Виктор Жигунов - Четыре солнца

На сегодняшний взгляд странным кажется столь вольное обращение с языком. Но для древней поэзии оно обычно, и не только для нашей. У Гомера словами управлял стихотворный размер, согласно ему одни и те же предметы возникали то в единственном числе, то во множественном, в любом роде, глаголы оказывались в разных временах, существительные в неуместных падежах, а уж об орфографии в устном произведении даже говорить не приходится.

«Одиссею» Гомера попытался продолжить наш В. К. Тредиаковский в XVIII веке, сочинив громадную «Телемахиду» о сыне Одиссея, Телемаке. Из неё всей, и вообще из всего Тредиаковского, широкому читателю ныне известна одна-единственная строка. А. Н. Радищев взял эпиграф к своему «Путешествию из Петербурга в Москву» из 18-й книги поэмы: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй» («обло» — тучно, а «лаяй» — лающее). Но даже этот стих у автора кончался иначе: «…с тризевной-и лаей» (то есть с пастью из трёх зевов). Радищев поправил, а то «-и» ничего не значило, стояло просто для ритма. Так бывало всегда при освоении строгих форм, начинающие поэты и сейчас многое пишут «для рифмы» (и Пушкин в этом признавался).

Кто возьмётся спорить с тем: что стихосложение действительно открыто, если его подтверждают даже грамматические ошибки? Тем более что это и не ошибки.

До сих пор не было известно, насколько точен дошедший до нас текст. Сам ли поэт в XII веке или переписчик позже употреблял, скажем, то краткое храбра князя, то полное храброму Мстиславу, то говорил Ольгово хороброе гнездо (семья)? А по равенствам видно, что так было у автора.

Более того, сохранилось его произношение. Из приставок пре- или при-, раз- или рос-, из вариантов себе или собе (сравните собой), Владимиръ или Володимеръ он выбирал то, что требовалось для равенства. Значит, гласные здесь слышались неясно, слова употреблялись по-разному. До нас будто бы дошла звукозапись XII века!

Поэт жил в эпоху, очень удобную именно для такого стихосложения. Как раз тогда ъ и ь заменялись на о и е или превращались в твёрдый и мягкий знаки, или исчезали совсем. Он пользовался их неустойчивостью. Это видно уже из названия поэмы: Слово о пълку Игореве, Игоря сына Святъславля, внука Ольгова. Здесь 7 а-я, 7 о, 7 остальных, но если принять во внимание ъ и ь, равенство нарушится. Однако в тех же словах написаны о и е, когда их требовала арифметика: Святославли, Олегъ.

То же самое касается и десятеричного, вместо которого мы сейчас ставим ь или обычное и. Замечателен стих Нъ се зло: княже ми не пособье, наниче ся годины обратиша, где по 5 а-я, о, е, и-ы. Полагалось бы не нъ, а но, и не наниче, а наничь (как навзничь), и если посчитать и десятеричное в пособье, стихосложение тоже не выполнится. Вдобавок и княже — вольность: это звательная форма (как отче, старче), а по смыслу требуется князи, множественное число.

Теперь понятно также, где у поэта паузы. Ведь знаки препинания в «Слове» принадлежат не ему, они тогда ещё не были придуманы. Каждый исследователь расставляет их по своему разумению. А насколько важна запятая, все знают по распоряжению «Казнить нельзя помиловать». Но где граница между равенствами, там и кончается предложение, начинается следующее (или таким образом разделяются части предложения, имеющие некоторую самостоятельность).

Различимы даже интонации! Во фразе По Руской земли прострошася половци (то есть они распространились, простёрлись) половину слогов занимает о. Почему именно о? Потому что это гласный подлежащего — половци.

Светлое и тресветлое солнце всемъ тепло и красно еси — 9 е и 9 прочих, так как речь о свете. На реце на Каяле тьма светъ покрыла — свет тоже упомянут, но победила тьма. Она и выделена, в стихе 6 а-я и 6 других гласных.

Трёхкратное равенство: Рекоста бо братъ брату: «Се мое, а то мое же». Главное слово — мое, поэтому по 5 о и е, 5 остальных.

То есть в «Слове» содержание задавало форму. Как считается, они в любом произведении должны быть едины. Но сегодняшним поэтам сами условия стихосложения не предоставляют широкого выбора. Сравним: «Дан приказ: ему на запад, ей в другую сторону. Уходили комсомольцы на гражданскую войну» — совсем не юмористическая песня; а вот частушка: «Загорелася солома, так и пыхает огонь. Захотела девка замуж, так и топает ногой». Стихотворный размер один и тот же.

И возьмём фразу Только дятлове тектомь (стуком) путь къ реце кажуть. В степи трудно отыскать воду, так как реки текут в ложбинах. Но по берегам растут деревья, и хотя их тоже не видно, зато далеко разносится стук дятлов на них. Он изображён повторением т: Только дяТлове ТекТомь пуТь къ реце кажуТь. А какое слово поэт считал самым важным? Подлежащее дятлове? Нет, тектомь: в стихе по 4 е и о, 4 прочих гласных.

Такова же следующая строка: Соловии веселыми песьми светъ поведають (возвещают) — по 5 е и и, выделено песьми, повторяется с.

В эти всего-то две строки сколько вложено — знание местности, олицетворение природы (она помогает бегущему из плена князю и радуется за него), да ещё согласные подобраны под стук и свист птиц, и гласных поровну! Если бы «Слово о полку Игореве» не существовало, никто не поверил бы, что подобное произведение вообще возможно.

Такое стихосложение удивительно соответствует древнерусскому языку, в котором действовали законы, предписывавшие красоту звучания. В частности, слоги строились так, чтобы легко было произнести: вначале самый узкий и напряжённый звук, затем всё более открытые — с-т-р-а (страна, страница, сестра, костра). Наоборот — а-р-т-с — у нас невозможно (а у немцев, например, есть слово «Арцт» — врач). Оттого другие народы и обращают внимание на певучесть нашей речи. Равновесие гласных — вершина гармонии.

Надо как-то назвать открытое стихосложение. Распространена привычка брать новые термины из чужих языков. А зачем? Да зачастую всего лишь для того, чтобы казаться умнее. Музыкант произнесёт ”диминуэндо”, и на него смотрят с почтением. Но он вряд ли попадёт в Италию, так и говорил бы ”затихая”, а вместо ”пердондози” — ”расширяя”. У моряков своя тарабарщина: ”ахтерштевень”, ”комингс”, ”княвдигед”. Математик выражается: ”Треугольники конгруэнтны” — это значит всего-навсего ”подобны”. Метод создания объёмных изображений получил наименование ”голография”. Это что, голых фотографировать? А ведь он изобретён нашими учёными. В труде одной младшей научной сотрудницы, которой, очевидно, очень хотелось стать старшей, случилось прочитать: ”Сфера манипулирования и весь ареал поведения индивида”. В переводе — условия работы. Подобных возможностей не упускает и филология: ведь язык давным-давно изучен вдоль и поперёк, а изменяется медленно, на все диссертации не хватает новостей. Если приставку под ударением переколпачить в экспирированный префикс, то получается похоже на прогресс.

Предки не обращались к иностранцам, чтобы назвать нос корабля, свечу зажигания, кривошип, поршень (первоначально вид обуви, кусок кожи с продетым по краю шнурком, который затягивали вокруг ноги; так же потом стали “обувать” деталь в паровых машинах, чтобы пар не выходил сквозь щели). Стихосложение наше и должно называться по-русски. Когда-то рифмовку именовали краесогласием. А это пусть будет равногласие.

Представим себе, что, например, песня «Когда я на почте служил ямщиком» сложена 800 лет назад. Что случилось бы с ней по дороге к нам?

Её пели бы, передавая из уст в уста. Иногда кто-нибудь забывал слова и придумывал взамен новые, Другой просто улучшал песню по своему вкусу (то есть вполне мог и ухудшить). Наконец её записал какой-то грамотей. У него списал кто-то ещё. Потом песня понравилась князю, он велел изготовить копию для него. Писец выполнил поручение, но сам он был к поэзии равнодушен, в смысл стихов не вникал. А бывало, текст размножали одновременно несколько человек под диктовку, и вот один задумался о своём, второму понадобилось подточить гусиное перо, третий не вовремя отмахнулся от назойливой мухи… Короче, могла бы за 800 лет пропасть всего одна буква?