Чезаре Ломброзо - Политическая преступность

Мы питаем умы юношества ароматом цветов, вместо того чтобы давать им существенную пищу, а хотим, чтобы они были крепки и здоровы.

Наши молодые люди становятся, может быть, эстетиками – хотя и в этом можно усомниться, – но то же было бы, пожалуй, если бы мы заставляли их в течение десяти лет по шести часов в день выделывать искусственные цветы.

О, как наши внуки будут смеяться при мысли, что менее тысячи людей против воли должны были изучать отрывки из классических авторов или, еще хуже, грамматику древних языков, с тем чтобы тотчас же позабыть ее, и что это считалось драгоценным средством для развития ума, более драгоценным, чем изучение положительных наук и фактов! Кто же поверит, что латинский язык считался необходимым для моряка или пехотного капитана в то самое время, когда все правила стратегии изменялись под влиянием различных гениальных изобретений?

А мы продолжаем создавать поколения, мир которых, переутомляемый в течение долгого времени, пропитывается единственно формами, а не сущностью, да еще хуже, чем формами (тогда мы служили, по крайней мере, эстетике), – фетишистским обожанием старого, тем более слепым и бесплодным, чем больше тратится на это времени.

Вот почему при отсутствии серьезного знания юношество наше бросается на первое попавшееся нововведение, хотя бы самое бессмысленное и не соответствующее времени; если только оно напоминает ему плохо понятную старину.

Пропитав мозги детей классицизмом, мы потом несколько лет сряду накачиваем в них метафизику, и это накачивание для юристов и филологов продолжается в течение всего университетского курса.

А пользование такими превосходными орудиями специальной культуры, каковы статистика и социология, отходит тем временем на задний план, о психиатрии же, гигиене, антропологии, этнологии, истории религий, паразитологии почти и речи не заходит. Прекраснейшим педагогическим открытием – методом Фребеля – тоже все пренебрегают, точно будто нужно ждать, чтобы вся Европа его оценила прежде, чем ввести в школы стимулирующий и облагораживающий ручной труд, который, заменяя туманные мечты о древности точными и практичными знаниями, избавил бы нашу страну от наводнения носителями дипломов, то есть неудачниками, число которых следовало бы уменьшать всеми мерами.

Но зато у нас есть школы археологии, красноречия и декламации!

Зато если вам мало одной кафедры римского права, то мы дадим их по две и по три в каждом университете! О, мы ведь живем, руководствуясь обычаями и законами наших предков!

И с этим-то жалким багажом мы намереваемся вести Италию к великим судьбам, намереваемся создавать сильных и энергичных граждан, которые не довольствовались бы пустым хвастовством или нытьем о величии древних, наподобие маттоидов и учеников Игнатия Лойолы, а сами создавали бы величие с помощью новой науки и нового искусства!

Заведем же во всех университетах и даже во всех больших центрах населения кафедры этих новых наук: истории и критики религии, уголовной антропологии, физиологической психологии, зоологической философии, экспериментальной политики, да пусть эти кафедры путешествуют по стране, распространяя свет науки во всех ее уголках.

Были же учреждены в Париже, по предложению Доната и на городские средства, кафедры биологической философии, истории религий, Французской революции и даже целый антропологический институт. А в Соединенных Штатах Америки – кафедры физиологической психологии и уголовной антропологии.

Эти кафедры действительно содействуют просвещению просвещенных классов народа, открывая им новые горизонты и в гораздо большей степени развивая способность управлять, чем кафедры метафизики, философии и классической литературы, которые под предлогом «украшения духа» молодых мыслителей бесполезно перегружают этот дух и ставят его на пути, почти не имеющие никакого исхода.

Громадные капиталы, растрачиваемые во Франции и в Италии на поддержание смешных академий – классических, средневековых и иных – могли бы с большей пользой для нации быть употреблены на учреждение и поддержку вышеупомянутых кафедр.

Мы ведь воочию видели, что свободные курсы Ферри и Серджи, так же как лаборатории Пастера, Шарко, Ришэ, Бруарделя, Биццоцеро, Моссо, Кантани, Маркиафава и других, дали больше творческих сил, чем все факультеты и академии вместе взятые. Последние были когда-то полезны как фильтр для открытий и нововведений, предлагаемых маттоидами, но теперь их деятельность проявляется только в беспощадной, хотя, к счастью, безуспешной войне против всех великих открытий и всех действительно гениальных людей, одной тени которых достаточно для того, чтобы заслонить собой эту печальную деятельность; Паскаль, Мольер, Дидро, Бальзак, Флобер служат тому примерами[44].

Но при учреждении вышеупомянутых кафедр придется иметь дело с теми же академическими кружками, от доброй или, лучше сказать, злой воли которых зависит и самое учреждение и назначение профессоров.

Для того чтобы устроить это затруднение, в некоторой степени следовало бы дать право избрания меньшинству, как это делается в политике, а для контроля обратиться к суду иностранных ученых.

Мы уже говорили, что школы лишают нас гениальных людей, угнетая гениальные способности тогда, когда они не успели еще окрепнуть, то есть в ранней молодости. Здесь, стало быть, борьба за существование идет обратно тому, что мы видим в природе: здесь слабые побеждают сильных или скорее мелкие – великих.

А хуже всего то, что против этого зла нет никаких лекарств: люди, стоящие у власти, не будучи сами гениальными, не захотят и не смогут создавать ничего, кроме посредственности.

Достаточно было бы добиться от них, чтобы они хоть преднамеренно не ставили препятствий гениальным людям. Зачем, например, требовать хорошего знания математики от людей, посвятивших себя изучению литературы, и наоборот; зачем требовать знания мелочных и пустопорожних грамматических правил, портящих эстетический вкус, именно от тех людей, которые этим вкусом в высокой степени обладают; зачем наши высшие школы музыки и скульптуры, находящиеся, конечно, в руках посредственности – прирожденных врагов гения и оригинальности, – развивают эстетический вкус своих питомцев по математическим формулам? Не лучше ли было бы превратить эти школы в чисто промышленные, так как с искусством они ничего общего не имеют.

23) Магистратура. Одной из важнейших реформ является освобождение магистратуры от того лакейства, которое отнимает у нее престиж и парализует ее силы. Вот в Америке дело поставлено не так. Там судьи избираются народом и обладают такой независимостью, что могут не исполнять законов, считаемых ими несогласными с конституцией.

В одной недавней работе доказано, что эта система, исходящая прямо из английского Common Law, также хорошо охраняет права личности и штатов от произвола Конгресса, как и права Конгресса от покушений личностей и штатов.

Так, мы видели, что магистратура протестовала против исполнительной власти по поводу отмены Habeas corpus{75} и режима военных судов, а по отношению к законодательству обсуждала очень важные финансовые, политические и религиозные вопросы. Даже международные сношения – дипломатические трактаты – подвергались обсуждению, а иногда и отмене со стороны магистратуры.

А между тем со времени Гражданской войны никогда конгресс серьезно не покушался на независимость суда и не стеснял его юрисдикции.

Мы видели, что Древний Рим обязан был продолжительным внутренним миром учреждению трибуната; то же было и в Венеции благодаря ее относительно беспартийному суду. Если деспотические правительства, вроде австрийского или старого пьемонтского, подолгу жили без всяких серьезных потрясений, то этим они обязаны сохранению одинакового суда для всех, который благодаря адвокатам для бедных производился в сенате, имевшем право кассировать не согласные с законом декреты министров.

Теперь король в Италии отступил на второй план, но на его месте воцарилось по крайней мере 700 деспотов, гораздо более опасных, потому что они менее заметны. Эти деспоты, эти новоявленные короли пропитали несправедливостью все поры нации, до самых отдаленных уголков, обладающих счастьем иметь своего представителя. Власть их до такой степени сильна, что печать не смеет говорить о безобразиях, ими совершаемых, и сама магистратура молчит и покоряется.

Надо, стало быть, пожертвовать несменяемостью судей и поручить их назначение независимому органу, например кассационному суду. Что касается повышений, то их следует обусловить: во-первых – экзаменами; во-вторых – числом неотмененных приговоров; наконец, в-третьих, для судей низших инстанций и королевских прокуроров – числом дел, возбужденных по прямому вызову и не подвергавшихся апелляции, что может служить очень точным критерием хорошей работы и могучим побуждающим к ней средством. Статистика показывает, что у деятельного судьи прямые вызовы достигают пропорции, значительно превышающей ту, которая встречается в обыкновенных случаях.