Олег Баев - Следователь (основы теории и практики деятельности)

При этом (напомним и особо подчеркнем), что, как это сформулировано в приведенном выше Постановлении Президиума Верховного суда РФ, «по смыслу закона такие новые обстоятельства не могут быть обусловлены какими-либо упущениями со стороны суда либо органов и должностных лиц, осуществляющих предварительное расследование и поддержание обвинения в суде».

Следовательно, эту проблему есть смысл продолжать рассматривать с несколько иных позиций. Как общественные интересы, воплощенные в данном случае в ограничении оснований для пересмотра в порядке надзора оправдательного приговора и сроков для того, коррелируются и коррелируются ли вообще с законными интересами и правами лица, пострадавшего от преступления (его представителя), признанного потерпевшим по уголовному делу?

Нет сомнений, что в подобных ситуациях законные интересы и права потерпевшего ущемляются и достаточно серьезно. В первую очередь, разумеется, за счет того, что ранее оправданное лицо не понесет за совершение преступления уголовной ответственности. И это даже в том случае, когда в результате повторного расследования уголовного дела (после возвращения его судом для установления лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого) добыты достаточные доказательства для продолжения его не только досудебного, но и судебного уголовного преследования.

Осознавая этот прямой и глубокий конфликт между общественными и личными интересами, мы все же склонны к разрешению его в пользу интересов общественных. Повторное уголовное преследование лица по тому же обвинению после вступившего в законную силу оправдательного приговора в отношении него недопустимо (за исключением случаев и в пределах сроков, предусмотренных ст. 414 УПК; также заметим, как это невозможно для начала и (или) продолжения уголовного преследования и наступления уголовной ответственности изобличенного в совершении преступления лица за пределами истечения сроков давности, предусмотренных ст. 78 УК)[192].

Не менее (а для ряда потерпевших в зависимости от их социально-психологических личных качеств и вида посягательства, по результатам которого они наделены этим процессуальным статусом, – более) значимыми являются их интересы в возмещении материального ущерба и морального вреда, причиненного преступлением. В случае постановления в отношении подсудимого вступившего в законную силу оправдательного приговора потерпевший на это права не имеет.

И в этом отношении разрешение рассматриваемой ситуации должно быть, на наш взгляд, противоположным выше предложенному варианту, разрешаться она должна, думается, в пользу удовлетворения названных выше законных интересов потерпевшего.

А потому при установлении в результате повторного предварительного расследования достаточных доказательств, изобличающих лицо в совершении преступления, по обвинению в котором оно ранее было оправдано, уголовное преследование в отношении него должно быть прекращено по основанию, предусмотренному п. 4 ч. 1 ст. 27 УПК.

Констатация факта совершения расследуемого преступления конкретным лицом в постановлении следователя о прекращении его уголовного преследования по этому основанию позволит потерпевшему обратиться в суд о возмещении материального ущерба и морального вреда в порядке гражданского судопроизводства.

Оптимальным в этом отношении была бы возможность для потерпевшего обратиться с таким иском непосредственно к лицу, факт совершения преступления которым мотивированно констатируется в постановлении следователя о прекращении его уголовного преследования по названной выше причине.

Однако автор отдает себе отчет в том, что реализация данного предложения невозможна до внесения изменений в редакцию ч. 4 ст. 61 ГПК РФ. В настоящее время, напомним, в соответствии с ней «вступивший в законную силу приговор суда по уголовному делу обязателен для суда, рассматривающего дело о гражданско-правовых последствиях действий лица, в отношении которого вынесен приговор суда, по вопросам, имели ли место эти действия и совершены ли они данным лицом».

Скажем больше: даже в редакции ст. 1070 ГК РФ речь, по существу, идет лишь о возмещении вреда, причиненного гражданину незаконным уголовным преследованием, что ставит под сомнение (если прямо не исключает) возможность использования ее в качестве правого основания для возмещения вреда, причиненного преступлением потерпевшему.

Заметим, что рассматриваемая проблема последствий для потерпевшего прекращения уголовного преследования, обусловленного допущенными недостатками и прямыми нарушениями уголовно-процессуального закона при его осуществлении, характерна не только для судопроизводства нашей страны.

Так, в 1994 г. в США знаменитый американский футболист и актер О. Джей Симпсон был обвинен в убийстве своей бывшей жены и ее любовника Голдмана, но присяжные вынесли оправдательный вердикт из-за множества процессуальных нарушений при расследовании этого преступления и своей скептической оценки результатов ДНК-тестов.

Однако в 1997 г. Симпсон проиграл гражданский суд по тем же обвинениям и выплатил семье погибшего Рона Голдмана 0,5 млн дол.[193]

Очевидно, что в свете отечественного законодательства это решение является необычным и весьма спорным.

А потому в реалиях действующего законодательства в такой ситуации потерпевший, думается, имеет право обратиться в суд с иском о возмещении причиненного ему ущерба с государства. Правовым основанием для такого иска является общеправовой принцип прямого действия Конституции РФ, в ст. 53 которой декларируется, что «каждый имеет право на возмещение государством вреда, причиненного незаконными действиями (или бездействием) органов государственной власти или их должностных лиц».

Нам представляется, что законодательное разрешение обозначенных в данной части нашего исследования проблем явится достаточно действенным средством повышения качества досудебного уголовного преследования, в том числе за счет сокращения рамок допустимого усмотрения следователя при его осуществлении.

Повторим обоснованное выше: по нашему убеждению, усмотрение в рамках, не противоречащих уголовно-процессуальному закону, не нарушающих его букву, есть зло, но зло необходимое, без которого осуществление уголовного судопроизводства (да и любого иного вида судопроизводства) в принципе невозможно.

Но оно же – усмотрение – есть единственное поле возможного злоупотребления правом со стороны как профессиональных, так и непрофессиональных участников уголовного судопроизводства. Иными словами, везде, где решения принимаются по усмотрению правоприменителя и (или) правообладателя, есть возможность злоупотребления субъектом предоставленными ему в силу процессуального статуса полномочиями и правами, в первую очередь, будем реалистами, со стороны следователя при осуществлении им уголовного преследования.

Усмотрение следователя – это свобода принятия решений в законных рамках, поле, в котором его действия (воспользуемся словами великого политического тактика – В. И. Ленина) могут являться «формально правильными, а по существу – издевательством», учиняться во вред правам и законным общественным и личным интересам других участников уголовного судопроизводства.

Необходимость создания неких законодательных механизмов предупреждения злоупотребления правом осознавалась уже Аристотелем, который писал: «Хорошо составленные законы главным образом должны, насколько возможно, все определять сами и оставлять как можно места произволу…»[194].

Спустя многие – не годы, столетия! – эту же мысль один из классиков французской уголовно-процессуальной науки XIX в. Ф. Эли сформулировал следующим образом: «…задача законодателя заключается именно в том, чтобы предусмотреть возможность злоупотребления властью и, не вверяясь вполне исполнителям, разрешить самому вопросы, наиболее важные. Общество должно видеть обеспечение своих прав не в случайности, а в законе»[195].

По В. И. Далю, «злоупотреблять – употреблять во зло, на худое дело, ко вреду, во вред себе или другому, извращать, обращать хорошее средство на худое дело»[196]. Из этих толкований ближе всего к контексту данного исследования последнее – «обращать хорошее средство на худое дело».

Итак, злоупотребление следователя правом есть употребление им своего права во зло[197].

И потому нам в настоящее время представляется, что поведение следователя, не нарушающее прямых запретов и предписаний уголовно-процессуального закона, «вписывающееся» в его процессуальный статус – поведение правовое, не противоправное в узком значении последнего понятия, но недолжное, недопустимое.

Предвосхищая напрашивающиеся упреки в противоречивости и парадоксальности используемого словосочетания, скажем, что оно не менее точно характеризует содержание вкладываемого в него понятия – недопустимости злоупотребления правом, чем словосочетание «недопустимые доказательства», корректность использования которого в соответствующем контексте не ставится под сомнение как в теории, так и в практике уголовного судопроизводства.