Михаил Владимирский-Буданов - Обзор истории русского права

50

Была высказана мысль о различии «подмоги» и «ссуды»; первая якобы давалась за особые труды по разделанию необработанного участка, вторая – на обычный инвентарь крестьянского хозяйства. Источники не дают права делать такое различие. При занятии невозделанного участка давалась не подмога, а льгота.

Проф. Дьяконов (и проф. Сергеевич) предполагает, что выражение Судебника 1-го «на продажу» значит – в вечное холопство. Но что это – тождественное выражение с тем, которое употреблено во 2-м Судебнике «до искупа», об этом см. ниже в отделе о холопстве.

Проф. Дьяконов видит здесь противоречие с тем, что ниже сказано: «При общем фактическом применении не было надобности издавать законы о прикреплении». Трудно догадаться, в чем здесь противоречие: известно, что обычное право выражается в фактах, но раз оно образовалось, то не есть только факт. Мы это и говорим. Прикрепление есть явление фактическое (с. 176), но не только фактическое. Собственность в древнее время есть факт (никакого закона о ней не было), но не только факт. И таковы все нормы обычного права. В книге проф. Дьяконова (о сельском населении) проводится подробно та же мысль о прикреплении. См. Дополнение Л.

Отсюда прежде выводили, что за пять лет до 1597 г., значит в 1592 г., должен был появиться общий закон о прикреплении, не дошедший до нас. Но уже Погодин обратил внимание на то, что по закону 1597 г. запрещается искать о крестьянах, «выбежавших лет за 6, за 7 и за 10 и болши»; значит, крестьяне, ушедшие и в 1587 г. и даже в царствование Грозного, считались уже беглыми. С другой стороны, и в последующее время (1606 г.) установляется такая же 5-летняя давность. Таким образом Погодин заключил, что Борис Годунов и Феодор Иоаннович не издавали никаких общих законов о прикреплении (кроме указа 1597 г. о давности). Н.И.Костомаров возвратился к старому мнению (см. его «Истор. моногр.». I. С. 393), говоря, что именно в 1592 г. последовало общее прикрепление. Этого мнения держатся и И.Д.Беляев («Крестьяне на Руси». С. 105) и В.И.Сергеевич («Лекции и исслед-я по ист. рус. пр». С. 637), относящий предполагаемый указ к самому началу царствования Феодора Иоанновича. – Но уже давно проф. Энгельман («О давности») старался указать, что мнимый искомый указ и есть указ 1597 г. о давности; в своей книге «Die Leibeigenschaft» он утверждает ту же мысль с большей доказательностью, говоря, что не мог пропасть бесследно закон такой великой важности и столь интересный для тех самых бояр и дьяков, которые записывали и хранили узаконения в Приказах. Считаем нелишним припомнить, что в Польше и Литве не было издаваемо общих законов о прикреплении (кроме постановлений статута о давности); однако, крестьяне были прикреплены.

Не отыскивая мнимо утраченного общего закона о прикреплении раньше 1597 г., видим, что самый указ 1597 г. означает, что отношения между крестьянами и землевладельцами государство берет под свою регламентацию и обращает их к своим целям. Самое назначение давности исков отстраняет от крестьян состояние холопства, ибо для исков о холопах никогда не полагалось никакой давности.

На какую-то общую меру, принятую Годуновым при царе Феодоре, указывает свидетельство современника, иностранца Шиля, который уверяет, что во времена Бориса землевладельцы уже привыкли смотреть на своих крестьян, как на крепостных, и что Борис будто бы намеревался ввести нечто вроде инвентарных постановлений, определив, сколько крестьяне обязаны платить и работать в пользу землевладельца. Это дальнейшим образом уясняет для нас тот новый путь, по которому хочет направить государство экономический факт прикрепления крестьян. В одном из последующих указов, именно 1607 г. марта 9 (который многими признается подложным и известен только по изданию Татищева: «Судебник». Изд. 1786 г. С. 240–246), говорится, что: «Царь Феодор Иоаннович, по наговору Бориса Годунова, не слушая совета старейших бояр, выход крестьян заказал, и у кого колико тогда крестьян было, книги учинил, и после оттого началися многие вражды, крамолы и тяжи»; затем содержится постановление, что и впредь прикрепление должно простираться на тех крестьян, которые «в книгах 101 (1592 или 1593 г.) положены», чем указывается и на дату (1592 г.) общих мер Бориса. Но под этими «книгами» можно разуметь лишь писцовые книги; Борис воспретил вывоз всех тех, которых застала опись государства, предпринятая им; мера эта шла против желания бояр и не в их интересах. Указ 1607 г., вопреки мнению Костомарова, остается сомнительным: в нем есть явные противоречия между вступительной частью (мотивом) и определительной: в нем смешиваются холопы с крестьянами, чего не делает ни один закон ни прежде, ни после»; в нем установляется 15-летняя давность по искам о беглых крестьянах, между тем как установленная в 1597 г. 5– летняя давность продолжала действовать и при царе Михаиле Феодоровиче; дворянам стоило больших усилий выхлопотать удвоение ее – в 10-летнюю, что даваемо было сначала некоторым владельцам в качестве привилегии и наконец утверждено общим законом 1642 г. (см. Ук. кн. земск. прик. в Хрестом. Вып. III. Ст. XXXI. П. 1). Но указ 1607 г., не будучи законом, тем не менее остается историческим памятником. – Кроме сомнительного указа 1607 г., есть несомненные узаконения 1601 и 1602 гг., указывающие на характер начинающегося государственного прикрепления; по этим указам царь Борис временно (на 1 год) разрешил переход крестьян в Юрьев день и неделю спустя после Юрьева дня, кроме черных земель, вотчин дворцовых, церковных и вотчин высших служилых лиц, и за исключением всего Московского уезда; каждому из вотчинников позволялось вывозить только по 1 или по 2 крестьянина, но не более. Указы этого рода, очевидно, даны не для облегчения крестьян (ибо касались одной части их), а в интересах службы мелких собственников. Очевидно, что меры Бориса Годунова состояли в регулировании уже установившихся отношений между крестьянами и землевладельцами к пользе государственной службы; простирались эти меры на тех только крестьян, которые уже и без того потеряли право перехода, и наконец совершались не посредством общих узаконений о прикреплении, а через сообщение новой силы писцовым книгам.

См. Дополнение Л.

Почти всеми этими правами пользуются не одни черноволостные крестьяне, но и частновладельческие. См. проф. Куплеваского: «Состояние сельской общины в XVII в.»

Хотя оба термина в сущности означают и власть частную (господин в отношении к холопу, см. в Рус. Пр. Кар. ст. 123–124, 127–132; государь – землевладелец в отношении к крестьянину – см. Пск. Судн. гр., ст. 84, 87,103 и др.), но с XIV в. название «государь» приурочивается к лицу, владеющему по отношению к принадлежащим ему несвободным людям (см. Судебник 1497, ст. 9); слову же «господин» приписывается власть над людьми свободными. Усвоение термина «государь» или «господарь» в публичном праве означает развитие неограниченной власти. Новгородцы до покорения их Иоанном III именовали великого князя господином и долго противились обязанности титуловать его государем (это и было поводом к окончательному их покорению). Бытовое усвоение этого титула великим князьям (в грамотах церковных властей) начинается с половины XV в. («великий государь земьский великий князь Василий Васильевич», в грамоте Ростовского архиепископа Ионы 1455 г.; см. Ак. Ист. I, № 57; «великий государь русьский» – в грамоте митрополита Ионы 1455–1461. – Там же. № 60). Но как прежде «господин», так и теперь «государь» употреблялось лишь в обращении подданных к князю, а не от его собственного лица. В последнем смысле официально этот титул принят Иоанном III. (См. Ак. Ист. I, № 111; гр. 1500 г. № 383 и др.).

В первый раз в сношениях с Литовским государством – в договорной грамоте Василия Васильевича Темного с королем Казимиром; вероятно, по примеру этого государства явилась такая прибавка и в московском титуле; на Западе еще в начале XV в. употребляют ее князья Галицко-Волынские, например, Юрий и великие князья Литовские со времен Гедимина и Ольгерда (см. Даниловича. Skarb Dypl. I, № 298 и след., 352). В Москве в конце XIV в. употребляется в грамотах прибавка «Божиею милостию и Пречистыя Его Богоматери» (см. Ак. Арх. Эк. I, 14) не в виде титула, а как призывание имени Божия для укрепления и освящения акта.

Для доказательства прилагается следующая таблица преемства великокняжеского достоинства в XIII в.

Дети Всеволода:

Юрий († 1238), Ярослав († 1247), Святослав (1248).

Дети Ярослава:

Андрей (1252), Александр Невский (1263), Ярослав (1272), Василий (1276).

Дети Александра:

Димитрий (1294), Андрей (1304), Даниил († 1303).

Сын Ярослава — Михаил (1319).