Лев Безыменский - Гитлер и Сталин перед схваткой

К примеру, Ближний Восток давно привлекал внимание германских политиков. Поэтому одновременно с подготовкой плана «Барбаросса» в генштабе уже задумывались о том, что, когда армии вермахта «пройдут» через Кавказ (директива Гитлера № 32) и выйдут через Иран в Ирак, они смогут соединиться с немецкими войсками, двигающимися от Суэцкого канала. Затем можно будет двинуться в Индию и Афганистан (меморандумы, составленные 7 апреля и 18 июня 1941 года). 3 июля 1941 года Гальдер решил, что пришло время практически готовить новую операцию. Для выхода в Иран выделили 4 пехотные, 3 горнострелковые, 2 танковые и 2 моторизованные дивизии. Другая группа предназначалась для прохода через Турцию.

Такой же «отправной точкой» была операция «Барбаросса» для начала активных действий по захвату колоний в Африке. «Можем ли мы, захватив русскую добычу, ограничиться Европой, — спрашивал в докладе на имя главы Имперского колониального управления один из его чиновников, — или же из соображений престижа мы должны требовать возврата бывших немецких колоний?» Ответ давался однозначный: нужны колонии. Был составлен план возвращения старых и захвата новых территорий в Восточной, Центральной и Западной Африке (всего 10 колоний) и создания 21 военно-морской базы на Африканском континенте. Вполне можно согласиться с профессором Клаусом Хильдебрандом (ФРГ), который писал: «Марш в Африку и к завоеванию роли мировой державы должен был пройти через Россию. Но он преждевременно закончился уже зимой 1941 года». Действительно, под Москвой зимой 1941 года Гитлеру был дан первый сигнал — за просчеты придется платить. Но диктаторы о расплате не думают.

Удивительно, но факт: история «Барбароссы» превратилась в историю просчетов. Просчетов Гитлера, который рассчитывал покорить Советский Союз. Просчетов Сталина, — он возомнил себя человеком, который в вопросе о войне может «перехитрить» Гитлера. Стоит ли один просчет другого? Это напрасный вопрос. Главное, что оба стоили человечеству колоссальных потерь и мучений.

Конечно, для нас мучительнее просчеты Сталина.

Как жаль, что наше обращение к Сталину за последнее время свелось к телевизионным картинкам с анпиловско-зюгановских демонстраций, на которых благообразные пенсионерки носят портреты генералиссимуса! Он заслуживает куда более серьезного отношения, а его время — серьезного изучения. Заслуживают внимания и его сравнительно немногочисленные труды (за долгие годы правления — 13 томов собрания сочинений плюс несколько книг), в которых подчас можно найти удивительные и совсем нестандартные для «традиционного Сталина» строки. Так, если открыть книгу «О Великой Отечественной войне Советского Союза», состоящую в основном из речей Сталина и его приказов, то там содержится речь, произнесенная перед командующими войсками Красной Армии 24 мая 1945 года на торжественном приеме в Москве. Сталин говорил:

«У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941-1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики, покидала, потому что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества — над фашизмом. Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!»

За что же выпала русскому народу благодарность Верховного Главнокомандующего? За «ясный ум, стойкий характер и терпение», о которых Сталин говорил в той же примечательной речи? Или за то, что он, русский народ, так и не задал Сталину вопрос: как же могла случиться катастрофа, начавшаяся в роковой день 22 июня 1941 года?

На первый взгляд, эта катастрофа не должна была произойти. Не должна и даже, как казалось советским людям, не могла случиться. Советский Союз, родившись в битвах Гражданской войны и иностранной интервенции, был «запрограммирован» на отражение вражеской агрессии, о чем все годы говорили со всех трибун. Не только говорили, но действительно готовились к вооруженной схватке во имя социалистического отечества. Не жалели для этого сил и средств. Относились к Красной Армии как к всеобщей любимице. Требовали бдительности по отношению к проискам англо-французских плутократов, польских панов и румынских бояр. С момента прихода Гитлера к власти не скрывали от народа, что перед ним опасный и коварный враг, готовящийся к «дранг нах Остен». Помогали первым жертвам германской и японской агрессии. Не собирались отдавать ни пяди своей земли, а отпор готовились давать уже на территории врага. Создавали индустриальную базу, чтобы вооружить армию, недаром считавшуюся одной из лучших в Европе и мире. На митингах единодушно одобряли расправы со всеми, кто «продался готовящим войну иностранным разведкам». Одним словом, готовность к войне была стержнем морального состояния советского общества. Его выражали слова песни: «Если завтра война, если завтра в поход, будь сегодня к походу готов…».

И вдруг — 22 июня 1941 года! Не «пяди», а тысячи квадратных километров советской земли оказались захваченными врагом. Не на его территории велась война, а у стен Ленинграда, Киева, Минска, Москвы. За первые месяцы войны понесла поражения та самая Красная Армия, которая считалась самой сильной «от тайги до британских морей».

Как это могло случиться? К чести того народа, которого задним числом благодарил Сталин, этот вопрос себе в 1941 году не задавали, а, стиснув зубы, совершили немыслимое: остановили вермахт у Ленинграда и Москвы. Все военные эксперты Запада предрекали гибель Красной Армии и Советского Союза и спорили лишь о дате. Советское общество, надевшее шинель, нашло в себе силы перебороть вермахт. Времени для размышлений не было, а когда оно находилось, то задумывавшимся давали понять: не спрашивайте. Пришедшая и завоеванная столь дорогой ценой Победа должна была все списать, на что безусловно рассчитывали те, кто нес ответственность за понесенные в 1941 году потери.

Как же могла социалистическая система допустить катастрофу, случившуюся в июне 1941 года? Впрочем, ответы были заготовлены давно. Нападение Гитлера объявили внезапным, действия Гитлера — вероломными. С советской стороны признавались ошибки. «Отдельные» ошибки — их партия осудила, и порой сурово. Например, в 1941 году расстреляли известного генерала армии Павлова и других для острастки. Для острастки же были заранее объявлены изменниками родины те, кто попадал в плен. Когда же их число стало измеряться сотнями тысяч, то избрали самый простой метод: перестали сообщать о них. А коли пленных вроде как не было, то и объяснять было нечего…

Еще в сталинские времена стали рушиться подобные легенды, после XX съезда — еще пуще. Но сопротивление оказалось отчаянным. Когда президиум ЦК КПСС обсуждал тезисы будущего доклада Н. С. Хрущева, один из членов президиума предложил включить упоминание о военной катастрофе 1941 года и вине Сталина. Все остальные встали горой за престиж великого полководца. Но не Сталину, а миллионам солдат на фронте и трудящимся в тылу пришлось вынести чудовищные испытания и горести. Кто и когда мог ожидать, что под Минском и Белостоком в плен попадут 323 тысячи человек, под Уманью — 103, под Смоленском и Рославлем — 348 тысяч, под Киевом — 665 тысяч, под Вязьмой — 662 тысячи? Всего, по немецкой статистике, в 1941 году в руках вермахта оказалось 2 миллиона 465 тысяч человек. А сколько было неучтенных? Сколько погибших? 1941 год фактически перемолол ту действующую армию, которая стояла на западных границах. Ее пришлось воссоздавать — и это сделали. Победа пришла — но через 1418 дней.

В послевоенные годы возникла — если так ее можно назвать — некая «сравнительная историография», которая концентрирует свое внимание на личностях Гитлера и Сталина и их влиянии на мировые события. Начало ее положил Аллен Баллок со своей фундаментальной работой «Гитлер и Сталин. Жизнь и власть». Она переведена на многие языки, в том числе (хотя и с большим опозданием) на русский. Не желая соперничать с маститым исследователем, автор этой книги хотел бы видеть исследование Второй мировой и Великой Отечественной войн в более широком аспекте. Конечно, эти две определяющие фигуры стоят в начале и конце любого исследования. Их влиянию практически не было границ. Но анализ войны, очевидно, не должен замыкаться на анализе обеих диктатур, каждая из которых имела свои причины, свои истоки, свои формы воздействия на оба народа — немецкий и советский. Едва ли нынешнее поколение — не говорю уже об уходящем военном поколении — будет в состоянии сказать исчерпывающее слово в этом процессе познания. Нам же остается самое малое — собственная память, собственное горе потерь и собственная радость Победы.