Александр Аверин - Истина и судебная достоверность

Какое значение для дела тогда могут иметь признательные показания подозреваемого или обвиняемого (на стадии предварительного следствия) и подсудимого (на стадии судебного разбирательства)? На стадии предварительного следствия признательные показания подозреваемого или обвиняемого (если это чистосердечные показания лица о совершенных им действиях) позволяют следователю, не «распыляясь» на версии, сконцентрировать свои усилия на закреплении доказательств, подтверждающих правдивость версии обвиняемого. На стадии же судебного разбирательства признательные показания подсудимого могут быть свидетельством искреннего раскаяния последнего в содеянном, а также подтверждением того, что он активно способствовал следствию в раскрытии преступления, т. е. в данном случае они характеризуют личность подсудимого.

Какая цель может быть достигнута, если законодатель исключит показания лица, обвиняемого в совершении преступления, из перечня доказательств обвинения? На современном уровне «обвинительного следствия» и не отошедшего от обвинительного уклона суда исключение из доказательств обвинения показаний подозреваемого, обвиняемого и подсудимого, с одной стороны, заставит следствие и суд делать вывод о виновности лица в совершении преступления только на основе совокупности собранных по делу доказательств, а с другой стороны, в определенной мере уменьшит тягу ретивых следователей к получению от обвиняемых признательных показаний любыми средствами. А средства, как известно, не оправдывают цель, а объясняют ее истинное значение. Кроме того, «было бы нарушением всех норм… чтобы истина добывалась с помощью физической боли, как будто она коренится в мускулах и жилах несчастного. Такой подход – верное средство оправдать физически крепких злоумышленников и осудить слабых невиновных… Чувствительный невиновный признает себя виновным, надеясь тем самым прекратить страдания. И таким образом стирается разница между виновным и невиновным с помощью именно того средства, которое как раз и призвано эту разницу выявлять. Излишне было бы дополнительно иллюстрировать сказанное бесчисленными примерами того, как невиновные люди признавали себя виновными, корчась под пыткой от боли. Нет такой нации, такой эпохи, которые не давали подобных примеров. Увы, люди не меняются и не делают никаких выводов… Всякое насильственное действие спутывает и заставляет исчезнуть мельчайшие индивидуальные признаки предметов, с помощью которых иной раз правда отличается от лжи»[116]. Данная мысль актуальна и сегодня, хотя сформулирована два с половиной века назад.

Работа следователя, направленная на получение знания о произошедшем событии и правовую оценку изучаемого события, должна подчиняться не только законам логики, но одновременно и позитивным законам, регламентирующим следственные действия. Нарушение следователем законов логики приведет к ошибочным логическим выводам, а нарушение процессуального закона – либо к потере юридического значения какого-либо следственного действия, в ходе которого закреплено то или иное доказательство, либо к утрате судебной перспективы всего уголовного дела. Таким образом, следователь, прежде чем прийти к окончательным выводам по делу, должен изучить все состоявшиеся по делу следственные действия с точки зрения соответствия их процессуальному закону. Те следственные действия, которые проведены с нарушением процессуального закона и не могут быть продублированы, должны быть исключены из перечня средств доказывания. Затем следователь должен дать логико-юридическую оценку всему, что осталось. Окончательная версия следствия должна быть правдоподобной, убедительной, обоснованной совокупностью разнообразных доказательств и выработанной на основе законности всей следственной деятельности в рамках изучаемого дела. Эта версия не должна оставлять места для сомнений в правильности полученного знания о произошедшем событии. Любые убедительные доводы и аргументы против нее могут свидетельствовать о низкой степени достоверности представлений о произошедшем событии.

Таким образом, юридическое познание в области правоприменения – это специфический вид мыслительной деятельности компетентного лица, заключающийся в субъективной интерпретации состоявшегося в прошлом жизненного события, связанного с человеческими отношениями, критическом анализе выдвинутых версий этого события, психологическом восприятии установленного знания о самом событии и его юридической оценки, знания, полученного в рамках юридико-познавательной деятельности, имеющей правовую регламентацию.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Аверин А. В. Правоотношение и судебная практика / Под ред. М. И. Байтина. Владимир, 2003; Он же. Правоприменительная деятельность суда и формирование научно-правового сознания судей: Проблемы теории и практики / Под ред. М. И. Байтина. Саратов, 2003.

См.: Венгеров А. Б. Теория государства и права. М., 1998. С. 385.

См.: Байтин М. И. Сущность права (Современное нормативное правопонимание на грани двух веков). Саратов, 2001. С. 41 и сл.

См.: Нерсесянц В. С. Философия права. М., 1997. С. 32.

См.: Байтин М. И. Сущность права (Современное нормативное правопонимание на грани двух веков). С. 81–82.

См.: Там же. Гл. 2–4.

Нерсесянц В. С. Философия права. С. 34–35.

Там же.

Алексеев С. С. Восхождение к праву. Поиски и решения. С. 130.

См.: Мартышин О. В. О «либертарно-юридической теории права и государства» // Государство и право. 2002. № 10. С. 5—16.

См.: Там же. С. 10–11.

См., например: Байтин М. И. Сущность права (Современное нормативное правопонимание на грани двух веков). С. 43–46, 92—100.

См.: Советское государство и право. 1979. № 7. С. 71.

Кудрявцев В. Н. О правопонимании и законности // Государство и право. 1994. № 3. С. 6.

См.: Байтин М. И. Сущность права (Современное нормативное правопонимание на грани двух веков). С. 97.

Здесь ссылки даются на труд B. С. Нерсесянца «Философия права», изданный в 1997 г., в котором сконцентрирована информация, опубликованная автором либертарной концепции в ранее изданных работах.

См.: Нерсесянц В. С. Философия права. С. 20.

Там же. С. 22.

Говоря о равновесии в обществе (равновесии, как жизнеобеспечивающем принципе), следует иметь в виду не только равновесие свобод индивидов, но и равновесие центростремительных и центробежных сил, равновесие полов, равновесие между добычей средств к существованию и их потреблением (доходами, расходами) и т. и.

См.: Дольник В. Непослушное дитя биосферы. М., 1994. С. 168.

Баренбойм П. Первая конституция мира. Библейские корни независимости суда. М., 1997. С. 49.

См.: Алексеев С. С. Восхождение к праву. С. 428–440.

Нерсесянц В. С. Философия права. С. 22–23.

Там же.

Там же. С. 27–28.

Там же. С. 28–29.

Там же.

Байтин М. И. Сущность права. (Современное нормативное правопонимание на грани двух веков). С. 19–20.

Баренбойм П. Первая конституция мира. Библейские корни независимости суда. С. 20, 49.

Данный аспект проблемы в настоящей работе только обозначен, ибо предполагает специальное исследование.

Байтин М. И. Сущность права (Современное нормативное понимание на грани двух веков). С. 5–6.

См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 8. С. 259.

См.: Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. Т. 2. С. 256–257.

См.: Алексеев С. С. Право – институционное социальное образование // Вопросы теории государства и права. Саратов, 1983. Вып. 1. С. 9—10.