Валентин Дмитриев - ПО СТРАНЕ ЛИТЕРАТУРИИ

В своем имении Грузино Аракчеев завел типографию, где печатались главным образом рескрипты императора на его имя и правила внутреннего распорядка в основанных им военных поселениях, с помощью которых временщик собирался превратить всех русских крестьян в солдат.

В «Правилах о свадьбах» Аракчеев требовал, чтобы все кандидаты в женихи подвергались испытанию в знании молитв и заповедей. Кто тверже всех их выучил, тому и следовало отдавать предпочтение (мнение невесты, разумеется, не спрашивалось).

Заботясь о «духовной пище» для жителей военных поселений, Аракчеев в 1823 году предпринял в той же грузинской типографии издание еженедельника под названием «Семидневный листок военных поселений учебного батальона поселенного гренадерского графа Аракчеева полка». Ведение этого журнала было поручено доморощенным литераторам из кантонистов и писарей, а задачей его была пропаганда идей Аракчеева в обществе.

С этой целью на страницах «Семидневного листка» публиковались рассуждения на религиозные темы и другие материалы, где жизнь в военных поселениях всячески восхвалялась.

Однако фигура Аракчеева была столь одиозна, ненависть к нему во всех кругах населения столь велика, что «Семидневный листок» никакого распространения не получил и заглох после шестого номера, не просуществовав и двух месяцев.

Указом от 15 января 1783 года Екатерина II, стремясь прослыть либеральной, разрешила всем беспрепятственно открывать собственные типографии. Этим разрешением воспользовался ряд богатых помещиков-графоманов, которые завели в своих имениях типографии для печатания собственных произведений.

К их числу принадлежал Николай Еремеевич Струйский. С 1763 по 1771 год он служил в Преображенском полку, но получил «абшит», т. е. ушел в отставку с чином всего-навсего гвардии прапорщика. Будучи очень богат, он выстроил в своем имении Рузаевка, Пензенской губернии, роскошный дворец, завел в нем типографию и велел обучить нескольких крепостных печатному делу.

Интересные воспоминания о нем оставил князь И. М. Долгоруков, бывший в то время пензенским губернатором:

«Струйский был оригинал в своем роде. Пристрастившись к стихотворству, он имел у себя собственную вольную типографию и в ней отпечатывал все свои сочинения. Тиснение в ней было доведено до наилучшего тогда в России искусства. Он подносил Екатерине разные свои труды, и она изволила красотой издания хвастаться даже перед чужеземными посланниками, дабы они видели, что за тысячи верст от столицы, в глуши, под ее скипетром процветают науки и художества, а ему неоднократно, для вящего одобрения, посылала перстни бриллиантовые в подарок.

...Сочинения его рассмешили бы мертвого. Потешнее, после «Телемахиды», ничего нет на свете. Как о сочинителе стихов, я о нем не сожалел нимало, ибо он писать их совсем не умел, и щеголять имел право более их тиснением, нежели складом. Правописание и пунктуация у него были свои, особенные. Сочинения его до крайности плохи мыслями и путаницей речи».

Действительно, даже современники Струйского могли лишь пожимать плечами, читая такие строки:

«Странен он был,— продолжает Долгоруков,— в образе жизни, в обращении, в одежде, в правилах, во всем.

Дом его в деревне был высок и огромен; в нем на самом верху он отвел себе кабинет и назвал его Парнасом. Там он предавался своим вдохновениям пиитическим. В сие святилище никто не хаживал, ибо, говорил он, не должно метать бисер перед свиньями. Все обращение его было дико: он носил с фраком парчевой камзол, подпоясывался розовым кушаком шелковым, обувался в белые чулки, на башмаках носил бантики, повязывал длинную прусскую косу».

«Я к нему приехал раз с женой, и он, показывая ей свою типографию, вдруг при ней велел тиснуть стихи, сочиненные им на ее приезд, и поднес ей экземпляр, напечатанный на атласе».

Другой современник Струйского рассказывает:

«По стенам его Парнаса были расставлены статуи Аполлона и девяти муз, развешано разное оружие. Там он принимал и старосту с докладами по хозяйству, и чинил суд и расправу над своими крепостными. У него была типография, в ней печатал он без всякой цензуры свои безвредные сочинения. Типография была превосходная: шрифт чистый и красивый, александрийская клееная бумага, прекрасно вырезанные на меди виньетки. Едва ли какая книга того времени была выдана так чисто, красиво и даже великолепно».

Печатал Струйский только свои сочинения, в продажу их не пускал, а раздавал сыновьям, знакомым и разным высокопоставленным лицам. Книжки, изданные силами крепостных в этой типографии, являются ныне большой библиографической редкостью.

«Сумасшедший издатель», как его называли, был таким страстным поклонником Екатерины II, что, узнав о ее кончине, заболел горячкой, лишился языка и вскоре умер. Оборудование его книгопечатни наследники продали Симбирской губернской типографии.

В одной из черновых рукописей Г. Р. Державина есть эпитафия этому чудаку:

К числу издателей екатерининской поры принадлежал один из предков знаменитого композитора — Иван Герасимович Рахманинов (ок. 1755—1807). Он происходил из старого дворянского рода, получил хорошее образование и не чуждался литературы. Любимым его писателем был Вольтер, многие сочинения которого он перевел.

Рахманинов служил в конной гвардии, но это не помешало ему завести в 1788 году типографию в Петербурге и стать издателем журнала «Утренние часы», в котором участвовал молодой Крылов. В свою очередь, Рахманинов печатался в крыловской «Почте духов». Вот как отзывался о нем великий русский баснописец:

«Он был очень начитан, сам много переводил и мог назваться по своему времени очень хорошим литератором. Мы очень любили его, хотя, правду сказать, он не имел большой привлекательности в обхождении: был угрюм, упрям и настойчив в своих мнениях. Вольтер и современные философы были его божествами».

По словам Державина, Рахманинов был «человек умный и трудолюбивый, но большой вольтерьянец».

Выйдя в 1791 году в отставку в чине бригадира, Рахманинов поселился в своем имении Казинка, близ Козлова Тамбовской губернии, куда перевез и типографию. Там он предпринял печатание полного собрания своих переводов Вольтера (вышло три тома), главным образом статей, где философские взгляды великого вольнодумца были ярко отражены. Но Козловский городничий донес об этом в Петербург, и о затее Рахманинова стало известно Екатерине, которая после революции во Франции резко изменила отношение к своим прежним друзьям — Вольтеру и энциклопедистам. Тамбовский губернатор получил следующий указ:

«До сведения ее императорского величества дошло, что продаются книги под названием «Полное собрание сочинений Вольтера», а как оные суть вредные и развращением наполненные, то ее императорское величество повелеть соизволила оные здесь и в Москве у книгопродавцев конфисковать. Из оных же книг видно, что они напечатаны в типографии Ивана Рахманинова, а потому ее величество указать соизволила, чтобы вы как наискорее и без малейшего разглашения приказали помянутую типографию запечатать».

Во исполнение этого приказа типография была закрыта, а все найденные в ней книги, в количестве 5205 экземпляров, опечатаны. Извещая об этом императрицу, тамбовский губернатор писал:

«Дерзаю державной особе вашей представить то, что душа моя чувствует: книги, бригадиром Рахманиновым переведенные и напечатанные, не служат к благонравию людей. Лучше было бы ему употребить талант свой на доставление соотечественникам своим чего-нибудь полезного, нежели критического и двоесмысленного».

Рахманинов был предан суду, но дело затянулось, а в 1797 году его опечатанная типография сгорела. Впоследствии в наглухо заложенных подвалах нашли много полуистлевших книг.

В 1800 году, уже при Павле I, было приказано все книги, изданные Рахманиновым, собрать у разных владельцев и без изъятия сжечь.

Такова была печальная судьба образованного, энергичного и убежденного русского последователя Вольтера.

Платон Петрович Бекетов (1761—1836) принадлежит к числу людей, сделавших немалый вклад в русскую культуру. Он был родом из старинной и богатой семьи восточного происхождения (фамилия — от титула «бек» — князь). После непродолжительной военной и гражданской службы П. П. Бекетов вышел в отставку и поселился в Москве, на Кузнецком мосту, в купленном у графа Воронцова роскошном доме. В одном из флигелей, на углу Рождественки, Бекетов открыл в 1801 году типографию, считавшуюся лучшей в Москве, а в другом флигеле— книжную лавку, которая, как пишет историограф М. Макаров, «сделалась сборным пунктом всех московских писателей и всей знати того времени».