Светлана Бурлак - Происхождение языка: Факты, исследования, гипотезы

Уклончивость: человеческий язык позволяет строить ложные и бессмысленные (с точки зрения логики) выражения. Это свойство языка позволяет нам сочинять красивые сказки, писать романы о вымышленных событиях и персонажах, но не только. Без этого свойства на языке не могла бы быть сформулирована ни одна научная гипотеза: например, когда впервые было сделано предположение о том, что Земля вращается вокруг Солнца, это выглядело неправдоподобным для людей, ежедневно наблюдавших движение солнца по небу. Но поскольку язык позволяет выразить даже неправдоподобный смысл, эту идею (как и множество других) оказалось возможным высказать, осмыслить и впоследствии проверить.

Рефлексивность: на человеческом языке можно рассуждать о нем самом — вот, например, как на этой странице. Заметим, кстати, что это свойство языка открывает возможности не только для описания языка, но и для того, чтобы любоваться им (перечитайте, например, какое-нибудь хорошее стихотворение — и вы увидите, что соответствующий смысл в нем не просто выражен, но выражен очень красиво), а также для языковой игры.

Рис. 1.2. Наша коммуникативная система может использоваться не только для передачи информации, но и для игры. Если повернуть эту надпись вверх ногами, можно прочитать имя ее автора. (Такая картинка называется «листовертень».)

Двойное членение. Когда говорят, что язык обладает двойным членением, имеют в виду, что в нем из значащих единиц могут строиться более крупные значащие единицы, а самые мелкие значащие единицы членятся на элементы, не имеющие собственного значения. Так, из морфем (корней, приставок, суффиксов и т.д.) строятся слова, из слов — словосочетания, из словосочетаний — предложения, сами же морфемы состоят из фонем, которые по отдельности ничего не значат (например, морфема бег-, обозначающая определенный тип движения, состоит из фонем б’, э и г, которые сами по себе не значат ничего).

Отметим, что двойным членением обладает не только звучащая речь, но и жестовые языки глухонемых2. Вопреки распространенному заблуждению, жесты этих языков передают не отдельные буквы (хотя пальцевая азбука — дактилология — тоже имеется, прежде всего для передачи имен собственных), а целые слова (или морфемы). Каждый жест-слово состоит из незначимых элементов — хирем, а из слов, как и в устном языке, составляются словосочетания и предложения.

Рис. 1.3. Некоторые жесты русского жестового языка: а — «вчера», б — «завтра»; в — обозначение принадлежности (например, «муж» + «бабушка» + «принадлежность» = «бабушка мужа»).

Иерархичность: в языке существуют даже две независимые иерархии — одна организует знаки ([фонема] → морфема → грамматическое слово → словосочетание → предложение → текст), вторая — звуковую сторону языка (фонема → слог → фонетическое слово → фонетическая синтагма → фонетическое предложение). Совпадения между их элементами может и не быть: например, русский корень колокол представляет собой одну трехсложную морфему, а односложное слово сдал содержит целых 4 морфемы: приставку с-, корень да-, показатель прошедшего времени — л- и нулевое окончание, обозначающее мужской род единственного числа; с цветами — это одно фонетическое слово (в частности, у него одно ударение), но два грамматических (в доказательство этого можно вставить между ними еще одно слово: с полевыми цветами).

Кроме того, как отмечает Хоккет, далеко не все слова обозначают классы объектов, действий, свойств окружающего мира. В каждом языке есть имена собственные, обозначающие единичные объекты. Если у двух объектов имена случайно совпадают, это не играет никакой роли: в самом деле, легко можно сказать, чем, например, любая ложка отличается от любой не-ложки (поскольку словом ложка обозначается определенный класс объектов), но невозможно выявить признаки, отличающие любую Машу от любой не-Маши или любой Новгород от любого не-Новгорода. В каждом языке есть так называемые шифтеры3 — такие слова, значение которых меняется в зависимости от ситуации. Так, слово этот обозначает «близкий к говорящему» (или «недавно упомянутый»), если говорящий сменится или переместится, «этими» могут оказаться совсем другие объекты. В число таких шифтеров входят в том числе слова со значением «я» и «ты». В каждом языке есть служебные морфемы — как, например, рассмотренное выше окончание — а или, скажем, союз и. Они никак не соотносятся с реалиями внешнего мира, их назначение — обеспечивать понимание связей между элементами высказывания. Скажем, в предложении Денис приветствует Антона и машет ему рукой союз и показывает, что оба действия выполняет один и тот же субъект (ср. Денис приветствует Антона, который машет ему рукой). Окончание — а в слове стрекоза сигнализирует слушающему, что стрекоза в данном высказывании является подлежащим.

К этому списку можно еще добавить независимость смысла языковых знаков от их физического носителя. Действительно, одну и ту же информацию можно выразить средствами устной речи, письменности, азбуки Морзе, жестового языка глухонемых и т.д.

Но действительно ли все эти свойства уникальны для человека? Или что-то подобное можно обнаружить и у животных — если не в природе, то хотя бы в экспериментальной ситуации, созданной человеком? Ответом на этот вопрос стали так называемые «языковые проекты» — масштабные эксперименты по обучению человекообразных обезьян (антропоидов) человеческому языку4. Или, как это называют более осторожные исследователи, языкам-посредникам — такая формулировка позволяет поставить вопрос не «овладели — не овладели», а «чем похожи языки-посредники на человеческий язык и чем они отличаются от него».

Поскольку анатомия голосового аппарата обезьян, а также отсутствие мозговых структур, которые бы в достаточной мере обеспечивали волевой контроль над звукопроизводством, не позволяют им овладеть человеческой звучащей речью, использовались незвуковые языки-посредники. Так, шимпанзе Уошо (под руководством Алена и Беатрис Гарднеров), Элли и Люси (под руководством Роджера Футса), гориллы Коко и Майкл (под руководством Фрэнсин Паттерсон5), орангутан Чантек (под руководством Лин Майлс6) изучали амслен (американский жестовый язык глухонемых, англ. AmSLan — American Sign Language) в несколько модифицированной версии: грамматика этого языка-посредника не соответствует грамматике настоящего амслена, она сильно сокращена и до некоторой степени приближена к грамматике устного английского. Шимпанзе Сара (под руководством Дэвида и Энн Примэков) выкладывала жетоны на магнитной доске. Шимпанзе Лана, Шерман и Остин, бонобо[4] Канзи и Панбаниша (под руководством Дуэйна Рамбо и Сью Сэвидж-Рамбо7) овладевали разработанным в американском Йерксовском национальном приматологическом центре языком «йеркиш», где словами служат лексиграммы — специальные значки, изображенные на клавиатуре компьютера: например, смысл «апельсин» передается изображением белого трезубца на черном фоне, смысл «обнять» — розовым контуром квадрата на желтом фоне, смысл «хотдог» — голубым иероглифом («можно») на черном фоне, смысл «нет» — фигурой наподобие песочных часов (черный контур двух треугольников, расположенных вершинами друг к другу, на белом фоне), имя Канзи — зеленым иероглифом («слишком; великий») на черном фоне, смысл «четыре» — белой цифрой 4 на красном фоне и т.д. Оказалось, что антропоиды могут использовать знаки-символы (т.е. знаки с произвольной связью между формой и смыслом).

Впрочем, впоследствии было выяснено, что пользоваться такими знаками умеют не только человекообразные обезьяны. В эксперименте Александра Росси и Сезара Адеса8 несколько лексиграмм (слова «вода», «еда», «игрушка», «клетка», «гулять», «ласкать» и некоторые другие) освоила дворняга по кличке София — она научилась, нажимая на соответствующие клавиши, просить экспериментатора дать ей тот или иной объект или проделать соответствующее действие. В экспериментах Луи Хермана9 символы-жесты успешно понимали дельфины — их «словарный запас» насчитывал 25 слов, они могли выполнять двух- и (с несколько меньшим успехом) трехсловные команды. До некоторой степени способностью к использованию символов обладают, как выяснилось, даже морские львы10.