Александр Кондратов - Звуки и знаки

Но главное не в том, чтобы отыскать новый различительный признак или построить точную модель фонем конкретного языка в двух, трех или нескольких измерениях. Мы начали наш рассказ о фонологии со сравнения. Фонемы — это атомы языка, из которых складываются молекулы слов и смыслов. С помощью различительных признаков, своеобразных элементарных частиц, удалось построить подобие таблицы Менделеева, только не химической, а фонологической.

Как известно, ядерная физика до сих пор не имеет общей теории поля. Огромное число элементарных частиц, открытых в наше время, не поддается классификации и группировке. Некоторые физики предлагают понятие кварка, которое, по их мнению является еще более базисным, элементарным, чем классические элементарные частицы…

Быть может, не за горами то время, когда и в фонологии появятся свои фонологические кварки? И найдены они будут уже не акустиками, изучающими звуковой поток человеческой речи, и не физиологами, исследующими аппарат порождения этой речи, а вероятно, учеными, которые проникают в глубины нашего мозга.

Известный нейрохирург У. Пенфилд провел интереснейшие эксперименты, пытаясь отыскать в человеческом мозгу программы владения речью. Английские t и d различаются по признаку глухость — звонкость, а фонемы h и k — по признаку прерывность-непрерывность. Во время операции, при электрическом возбуждении коры головного мозга, эти противопоставления были сняты и вместе с ними исчезли и смысловые противопоставления. Вместо бабочка пациент Пенфилда говорил моль, вместо ножницы — резаки, вместо постель — сено… То есть не только фонетические, но и смысловые различительные признаки снимались.

Это уводит нас к самой сложной, но зато и самой увлекательной и перспективной проблеме современного языкознания: каким же образом наш мозг производит речь? Почему, несмотря на все тонкости, на всю противоречивость, неоднозначность, нелинейность языка мы все-таки понимаем друг друга? Короче говоря, каковы механизмы порождения нашего ежедневного и ежеминутного чуда — человеческой речи?

Рассказом о поисках этих механизмов мы и закончим нашу книгу.

Каждый день мы общаемся друг с другом с помощью слов. Говорить для человека так же свойственно, как есть, пить, дышать, думать. Но редко кто задумывается над тем, что же происходит при нашем «говорении», таком, казалось бы, естественном, как процесс дыхания или, скажем, пищеварения. А когда люди начинают задумываться над этим, чем больше они узнают и размышляют, тем больше их удивление, недоумение, восхищение…

В самом деле: почему мы все-таки понимаем друг друга?

Вразумительного ответа на этот вопрос не дадут ни филолог, ни психолог. Все попытки научного объяснения чуда «говорения» — и соответственно чуда понимания нашей речи — как в прошлом, так и в наши дни являются лишь гипотезами. Причем объясняют эти гипотезы лишь какую-то часть нашего чуда, да и то не всегда полно и точно. Зато любой серьезный специалист — будь то психолог, языковед или представитель психолингвистики, родившейся на стыке науки о психике и науки о языке, — прекрасно понимает всю бездну сложностей, что встают перед ним, как только речь заходит о постижении механизмов речи.

Крупнейший специалист в области психолингвистики американский профессор Дж. Миллер удачно сформулировал это в виде семи «заповедей» — характеристик семи аспектов языка, которые «без труда поймет любой психолог, дерзнувший попробовать свои силы в психолингвистике» (добавив, что можно без труда удвоить и даже утроить их). Попробуем же изложить эти «заповеди» языком, понятным любому смертному, а не только психолингвисту.

«Заповедь» первая. Мы привыкли считать, что произносим одинаково одни и те же звуки, слова, фразы. «Повторите, пожалуйста», — просят вас, не расслышав или не поняв, что вы сказали, и вы повторяете. Но если записать звуковые колебания, то окажется, что при повторе они несколько иные, чем были в первый раз. И голосовые связки при повторении работали не точь-в-точь так, как в первый раз.

Более того, не существует двух отрезков речи, которые были бы одинаковы по своей акустике или физиологически. И тем не менее нас превосходно понимают, когда мы повторяем нашу речь. Почему? Ведь материальные ее носители — звуковые волны и производящий речь физиологический аппарат — неодинаковы при повторе!

Более того, в любом языке множество слов, звучащих одинаково, но имеющих разное значение (русские слова лук, ключ, брак, пол и т. д.). Произносим мы их одинаково, но понимаем— по-разному. Опять-таки почему мы понимаем правильно эти идентичные слова?

«Потому, что они отличаются по смыслу», — ответят нам, и ответ будет правильный.

Но тут и начинается «заповедь» вторая. Хорошо, а что такое смысл? Мы говорим: «слова имеют значение», а что это такое?

Казалось бы, все просто. Слово стол обозначает предмет мебели о четырех ножках, на котором едят, табурет — предмет мебели о четырех ножках, на котором сидят, и т. д. Но далеко не все слова такие простые ярлыки предметов и явлений окружающего мира. Это давно уже поняли и философы, и логики, и языковеды.

В связи с этим находится и третья «заповедь». Значение высказывания не есть сумма значений слов, в него входящих. Выражение круглый невежда не значит то же самое, что невежда круглый. Исследование значения изолированных слов не решит проблемы, так как слова оказывают взаимное влияние друг на друга. Вечное перо и павлинье перо — совершенно разные перья, как бы одинаково ни звучали и ни писались слова, обозначающие эти перья.

Иными словами, значения слов комбинируются не по простым арифметическим правилам, а по каким-то другим, пока что неизвестным. При соединении значений целое оказывается не просто больше суммы его частей, а порой качественно чем-то иным. Или во всяком случае не равно ему (кстати, это одна из особенностей человеческого восприятия, работы нашего мозга по опознаванию образов и т. д.).

Это становится наиболее ясным, когда мы обращаемся к предложению, вершине языковой иерархии (фонема — морфема — слово — фраза). Отдельное слово обладает несколькими значениями. Но в контексте мы выбираем одно из них. Какое? Это зависит уже не от самого слова, а того предложения, в котором оно стоит. И даже от места этого слова в предложении.

Во многих языках мира — в тибетском, китайском и полинезийских — нельзя опознать существительное, прилагательное или глагол, пока не определим, чем является слово в предложении — подлежащим, определением или сказуемым. Да и в русском языке для понимания смысла слов важно знать их группировку. Иными словами, значение слов определяется во многом синтаксисом.

Это — четвертая «заповедь». А с ней связана пятая, гласящая, что число различных предложений практически бесконечно. Стало быть, бесконечно и число значений, которые могут быть выражены. Как же мы говорим и понимаем друг друга?

По всей видимости, существует некое порождающее устройство, что позволяет из ограниченного. числа элементов-слов по определенным правилам грамматики строить бесконечное множество предложений. Причем порождение фраз подчиняется принципам, отличным от жесткой программы автомата или врожденной сигнальной системы, которая характерна для животных. Ведь в разговорной речи мы очень часто нарушаем правила языка: неточно произносим фонемы, комкаем слова, опускаем связки и другие грамматические элементы в предложении… И тем не менее понимаем друг друга.

Все попытки сформулировать эти правила в виде законов языка до сих пор успеха не имели.

Более того, как подчеркивает Дж. Миллер (и это шестая его «заповедь»), описание правил, которыми владеют все знающие язык, отличается от описания психологических механизмов, действующих при использовании этих правил. Описание языка, его структуры — не есть описание носителя языка, черного ящика, который воспринимает, хранит, перерабатывает и передает информацию. И, как замечает Миллер, «пределы кратковременной памяти самым серьезным образом ограничивают нашу возможность следовать нашим же собственным правилам». А ведь при разговоре мы пользуемся именно этой кратковременной, или оперативной памятью, ибо передача информации идет быстро, почти на пределе пропускной способности обработки информации мозгом.