Игорь Звечаровский - Добровольный отказ от доведения преступления до конца

Сравнительный анализ российского УК и его зарубежных аналогов в части регламентации добровольного отказа был бы неполным без хотя бы краткого обзора состояния этой проблемы в уголовном законодательстве других зарубежных стран.

Учитывая уже предпринимавшиеся в литературе попытки рассмотреть данный вопрос[28], в качестве характерных черт законодательства этой группы назовем следующие:

1) отсутствие в некоторых УК прямого упоминания о добровольном отказе как самостоятельном институте уголовного права (когда речь идет просто о прекращении преступления по собственной воле (УК Японии, Голландии), инициативе (УК Швейцарии), побуждении (УК Болгарии, Польши)); 2) регламентация добровольного отказа безотносительно стадий совершения преступления (это присуще, например, уголовному законодательству Франции, Голландии); 3) отсутствие детальной регламентации так называемых условий правомерности добровольного отказа и признание в большинстве случаев его уголовно-правовым последствием освобождения не от уголовной ответственности (либо ее исключения), а от наказания[29]. Причем это отличает уголовное законодательство даже тех стран, которые в свое время входили в так называемый «социалистический лагерь» (в частности, Болгария, Польша).

Принимая во внимание традиции формирования российского уголовного законодательства под влиянием его зарубежных аналогов, интересно посмотреть на то, как рассматриваемая нами проблема отражается в УК ФРГ, § 24 которого «Добровольный отказ» гласит: «Не наказывается за покушение тот, кто добровольно отказывается от дальнейшего выполнения деяния или препятствует доведению такового до конца. Если деяние и бездействия отказавшегося доводятся до конца, то он не наказывается при условии его добровольного и настойчивого усилия воспрепятствовать доведению этого деяния до конца. Если в деянии участвуют несколько лиц, то за покушение не наказывается тот, кто добровольно препятствует доведению этого деяния до конца. Однако его добровольного и настойчивого усилия воспрепятствовать доведению до конца достаточно для его ненаказуемости, если деяние не осталось не окончено без его содействия или продолжалось независимо от его прежнего содействия»[30]. Упречность приведенных положений можно усмотреть, пожалуй, только в одном: в отсутствии оговорок, раскрывающих субъективную сторону добровольного отказа в части осознания возможности доведения преступления до конца, что, как известно, является общим «показателем» зарубежного уголовного законодательства при отражении субъективного. В остальном же позиция немецкого законодателя заслуживает поддержки. Во-первых, здесь даже неудавшийся добровольный отказ может повлечь полную ненаказуемость содеянного, а не только послужить обстоятельством, смягчающим наказание. Во-вторых, это правило распространяется на добровольный отказ и при соучастии, и распространяется на всех, очевидно, лиц независимо от их роли в совершаемом преступлении.

Таким образом, подводя итог проведенному анализу отечественного и зарубежного уголовного законодательства в части регламентации добровольного отказа от доведения преступления до конца, можно сделать несколько выводов.

Независимо от системы (типа) права, в рамках которой регламентируется добровольный отказ от доведения преступления до конца, он находит свое отражение в УК практически всех зарубежных стран.

Соглашаясь с А. П. Козловым в том, что из всех вариантов отражения признаков добровольного отказа в уголовном законодательстве различных стран наиболее предпочтительным является тот, в котором они наиболее полно урегулированы[31], необходимо иметь в виду и другое: характер и степень отражения теоретических представлений об институте добровольного отказа в уголовном законе во многом предопределяется тем, кому адресован – правоприменителю или лицу, совершающему преступление, – а соответственно, и на каком языке и в каком объеме излагается нормативный материал о добровольном отказе[32]. Именно при обращенности (адресованности) лицу, совершающему преступление, при прочих равных условиях следует ожидать более высокой эффективности данного института. Также несомненно и другое: при регламентации добровольного отказа, как и других подобных по своему социально-правовому назначению институтов уголовного права (прежде всего, деятельного раскаяния), нельзя не считаться с особенностями правоприменительной практики, складывающейся в отдельных странах.

При регламентации института добровольного отказа, при определении его легального названия и уголовно-правовых последствий следует принимать во внимание производность решения этих вопросов от решения других, более общих проблем, в частности, от определения уголовной наказуемости предварительной преступной деятельности, момента возникновения уголовной ответственности и т. п. Иной подход неизбежно будет приводить к полемике по различным основаниям в рамках рассматриваемой темы. К разрешению этих вопросов мы и обратимся.

Парадоксально, но вопрос о названии института добровольного отказа от доведения преступления до конца по нашим сведениям никогда не становился предметом обсуждения в процессе анализа его юридической природы. Этого не произошло даже тогда, когда формулировки «добровольный отказ от совершения преступления» и «добровольный отказ от преступления» получили легальный статус в связи со структурным обособлением нормативного материала о добровольном отказе в отдельную статью уголовного закона (ст. 16 Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г., ст. 31 УК РФ 1996 г.). Проигнорирован был этот вопрос и при замене указанных формулировок одной на другую[33]. Между тем и до, и после этих законодательных решений в содержании нормативных актов уголовно-правового характера, регламентирующих институт добровольного отказа, речь шла не только о добровольном отказе от совершения преступления (от преступления), но и просто о «добровольном отказе», о «добровольном недоведении преступления до конца», о «добровольном отказе от доведения преступления до конца». В специальной литературе, предшествовавшей принятию Основ 1958 г., посвященной вопросам добровольного отказа, фактически речь шла о «добровольном оставлении начатой преступной деятельности»[34], «добровольном отказе от продолжения начатого преступления»[35]. Это же имеет место и в современной учебной и научной литературе, базирующейся на анализе ст. 31 УК.

Еще в период действия прежнего российского уголовного законодательства А. А. Тер-Акопов в научно-популярном издании, посвященном добровольному отказу, отвечая читателю на вопрос о том, что такое «добровольный отказ от совершения преступления», резонно подметил: «На первый взгляд может показаться, что сама по себе формулировка – добровольный отказ от совершения преступления – не содержит проблемы и не нуждается в особых разъяснениях»[36]. В последующем автор такие разъяснения дал, но, возможно, потому, что издание было ориентировано на потенциального субъекта добровольного отказа, в большинстве своем не сведущего в тонкостях уголовного права, они (разъяснения) свелись к традиционному комментарию теперь уже не названия ст. 16 УК РСФСР, а преимущественно формулировок, используемых в ее содержании. Отличие данного комментария от специальных научных изданий по этой проблеме было лишь в одном: в его более доступной для обывателя форме изложения.

К сожалению, подобного рода подмена комментариев повсеместно присутствует и в современной учебной и научной литературе.

Так, практически все авторы, освещающие вопросы юридической природы добровольного отказа, обоснованно констатируют его неотъемлемую связь с преступной деятельностью, пусть и неоконченной. Но если это так, то насколько вообще корректно название ст. 31 УК – «Добровольный отказ от преступления», как и название ст. 16 УК РСФСР – «Добровольный отказ от совершения преступления»? Наверное, среди законопослушного населения, обязанного в юридическом смысле соблюдать требования уголовного закона, весьма немало тех, кто хотя бы раз в жизни решал для себя извечную проблему «быть или не быть, и как быть» и добровольно, по собственной воле отказывался от решения проблемы своего жизненного бытия преступным путем, от совершения преступления. Как справедливо замечает в этой связи А. А. Тер-Акопов, в такой ситуации вообще нет оснований обсуждать, должно ли лицо отвечать за преступление, которого оно фактически не совершало[37]. Но именно такая ситуация как раз и фиксируется в названии ст. 31 УК. Возможно, поэтому, чувствуя уязвимость подобной формулировки, в дальнейшем А. А. Тер-Акопов апеллирует к другому значению слова «отказаться»: «перестать продолжать что-либо». По его мнению, именно с этим значением и связано «юридическое понятие добровольного отказа от совершения преступления. О таком отказе можно говорить только тогда, когда налицо определенные действия, уже выполненные кем-то „на пути“ к совершению преступления. Лишь в этих условиях вопрос об исключении уголовной ответственности приобретает практическое значение»[38]. Можно предположить, что, по мысли автора, путь к совершению преступления в данном случае – это тоже преступный путь, иное противоречило бы его собственным рассуждениям, когда он отвечает на вопрос о том, «когда приемлем добровольный отказ от совершения преступления»[39]. Однако, если это так, то насколько юридически корректно говорить здесь об исключении уголовной ответственности?