Дмитрий Старков - Жанр исторической робинзонады: эволюция образов прошлого, настоящего и будущего в период 2007-2012 гг.

Точка зрения главного героя как воплощения автора и (или) выразителя его идей и взглядов, узнаваемых и разделяемых массовым читателем, сделалась с начала 1990-х значительно разнообразнее. Современная массовая литература, освобожденная от идеологических рамок, может допускать любую предпочитаемую автором модель. Однако этой возможностью авторы исторических робинзонад чаще всего пренебрегают. На практике цель главного героя неизменно сводится к повышению собственного материального благосостояния и положения в данном обществе прошлого, для чего он и использует приобретенные в будущем навыки и знания. Робинзон XXI века либо совсем не стремится к глобальным социальным преобразованиям и, с точки зрения повышения личного благосостояния и положения в обществе, старается по возможности сохранить монополию на технические достижения будущего, либо внедряет их дозированно и в процессе преобразует «под себя» всю страну, в прошлом которой оказался, или даже весь мир. И то и другое, на наш взгляд, достаточно точно характеризует точку зрения на то, как надлежит реорганизовать окружающую среду для максимально комфортного существования, узнаваемую, разделяемую и одобряемую массовым читателем.

Изменились наборы стереотипов, используемые при описании прошлого, настоящего и будущего. Для Робинзона Крузо и янки, оказавшегося при дворе короля Артура, настоящее являлось воплощением вершины прогресса (не лишенным, однако, отдельных недостатков), а видения будущего они были совершенно лишены. Стереотипы исторических робинзонад советской массовой литературы определялись государственной идеологией. В полном соответствии с ней, будущее главных героев имело образ вершины прогресса, достижение которой — лишь дело времени, настоящее изображалось как необходимый этап пути, определенно и однозначно ведущего к этой вершине, а прошлое — как точка, из которой этот путь, благодаря главному герою, выступающему в роли «проводника», может быть начат и завершен с минимальными затратами сил и времени (ср., например, образы настоящего и будущего у Л. Лагина («Голубой человек», 1966) [12], или В. Мелентьева («33-е марта», 1957) [13]). Таким образом, герои советских исторических робинзонад пытались вести человека прошлого в свое будущее.

Стереотип непросвещенности человека прошлого по сравнению с современниками читателя был широко распространен в советской фантастике уже к 1960-м гг. Ярким примером может послужить повесть М. Сергеева «Машина времени Кольки Спиридонова» [14], впервые изданная в 1961 г., герой которой, советский школьник, попав к людям каменного века, считает своим естественным долгом руководство ими. В то же время, представители будущего в советской детской фантастике неизменно оказывались вправе учить и воспитывать представителей настоящего, будучи более развитыми во всех отношениях. В качестве наглядного примера можно привести своеобразный роман воспитания А. Светова «Веточкины путешествуют в будущее», написанный в 1962 г. и вышедший в свет в 1963 г. [39]

В настоящий момент может показаться странным тот факт, что большая часть приводимых в пример произведений советского периода относятся к детской литературе. Однако нельзя забывать о том, что путешествия во времени в фантастической литературе СССР были целиком отданы на откуп литературе для детей и юношества. Советская фантастика не поощряла серьезные утопии и антиутопии, и превалирующим направлением была научно-производственная, познавательная фантастика «ближнего прицела». Эта тенденция обозначилась уже на Первом съезде писателей, состоявшемся в 1934 году, где одной из самых обсуждаемых тем была тема литературы для подростков и молодежи, к коей, безусловно, относится и фантастика во всех ее проявлениях. Задавая тон дискуссии, известный детский писатель Самуил Яковлевич Маршак говорил: «Ребятам нужна художественно-научная, географическая, историческая, биологическая, техническая книжка, дающая не разрозненные сведения, а художественный комплекс фактов». [36] Именно это Маршак называл фантастикой, разделяя вообще детскую литературу на следующие поджанры: «историческая, географическая, сказочная, научно-фантастическая книга». Продолжая выступление, Маршак еще больше дробит жанр, вводя термины «сказка о животных», «советская сказка» и тому подобные. От собственно фантастики не осталось почти ничего. На основе доклада С. Я. Маршака можно сделать вывод, что фантастике после съезда осталось лишь одно поле деятельности — научно-техническое просвещение подростков и воспитание их в духе единственно верной утопической идеи — коммунизма. (Подробнее об этом см., например, в цикле статей А. Первушина «10 мифов о советской фантастике» (2006–2008) — в частности, [37]).

В современных исторических робинзонадах соотношение образов трех эпох изменилось самым кардинальным образом. Образа будущего в современных произведениях этого жанра нет. Это позволяет однозначно отличить современную историческую робинзонаду от произведений, написанных в жанре альтернативной истории, которые предполагают, как минимум, наличие образа желаемого альтернативного будущего или подменяющего его образа альтернативного настоящего, значительно улучшенного по сравнению с образом реального настоящего благодаря вмешательству главного героя. Герой исторической робинзонады, если и изменяет как-либо ход истории, то лишь в той мере, в какой Робинзон изменял свой остров, строя на нем хижину и засевая его участки семенами злаков; любые изменения истории направлены исключительно на достижение благосостояния и духовного комфорта героя. Важность этого факта нельзя недооценивать: как справедливо отмечено М. А. Черняк, воплощаемая в массовой литературе художественная идея «взывает к подсознательным человеческим инстинктам, видит в искусстве компенсацию неудовлетворенных желаний и комплексов [выделено мной — Д. С.]» [22, с. 16].

Образ настоящего главного героя в исторической робинзонаде отрицателен. В частности, главный герой цикла произведений Е. Красницкого «Отрок» характеризуется как «человек, родившийся при сталинском тоталитаризме, росший при хрущевском волюнтаризме, мужавший в брежневском застое и переживший в зрелые годы горбачевскую перестройку и ельцинские кунштюки с приватизацией и развалом Советского Союза» (см. [15. С. 370]). Нельзя не отметить характерную деталь: смена эпох на протяжении жизни главного героя описывается посредством перечня узнаваемых расхожих штампов, каждый из которых имеет вполне определенную негативную (и при том индивидуальную) эмоциональную окраску. Настоящее, однозначно опознаваемое как Россия конца XX — начала XXI вв. является для главного героя крайне враждебной средой, не позволяющей ему самореализоваться и получить признание общества (в материальном или нематериальном виде). Весьма характерна в этом отношении аннотация издательства к первому роману А. Величко из шеститомного сериала «Кавказский принц»: «Что может ждать в России начала двадцать первого века бывшего заслуженного изобретателя, бывшего ведущего инженера, а ныне мотомеханика предпенсионного возраста? Ничего, кроме нищенской пенсии» (см. [24]). Жизнь же главного героя описывается при помощи того же приема, который был употреблен Е. Красницким: «Когда Сталин лежал в Мавзолее, а народ уже почти перестал задумываться, что же теперь будет, в семье механизатора и учительницы в деревне Григорьково Калининской области родился сын. Когда этот сын — то есть я — начал ходить, Сталина из Мавзолея вынесли, а народ снова принялся чесать репу — вот теперь точно что-то будет!

Когда я уходил в армию, водка стоила два восемьдесят семь, а Леонид Ильич был мужчиной в расцвете сил. Когда же вернулся, наш национальный напиток шел уже по три шестьдесят две, а генсек бормотал из телевизора про сиськи-масиськи и сосиски сраные… Через весьма непродолжительное время они именно такими и стали.

Когда я начинал трудовую деятельность, статус инженера был еще достаточно высок, а когда впереди, на расстоянии всего нескольких лет, замаячила пенсия, мое звание заслуженного изобретателя официально находилось всего на полступеньки выше статуса „бомж“». [24, стр 11]

Окружающая среда настоящего зачастую направлена не только на нивелирование личности главного героя, но и на его физическое уничтожение, и только перенос в прошлое спасает его от неизбежной гибели (см., например, завязку первого романа Е. Красницкого из цикла «Отрок» [16. С. 5–6]).

Образ прошлого, как правило, также не предоставляет герою исключительно благоприятных условий для самореализации, но тем не менее самореализация в прошлом становится возможной в силу его меньшей деградации по сравнению с настоящим (Пример из размышлений главного героя цикла «Отрок» Е. Красницкого: «Похоже, сэр Майкл [обращение главного героя к самому себе. — Д. С.], зря Вы на Антипа грешили, насчет скупки краденого. Торговая стража барыге так подчиняться не стала бы, это Вам не менты конца ХХ века, пусть даже стражники и не княжьи люди, а нанятые купцами» [16. С.304]. Этот лейтмотив сравнения прошлого с настоящим — и вовсе не в пользу последнего — повторяется на протяжении всего текста.). Таким образом, историческая робинзонада представляет собой хронику самореализации главного героя в более благоприятной (менее «испорченной») среде прошлого. При этом, какие бы духовные качества ни приписывались главному герою, признаками успешной самореализации неизменно выступают «честно заслуженное» повышение личного благосостояния и положения в обществе, которые, в свою очередь, обеспечивают герою стабильный духовный комфорт. Прекрасной иллюстрацией могут послужить аннотации ко второму и последующим романам из сериала А. Величко «Кавказский принц»: «Что может сделать великий князь и цесаревич для предотвращения поражения России в Русско-японской войне? Ну, например, попытаться убедить царя вовсе не ввязываться в эту авантюру. Однако этим занимались многие помимо наследника, и результат известен. Или добиться дополнительного финансирования флота? Не факт, что получится, еще более не факт, что поможет, да и денег в казне все равно нет. Может быть, поставить во главе армии толковых генералов? Но где их взять, да и нет у цесаревича таких полномочий. Зато у него есть недавно приобретенный друг, бывший советский инженер дядя Жора, который уже два года живет в России начала двадцатого века. А значит, еще не все потеряно!» ([25] и далее: [26], [27], [28], [29]). По сути, герой бежит от современного общества, в котором не может преуспеть, в общество прошлого, где и преуспевает, предоставляя читателю возможность последовать за ним хотя бы в воображении. Не случайно герой произведений А. Величко, дядя Жора, имеет возможность в любой момент вернуться в собственное время, но не пользуется ею, предпочитая собственный «остров» в океане истории. Герой же романа К. Костинова «Сектант» [23] обретает в прошлом — ни много ни мало — смысл всей своей жизни, которого не только не имел в настоящем, но даже не задумывался о его наличии или отсутствии.