Андрей Ломачинский - Вынос мозга

Сложил сей начинающий судмедэксперт две половинки, два костных фрагмента, и точно — очень уж характерный перелом получается — колечко в момент удара косточки как ножом рассекло.

Сразу на завод-изготовитель ушёл срочный запрос. Необходимо было замерить некоторые размеры кабины, прислать технический рисунок ручки и к нему это титановое кольцо.

Ответ пришёл в секретном пакете с нарочным через пару дней. Взял этот адъюнктик техрисунок и пошёл в протезную мастерскую академии. Столяр отрезал по заданному размеру деревянный брусок и сколотил грубое подобие РУСа — штурвала МиГа-29. Грубое, но по размерам точное. Затем на точиле, а дальше обычным рашпилем подогнал рукоятку под форму рисунка и на два шурупа прикрутил титановое кольцо, а внизу прикрепил поперечную планку на обычном дверном навесе. До миллиметра вымерил размеры. Копия получилась смешная, но для следственного эксперимента вполне пригодная. Далее эту «швабру» прибили к обычному листу фанеры.

На следующий день наш адъюнкт пришёл на построение 3-го курса 3-го факультета подготовки лётных врачей. Из кармана его кителя выгладывал токарный штангенциркуль. Коротко переговорил с начальником курса. Тот даёт команду: «Всем курсантам, вес которых восемьдесят пять — восемьдесят шесть килограммов, — шаг вперёд!» Бух по полу, курсанты вышли. Следующая команда: «Из вышедших всем курсантам, у которых рост метр семьдесят девять, — шаг вперед!» И эти вышли. Уже совсем небольшая группа. Третья команда: «Последние вышедшие поступают в распоряжение капитана, остальным — разойтись!» Завел кэп эту группу в класс для самоподготовки и давай им руки мерить.

Отобрал адъюнкт двух «подопытных кроликов» и повёл их на кафедру авиационной и космической медицины. А на той кафедре кресло, аналог кресла МиГа-29, имелось, установленное на специальном тренажёре. На тот тренажёр и поместили фанерный лист со «шваброй», изображающей штурвал-джойстик. Посадил адъюнкт первого курсанта в этот «самолёт», пристегнул его к креслу ремнями, а колечко на ручке предварительно краской обмазал. «Держи, курсант, штурвал!» Курсант держит. Тренажёр наклоняет кресло на угол того пике, когда произошла катастрофа. «А теперь расслабь руки!» Руки падают с импровизированного штурвала, палец выскальзывает из кольца. «Снова держи! А теперь мы тебя чуть тряхнём!» Палец касается металлического ободка кольца, и нанесённая краска рисует на пальце линию под характерным углом, точь-в-точь по разлому кости. Курсант слазит с тренажёра, линия на пальце фотографируется. «А теперь, коллега, выходите из пике — ручку вниз и на себя». Меняют угол наклона «швабры» и снова трясут. Линия на пальце уже не совпадает с линией перелома. Потом трясут без изменения угла — вдруг ручку заклинило и элероны не слушаются. Линии на пальце получаются разные, опять на перелом непохожие.

Закончив с первым курсантом, занялись тем же со вторым. Бесчисленное количество фотографий — следственный эксперимент номер такой-то и рука на сантиметровой сетке. Наконец со стендовым моделированием покончено. Плёнки быстро сдаются в фотолабораторию, к утру получены фотографии.

Картина предельно ясна: удержать палец на ручке-штурвале можно только в полном сознании и при полном сохранении мышечного тонуса. А учитывая реальные перегрузки под форсажем, для этого ещё необходимо обладать недюжинной физической силой и быть тренированным — слабак так руку не удержит. Характер перелома дистальной фаланги указательного пальца правой руки стопроцентно подтверждает, что никаких попыток вывода из пике в момент удара о землю лётчиком не проводилось. Любой мало-мальски здравомыслящий человек сделает такой вывод.

В последний миг своей жизни наш подполковник был в полном сознании и прилагал значительные физические усилия, чтобы вести исправную машину вертикально вниз.

Если вы думаете, что это такая травма, когда крутящийся радар по башке задел, то ошибаетесь. Радарная травма — это травма радарным излучением. Если излучение слабенькое, то травмы нет, а есть хроническая радарная болезнь. Тоже не подарок, но жить можно. А вот после хорошей радарной травмы жить нельзя.

Радарное излучение считается «мягким» — это не проникающая радиация в общепринятом смысле, а малоэнергетическое СВЧ — электромагнитное поле сверхвысокой частоты. Как в обычной микроволновой печи. Что там его бояться? Вот и не боялись...

Наиболее мощное поле СВЧ дают радары противоракетной обороны. Их излучающая антенна так устроена, что генерирует излучение, подобное невидимому лучу гигантского прожектора. Оно и понятно — мощности на бесполезное «освещение» пустого пространства меньше теряется. Вначале дежурный радар, тот, что весь сектор наблюдения контролирует, засекает нечто чужое, а затем уже это нечто чужое «подсвечивается» узконаправленным пучком СВЧ. По отражению этого пучка и идёт ракета-перехватчик.

В Советском Союзе такое дело было отработано до уровня балета Большого театра — каждый знал свою партию до мельчайших движений. В 1972 году Никсон с Брежневым договор о противоракетой обороне подписали — тот, что Буш через тридцать лет отменил. Так вот, советская противоракетная оборона Москвы существовала с 1973 года, правда, с ядерными ракетами-перехватчиками, а Америка до 2000-го ничего толком создать так и не смогла. Для офицера ПВО Ленинградского и Московского округов служба мёдом не казалась, хоть до обеих столиц, Северной и официальной, было рукой подать. Радары всегда стояли на боевом дежурстве, и офицер чувствовал себя как на войне, никакой расслабухи. Это уже при Горбачёве бардак пошёл. В начале того бардака и случилась эта история.

Между Калинином и Ленинградом стояла секретная часть ПВО (противовоздушной обороны). Как и везде на рубежах обороны Москвы, в той части начались снятия, служебные несоответствия и выговоры. А всё потому, что месяц назад на Красную площадь приземлился на своём маленьком самолётике немецкий пилот-любитель по фамилии Руст. Такое издевательство над горбачевским «новым мышлением» привело войска ПВО в страшную опалу. Новый министр обороны Язов (тогда расшифровывали его фамилию как «я заставлю обуться всех»), любивший начищенные сапоги и парады, отменил вывод радаров на ТО (техобслуживание) без видимых поломок. Вот и пришлось офицерам-технарям пускаться во все тяжкие, чтоб радар без снятия с дежурства в исправности поддерживать. Ну, с установками постоянного излучения такого не получалось, а вот с «пучками» запросто. Достаточно было позвонить сослуживцам-смежникам: «Ну как там у вас, чисто? Ну, хорошо, тогда мы полезли». Полезли в зону излучения временно не излучающего радара. Однако если вдруг... Короче, если радар не отключён, а лишь «спит», то пробудить его может любой подозрительный сигнал, поступивший с других станций слежения. Для техника в излучателе ситуация напоминала русскую рулетку — это когда один патрон в барабане револьвера и ствол к виску. Крутнём, бух! — ура, пусто. Живите на здоровье до следующего раза.

Прапорщик Иванюк, капитан Лыков, рядовые Альмухамедов и Синягин проводили «текущее малое ТО без снятия установки с боевого дежурства». Капитан копался с электрикой, рядовые просто что-то мыли-чистили, а прапорщик контролировал, чтоб всё мылось-чистилось хорошо, ну и помогал капитану. Операторская находилась далеко от излучателя, да ещё под землёй, поэтому для экономии времени и снижения риска технари добирались до «пучка» на машине. Соответственно пятым участником мероприятия был сержант Ляховецкий. В целях безопасности сержант подвозил группу прямо под излучающую антенну, а затем отъезжал метров на триста в безопасном направлении. Его задачей было неотрывно смотреть на дверь радарной и держать двигатель своего 66-го «газона» со спецкунгом постоянно включённым.

Это был не совсем простой «газон». Его кабина и кунг (будка на месте кузова) были отделаны экранирующими материалами, а на стёклах имелись щиты с мелкими дырочками. Электрическая часть двигателя гоже имела специальную защиту от перегорания под мощным полем. Перед носом у водителя на шнурке вместо обычных безделушек болталось нечто, напоминающее большую авторучку с лампочкой — индикатор СВЧ. Как только лампочка на индикаторе загоралась, водитель обязан был опустить щиты и мгновенно мчаться к дверям радарной, при этом непрерывно сигналя. Персонал прыгал в кунг, и машина неслась подальше от радара в направлении, противоположном позиции излучателя. Обычно малое ГО не занимало больше пятнадцати минут и всегда заканчивалось мирно — техперсонал спокойно выходил из дверей установки, приветливо махая водиле рукой. Никаких щитов опускать не требовалось, а требовалось спокойно подъехать и забрать людей. Если же персонал махал красным флажком, то требовалось сделать то же самое, но быстро, а вот уезжать надо было заэкранированным — значит, на радар «звякнули» и он сейчас заработает.