Петр Михайлов - Суд присяжных во Франции

Некоторые вышеперечисленные отличия нашли свое отражение и в уголовном процессе России со времени реформы 1864 года, прежде всего в виде двух стадий процесса – предварительного следствия (тайного и секретного) и судебного разбирательства (гласного и публичного).

Но если говорить о сосуществовании судов присяжных двух разных государств – Франции и России, – то надлежит учитывать и те изменения, которые пришли во Французский уголовный процесс в период существования суда присяжных во Франции, начиная с 1791 года, и два этапа существования суда присяжных в России: с начала реформы 1864 года до 1917 года (а суд шеффенов[13] в расширенном составе действовал в России до 1922 года) и с 1992 года, поскольку отличаются между собой не только суды России и Франции, но и суды одной и той же страны в различные периоды, причем различие это весьма велико.

Уголовный процесс во Франции после введения суда присяжных декретом от 16–29 сентября 1791 года претерпел ряд изменений, связанных с провалом попытки перенесения системы суда присяжных английского образца в континентальную правовую систему, в том виде, в каком этот суд существовал в Англии в 1791 году. Уголовный процесс в суде присяжных с 1791 по 1811 год претерпел значительные изменения в стадии расследования и выдвижения обвинения, так что к 1 января 1811 года[14] действие принципа состязательности в стадии расследования преступлений было значительно сокращено. При этом влияние английского судопроизводства на суд присяжных во Франции во многом было предопределено трудами философов эпохи Просвещения, оказавших влияние на состояние правосознания во Франции, которые впоследствии нашли свое отражение в наказах Генеральным штатам. Эта тема заслуживает отдельного освещения, поскольку Россия не располагала таким фундаментом правосознания на момент проведения реформ 1864 года.

В силу того, что тема суда присяжных на протяжении длительного времени не была актуальной для России, в отечественной литературе[15] недостаточно проанализированы взгляды знаменитых французских просветителей XVIII века, а также наказы депутатам Генеральных штатов, собравшимся на свое первое заседание 5 мая 1789 года. Попытаемся восполнить этот пробел. Новизна работы заключается в том, что историко-правовой сравнительный анализ трудов французских просветителей и наказов депутатам Генеральных Штатов относительно суда присяжных до настоящего времени в нашей юридической литературе не был предметом специального исследования.

Во Франции суд присяжных пришел на смену инквизиционному судопроизводству, которое осуществлялось по правилам Уголовного ордонанса 1670 года. Для данного процесса была характерна формальная теория доказательств, пришедшая, в свою очередь, на смену ордалиям, соприсяжничеству, судебному поединку и божьему суду. Инквизиционное судопроизводство, построенное на теории формальных доказательств, к доказательствам совершенным, помимо аутентичных письменных документов и поимки с поличным, относило признание самого обвиняемого, сделанное в определенных формах.

Получение признания становилось задачей предварительного следствия, для чего применялась пытка. В соответствии с положениями Ордонанса 1670 года пытка могла быть подготовительной (question prealable), которая применялась в ходе расследования преступления с целью получения признания обвиняемого, а также предварительной (question preparatoire), которая применялась в отношении осужденных к смертной казни с целью выявления сообщников. Подготовительная пытка могла быть применена только при наличии веских оснований подозревать то или иное лицо в совершении преступления, для чего требовалась определенная совокупность доказательств. Теория формальных доказательств обязывала судью фиксировать таковые и принимать решение на основании определенных правил, хотя бы это и противоречило его личному убеждению, т. е. подчиняла оценку доказательств строгим математическим правилам, а не личному сознанию судьи. Данное положение, которое было прогрессивным по сравнению с доказательствами, полученными путем судебного поединка или ордалий,[16] вступало в противоречие с развивающимися общественными отношениями. При этом критике подвергалась прежде всего пытка как способ получения признания обвиняемого.

Критика в адрес существующей судебной процедуры начинает отчетливо звучать во Франции уже в XVII веке. Спустя одиннадцать лет после издания Ордонанса 1670 года, в Амстердаме в 1862 году была напечатана небольшая книга Н. Августина[17] «Диссертация моральная и юридическая о том, является ли пытка убедительным средством для выявления тайных преступлений».[18]

В своем произведении, которое посвящено королю, автор пишет, что «всякий, кто будет размышлять над источником и автором пытки, не сможет не прийти к заключению, что это вмешательство дьявола, внушенное язычникам и тиранам для угнетения множества достойных людей»[19]. Пытка отвергается автором как негодное для отыскания истины средство. «Но если вы лишаетесь исповеди, вырванной пытками, вы питаете безнаказанность преступлений, и так как не всегда легко достигнуть убеждения, вы будете вынуждены оправдывать многие преступления, являющиеся сомнительными, за недостатком доказательств и признаний… Говорят, что нужно, чтобы судья удовольствовался вероятной уверенностью и основал свое сознание на том, что закон и практика ему предлагают как правило его поведения. Но если его сознание ставит ему в упрек то, что доказательство, на котором он основал свой приговор о жизни человека, является неопределенным, я не вижу, как в деле, столь тяжелом, можно иметь достаточно уверенности, чтобы вести себя как ни в чем не бывало перед собой лично, перед публичными властями, перед людьми»[20].

В начале XVIII столетия за изменение уголовного процесса в сторону его смягчения выступал аббат Флери[21]. В книге «Назидания Людовику, герцогу Бургундскому, затем дофину» он писал, что необходимо «реформировать судебную процедуру проистекающую из инквизиции, [так как] она стремится более находить и наказывать виновных, чем оправдывать невинных»[22]. А. Деспеисе[23] в «Трактате о преступлениях и о судебном порядке, наблюдаемом в делах уголовных» также сомневается в ценности показаний, полученных при пытке: «Не нужно всегда верить тому, что сказано на пытке… для установления факта неопределенного заставляют обвиняемого испытывать определенные страдания. Это вмешательство пытки является скорее опытом терпения, чем правды, ибо тот, кто может вытерпеть пытку, прячет правду, того, кто не может страдать, боль заставит тотчас же признать то, к чему принуждают. Если же тот, кто не совершал факта, в котором его обвиняют, является достаточно терпеливым, чтобы перенести пытки, почему таким же не будет тот, кто этот факт совершил, если ему предлагается такая прекрасная компенсация как его собственная жизнь? Etiam innocentes coget mentiri dolor![24] Откуда следует, что тот, кто его судит, применяет пытку, чтобы не убить невинного, но он убивает его невиновного, подвергая его пытке, ибо тысячи и тысячи потеряли свои головы ввиду ложного признания. Это ужасная вещь колесовать человека за виновное действие, которое сомнительно… Не кажется ли несправедливым, что чтобы не убить без основания, ему делают еще хуже, чтобы его убить, проводя такое дознание, которое является более тяжким чем казнь.

Так дело обстоит с теми, кто настолько тверд, что никогда не скажет правду, так же дело обстоит с теми, кто предпочтет лучше умереть, ложно признаваясь в совершении факта, которого они не совершали, чем страдать от пытки»[25].

Перед появлением суда присяжных во Франции философы-просветители подвергнули критике с буржуазных позиций старую инквизиционную систему судопроизводства, систему формальных доказательств, презумпцию виновности, т. е. следственно-розыскной процесс в целом.

Вольтер в статье «Пытка» (из Философского словаря) пишет: «Часто говорили, что пытка является способом спасения сильного виновного и погибели чересчур слабого невинного, что у афинян пытке подвергали лишь при государственных преступлениях; что римляне никогда не применяли пытку к римскому гражданину для того, чтобы выведать его тайну. Что мерзкий суд инквизиции восстановил эту казнь, что, следовательно, она должна внушать ужас всему миру.

Что назначать пытку с целью добиться сведений о преступлении так же нелепо, как нелепо было когда-то устраивать поединок для суда над виновным; ибо часто виновный является победителем, и нередко крепкий и упорный виновный сопротивляется пытке, в то время как тщедушный невинный ее не выдерживает.