господом Богом. Ниже его – религиозные каноны православной веры, полученные от святых подвижников благочестия. Затем по правовой силе следуют нормы традиционной нравственности русского народа, в которых нет ничего произвольного и беззаконного. А на последнем месте – законы государства, не противоречащие всем вышеперечисленным уровням Единого Права»[103].

Закону в русской правовой культуре должно отдано традиционное место – ограждения общества от зла и порока, но на более высокие задачи закон претендовать не способен. Закон страхом и принуждением может гарантировать лишь внешнюю лояльность, подчиненность телом государству. В.В. Сорокин говорит по этому поводу: «Аналогом римского lex в русском языке является слово «закон», происходящее от корня «конь», т. е. начало и конец, кол, столб, веха участка или коновязи. Словом «закон» русские люди не охватывали всей полноты и многообразия Права. Закон воспринимался русскими как внешнее предписание – такое понимание сформировалось после того, как Русь приняла христианство и научилась различать Ветхий Завет (Закон) и Новый Завет (Благую Весть). Закон сводился к юридической, формальной норме, над которой превалируют нравственные принципы… Закон рассматривался как преходящая и переменная величина, а Право – вечная константа для всех и во все времена. Закон внушал страх, а Право – почитание, но Право проецировалось в любовь и благоговение перед Господом. Закон соблюдался из страха перед наказанием, а Право – из любви к Богу, своему Творцу и Спасителю»[104].

Доминирование нравственности в русской культуре, обоснованное консерваторами, зачастую неправильно воспринимается исследователями в качестве недостатка – нигилистического отношения к праву и закону. Поразительно, более высокого порядка достижение в культуре считается слабостью, невежественностью русского народа, который не может создать прочные юридические основания своей жизни. Но, как было показано выше, нравственные абсолюты, вложенные в сердца людей и воспитанные богатой духовной традицией, не могут мириться с принципами преклонения перед законом – средством борьбы со злом слабых нравственно людей. По нашему мнению, банальное для России утверждение о правовом нигилизме – миф, который формирует комплекс неполноценности у русского народа – представление о некоей культурной отсталости от западных образцов правовой государственности. На самом деле формальному праву в русской культуре отдается должное место – подчинение духовно-нравственным регуляторам поведения человека. В действительности отвержение права как высшего начала жизни – показатель нравственной высоты русского сознания. Человек русской культуры шире и богаче духовно тесных и душных юридических правил, для него нет существующей в качестве идеальной нормы поведения. Его идеалы коренятся в жертвенной христианской любви ради других, а не в искусственных правилах, рассчитанных на обеспечение минимального добра в жизни общества, но не высоких духовных идеалов святости.