Оливер Сакс - Музыкофилия: сказки о музыке и мозге.

Через пару недель, восстановив силы, доктор Цикория вернулся к работе. У него все еще возникали проблемы с памятью – иногда он не мог вспомнить название редкой болезни или хирургической процедуры – и, тем не менее, все его способности хирурга остались при нем. Еще через две недели проблемы с памятью исчезли, и все пришло в норму.

То, что случилось дальше, до сих пор приводит самого доктора Цикория в изумление, даже спустя двенадцать лет. Он продолжал вести свой обычный образ жизни, и «вдруг однажды почувствовал непреодолимое желание слушать фортепианную музыку». Желание это не имело никакой связи с его прошлым. В детстве он брал уроки игры на фортепиано, но интерес к музыке в нем так и не проснулся. У него не было пианино. И слушал он до этого преимущественно рок.

И теперь, почувствовав внезапную жажду музыки, он стал покупать записи пианистов и особенно полюбил этюды Шопена в исполнении Владимира Ашкенази – Военный полонез, этюд «Зимний ветер», этюд «Черный ключ», Ля-бемоль полонез, Си-бемоль минор скерцо. «Я полюбил их все, – говорил Цикория, – и я хотел, я жаждал научиться играть их. Я заказал ноты всех этих произведений. Как раз в тот момент одна из нянек наших детей спросила у нас разрешения перевезти к нам домой свое пианино – вот так и вышло: стоило мне захотеть пианино, и оно появилось у нас в доме. Небольшое, очень удобное. Как раз то, что мне было нужно. Я с трудом мог читать ноты и почти не умел играть, и все же я начал учиться. Самостоятельно». К тому моменту прошло уже более тридцати лет с тех пор, как он мальчишкой брал свои первые уроки, и теперь пальцы не слушались его – они едва гнулись и очень неловко двигались по клавишам.

А потом, вслед за внезапным желанием слушать и играть музыку, доктора Цикория охватило еще одно странное состояние – он стал слышать музыку в голове. «В первый раз это было во сне. Я был на сцене, в смокинге. Я играл на рояле, и я знал, что это моя музыка, я создал ее. Когда я проснулся, музыка все еще звучала в моей голове. Я выпрыгнул из постели и попытался записать ее – все, что смог вспомнить. Но в тот момент я с трудом представлял себе, как писать ноты». Эта попытка закончилась неудачно, ведь он никогда до этого не пробовал писать музыку. Но каждый раз, когда он садился за пианино, чтобы попрактиковаться, сыграть Шопена, его собственная музыка вырывалась наружу и заполняла его сознание. «Я чувствовал ее присутствие».

Честно говоря, я не знал, как объяснить эту «власть музыки». Что это – музыкальные галлюцинации? Нет, сказал доктор Цикория, «вдохновение» более подходящее слово. Музыка была где-то там, глубоко внутри, – или где-то еще, – и все, что ему оставалось, это впустить ее, дать ей возможность звучать. «Это как радиоволна. Если я настраиваюсь на правильную частоту – я слышу ее. Моцарт говорил: «она приходит с небес», и я согласен с ним».

Его музыка играет всегда, без остановок. «Она как будто бесконечна. И иногда мне приходится просто выключать ее».

И у него появилась новая цель: теперь он хотел не только победить окостеневшие пальцы и научиться играть Шопена, теперь он хотел большего – придать форму той музыке, что играла в его голове, выпустить ее на волю, записать ее в нотной тетради, и сыграть ее. «Это была тяжелая борьба, – сказал он, – я вставал в четыре утра и играл до тех пор, пока не наступало время идти на работу. И когда я возвращался, я сидел за пианино весь вечер. Моей жене это очень не нравилось. Я был одержим».

Через три месяца после удара молнии Цикория – спокойный семейный человек, почти равнодушный к музыке – был вдохновлен, даже захвачен музыкой настолько, что совершенно потерял интерес ко всему остальному. Ему казалось, что, возможно, он остался в живых не просто так, ему «сохранили» жизнь по какой-то особой причине. «Я думаю, – сказал он, – что единственная причина, почему я остался жив, это музыка». Я спросил его, был ли он религиозен до инцидента с молнией, и он ответил, что вырос в католической семье, но никогда особо не соблюдал религиозных обетов и ритуалов; и даже наоборот, придерживался некоторых «неортодоксальных» верований, например, верил в реинкарнацию.

Он сам, как ему казалось, пережил что-то вроде реинкарнации, и получил особый дар, и вернулся на землю с миссией, «придать форму» той музыке, что играет у него в голове, той музыке, которую он сам, отчасти метафорически, называет «музыкой небес». Она приходит к нему в виде «потока» нот, без пауз, без разрывов, и все, что требуется от него – записывать (когда он сказал это, я подумал о Кэдмоне, англо-саксонском поэте, жившем в 7 веке; Кэдмон был безграмотным пастухом и однажды во сне он получил дар, он обрел способность «создавать песни», и всю оставшуюся жизнь он посвятил тому, что славил Господа в гимнах и стихах).

Цикория продолжал учиться играть на пианино, чтобы иметь возможность создавать собственные композиции. Он купил учебники и вскоре понял, что ему нужен учитель. Он посещал концерты своих любимых исполнителей, но в родном городе у него не было друзей-музыкантов, и ни в каких музыкальных обществах он не состоял. Он гнался за музой в одиночку.

Я спросил, произошли ли в его жизни еще какие-нибудь изменения с тех пор, как в него попала молния – возможно, он полюбил еще и изобразительное искусство, или стал читать другие книги, или, может быть, изменилось его отношение к вере? Цикория признался, что стал очень религиозным с тех пор, как пережил клиническую смерть. Он читал все книги о людях, которых ударила молния, и о людях, имевших подобный «смертельный» опыт. И у него накопилась «целая библиотека Никола Тесла», собрание книг с описанием прекрасных и чудовищных свойств высокого напряжения. Он чувствовал, что иногда может видеть энергетическую «ауру» вокруг людей. До удара он ничего подобного не видел.

Прошло несколько лет, но новая жизнь Тони Цикория никак не изменилась – его вдохновение было неисчерпаемо. Он продолжал работать хирургом, но его сердце и его ум всегда оставались верны только музыке. Он развелся в 2004-м, и в том же году попал в автокатастрофу. Он ничего не помнит о том дне. Он ехал на мотоцикле «Харлей Дэвидсон», и в него врезался автомобиль. Доктора Цикория нашли в канаве, он был без сознания. Множественные переломы, разрыв селезенки, пробитое легкое, контузия сердца. И хотя на нем был шлем, он, кроме всего прочего, получил травму головы. И, несмотря на все это, он полностью восстановился и вернулся на работу уже через два месяца. Но ни авария, ни травма головы, ни развод – ничто, казалось, было не способно повлиять на эту его страсть – играть и создавать музыку.

Я никогда не встречал таких пациентов, как Тони Цикория. Но иногда мне все же приходилось иметь дело с людьми, в которых внезапно просыпался интерес к музыке и творчеству. Одна из таких пациенток, Салима М., химик-исследователь. Ей было сорок с небольшим, когда она впервые испытала это «странное чувство» – ей вдруг почудилось, что она находится на пляже, и этот пляж ей до боли знаком. Ощущение накатывало на нее и проходило через одну-две минуты. Она слышала пляж и в то же время находилась в полном сознании, понимала, где находится, могла продолжать беседу или вести машину или заниматься любыми другими делами. Иногда во время этих «пляжных» эпизодов у нее появлялся «кислый привкус» во рту. Он заметила появление «привкуса», но не придала этому значения. И лишь в 2003 году, пережив серьезный припадок, она попала на прием к неврологу. Сканирование мозга выявило большую опухоль в правой височной доле мозга. После этого стало ясно, что ее странные чувства и видения есть не что иное, как приступы эпилепсии. Доктора полагали, что опухоль злокачественная (хотя, скорее всего, это была олигодендроглиома, не самый опасный вид опухоли), и ее нужно удалить. Салима пыталась узнать об опухоли больше – является ли она смертным приговором и к каким последствиям может привести ее удаление; врачи сообщили ей, что после операции возможны некоторые «изменения личности».

Операция прошла успешно, хирургам удалось удалить большую часть опухоли, и, восстановившись, Салима спокойно вернулась на работу в химическую лабораторию.

До операции она была довольно замкнутой и часто раздражалась из-за мелочей, вроде пыли на мебели или неубранной квартиры; ее муж говорил, что иногда она была просто одержима работой по дому. Но теперь, после операции она совершенно перестала обращать внимание на такие вещи. Она, выражаясь словами ее мужа (английский – не родной их язык), превратилась в «счастливую кошку». Теперь он называл ее «веселогом» (*в оригинале «joyologist» - образовано от «joy» - радость, веселье*).

Салима всегда была в хорошем настроении, и это сразу заметили на работе. Она работала в лаборатории пятнадцать лет, и коллеги уважали ее за ум и преданность делу. Но сейчас, отнюдь не растеряв профессиональных качеств, она стала более отзывчивой и внимательной к чувствам окружающих. Если раньше, по их словам, «она проводила большую часть времени сама с собой», то теперь она стала всеобщим любимцем и чуть ли не центром общественной жизни лаборатории.