Сергей Щепотьев - Диккенс и Теккерей

Гарри, «рассудительный, верный друзьям, обладавший острой восприимчивостью, благородством и неустрашимым мужеством», вовлекается в водоворот жизни праздной столичной знати. Он играет в карты, заключает пари, выигрывает и бросает деньги на ветер: угощает собутыльников, дарит дорогие безделушки дамам, покупает себе шпаги и ленты.

«Я не склонен строго относиться к поведению и праздности Гарри, — пишет Теккерей. — Благословенная праздность!.. Нет в мире сотоварища лучше тебя!» (Как не вспомнить, что в Веймаре юный сноб Теккерей приобрёл шпагу Шиллера и блистал с ней на людях!..)

И всё-таки среди кутил встречаются полковник Вулф[23] и капеллан Эсмондов в Каслвуде Семпсон, которые внушают Гарри необходимость заниматься делом.

Благородная семья Ламбертов тоже печётся о том, чтобы наставить молодого повесу на путь истинный. Гарри отмахивается от всех этих наставлений. Но вот, выплатив долг Семпсона, он проигрывает кузену крупную сумму и сам оказывается в долговой тюрьме. Многочисленные приятели отказываются протянуть ему руку помощи. Все — кроме Ламберта и Вулфа. Однако их опережает появившийся, как «deus ex machine»[24], Джордж Уоррингтон.

Запутавшийся в отношениях со стареющей кузиной Марией и младшей дочерью Ламбертов, Хетти, Гарри отбывает с генералом Вулфом в Канаду. Впоследствии он становится одним из главных соратников Джорджа Вашингтона в Войне за независимость. К концу книги Гарри предстаёт благополучным американским помещиком, достаточно ограниченным, самодовольным и грубоватым, каким был всю жизнь. Его жена — дочь приживалки Рэйчел Эсмонд-Уоррингтон, Фанни. В прошлом тихая добрая девочка, миссис Гарри Уоррингтон — хитрая, грубая и деспотичная особа, с удовольствием противопоставляющая себя традициям и устоям взрастившей её семьи. Джордж и его жена Тео Ламберт с грустью отмечают, что супруга вполне устраивает Гарри. Впрочем, с не меньшей печалью несколько раз упоминает Джордж и о том, что его сын Майлз далёк от того, каким отец представлял себе своего отпрыска выросшим.

Джордж напоминает и Эсмонда, и Пенденниса, и Клайва — и, соответственно, самого автора. Джордж — интеллектуал, потому с юных лет склонен к сомнениям в разного рода постулатах, тем более — если они исходят от лиц с низким уровнем интеллекта. Эта склонность, как и литературный труд, и общение с деятелями театра, завоёвывают ему у светских обывателей репутацию человека опасных взглядов. Рассказ о первых шагах Джорджа на литературном поприще, о его сотрудничестве с театром — собственные жизненные впечатления писателя и его личное отношение к искусству. Здесь и дружное неодобрение «легкомысленного» рода занятий и неподобающей компании молодого литератора роднёй, и унижения его перед толстосумами издателями, которые зачастую столь далеки от искусства, что не в состоянии даже оценить по достоинству его сочинений. И нужда, порицаемая родственниками, с готовностью отдающими ежедневно деньги на благотворительность, но ничем не помогающими Джорджу и его семье, более того, отказывающими бедствующим Уоррингтонам от дома. В отношениях Джорджа с матерью нашли отражение осложнившиеся отношения Теккерея с миссис Кармайкл-Смит, пытавшейся навязывать сорокалетнему сыну свои взгляды.

Капеллан Семпсон и пивовар Фокер, гувернёром сына которого становится Джордж, помогают ему преодолевать жизненные невзгоды. Да ещё маленький кузен Майлз, трогательно принёсший младенцу-племяннику свою золотую монетку, а вскоре трагически погибший от случайного выстрела на охоте.

Через своих героев-близнецов Теккерей показывает два взгляда на Войну за независимость. Обе позиции мотивированы достаточно серьёзно, и потому способны «обидеть обе стороны», как говорит в романе об историческом труде Джорджа его тёзка Вашингтон.

Война представляется автору цепью эпизодов, в которых немаловажную роль играет случай. (И, если обратиться хотя бы к воспоминаниям ветеранов — наших современников, это в значительной степени — правда.)

Теккерей много работал над изучением истории Америки и её настоящего и добился, по свидетельству самих американцев, подлинной достоверности созданной им картины. Ст. Вольский, правда, считал, что «писатель был сознательно глух к тем стонам и воплям истязуемых негров, которые услышала Бичер-Стоу... Он, в сущности, согласен с мадам Эсмонд, утверждающей, что для лошадей и для негров необходимо одно и то же: хороший хлыст и мешок кукурузы». Однако Теккерей справедливо указывает на то, что, если бы миссис Уоррингтон сказали, будто сечь рабов нельзя, она бы просто не поняла этого: таков был обычай того времени. Из текста романа следует, что Рэйчел Эсмонд-Уоррингтон наказывает рабов, но лечит их. И в то же время, любя сыновей, сечёт их, как рабов. Такие нравы сохранялись и в более поздний период истории США, описанный в книге Маргарет Митчелл, знавшей ситуацию досконально. А уж если говорить о Бичер-Стоу, то она ведь своим знаменитым романом всего лишь без особого блеска выполняла, выражаясь современным языком, «социальный заказ» журнала аболиционистов...

Нарекания же американцев — современников Теккерея — вызывал только образ Джорджа Вашингтона, показанный в начальных главах при будничных обстоятельствах: многие его соотечественники считали недопустимым «низводить этот возвышенный характер до уровня бытовых сцен и низменных страстей». В этом нет ничего удивительного: хрестоматийным для американского читателя стал романтический образ Вашингтона, созданный лет за сорок до того Ф. Купером. Только в год окончания Теккереем «Виргинцев» умер другой великий романтик, Вашингтон Ирвинг. Американцы, воспитанные на идеальных, справедливых и чистых, как мечта, героях романтической литературы, вероятно, просто не могли тогда адекватно воспринимать ироничности заокеанского реалиста, не видевшего идеала среди себе подобных.

Как и в «Истории Генри Эсмонда», в «Виргинцах» действуют многие реальные исторические лица: писатели Ричардсон, Уолпол, Голдсмит и др.

Упоминается в романе и некий «молодой Грэбстрит, который корреспондирует в три копеечные газеты и описывает внешность и разговор джентльменов, с которыми он встречается в своих клубах», и, конечно, является едким и, в сущности, не слишком уместным выпадом против злополучного Э. Йэйтса...

«Виргинцы», по сути, подвели черту под творчеством Теккерея. Ни «Ловел-вдовец» — переделка его собственной пьесы «Волки и ягнёнок», ни «Приключения Филиппа», где ещё раз возникает образ состарившегося Джей Джея Ридли, ни несущий черты его неувядающего таланта, но неоконченный роман «Дени Дюваль» — ни одно из написанных в последние четыре года жизни произведений не возвысились до вершин его главных романов — этого мудрого и печального Экклезиаста нового времени...

Во время пребывания в Италии, где отчасти писались «Ньюкомы», Теккерей к Новому году написал для детей знакомой графини сказку «Кольцо и Роза», проиллюстрировав её самостоятельно, как и большинство своих произведений. Его иллюстрации вызывали восхищение, хотя сам Теккерей относился к ним как к дилетантским наброскам, ради отдыха от изнурительного писательского труда.

Отдыхал он, однако, не менее бурно, чем работал. Страстно любя дочерей, писатель уделял им много времени, однако вечерами частенько оставлял их у своей матери, в 1860 г. приехавшей из Парижа, а сам пускался в кутежи в разных артистических погребках, где предавался чревоугодию.

Трудно сказать, что больше подорвало силы Теккерея: работа в журналах, лекции, написание романов или количество выпитого и съеденного им за сравнительно недолгую жизнь. Надо полагать, всё понемножку. И ещё — печальная принадлежность к снобам, которую он сам не отрицал.

Его хватило на благородный и красивый поступок: после длившейся несколько лет ссоры с Диккенсом из-за Йэйтса Теккерей за неделю до своей смерти, поговорив с дочерью Диккенса, при встрече с ним протянул ему руку и сказал, что оба они наделали достаточно глупостей и пора положить конец вражде. Но, имея огромное количество поклонников, он всю жизнь не мог внутренне запретить себе наивного желания превзойти собрата по перу, которого сам так высоко ценил. Поистине суета сует. Что ж, ничто человеческое не было ему чуждо. И в то же время, когда с ним говорили о посмертной славе, этот мудрый человек смеялся и уверял, что не может взять в толк, зачем нужна слава, если ты сам уже мёртв...

Он умер накануне Рождества 1863 г. Узнав о кончине Теккерея, его сотрудники по журналу «Punch» почтили память писателя застольной песней, принадлежавшей перу этого великого эпикурейца.

На похоронах была двухтысячная толпа, так что даже близкие не могли свободно подойти к могиле. Диккенс смотрел на уже опущенный в могилу гроб через плечо какого-то мальчика и вспомнил, как любил Теккерей мальчишек, как удивлялся, что у Диккенса, как у него самого, не возникает тоже желания сделать что-нибудь хорошее для каждого попавшегося на глаза сорванца. Бог не дал ему сына. Две дочери обожали его, были верными помощницами в работе[25], и старшая Энн, в замужестве леди Ритчи (1837—1919), в дальнейшем пошла по стопам отца, став автором его биографии и нескольких романов, а Минни вышла замуж за видного историка литературы и философа Лесли Стивена[26].