Збигнев Казимеж Бжезинский - Украинский шанс для России

Странно, что предложение такой важности премьер-министр Блэр сделал как своим союзникам, так и России. Было бы более правильно тщательно изучить эту идею на предстоящей встрече государств – членов НАТО на министерском уровне, а не внезапно и – для некоторых членов НАТО – тревожно-подозрительно генеральному секретарю НАТО торопиться в Москву, чтобы положить английское предложение перед российским президентом, который ему обрадовался, что не очень-то удивительно.

По меньшей мере, на декабрьской встрече НАТО на министерском уровне следует отложить принятие решения по этому вопросу до тех пор, пока он не будет тщательно изучен. На кон, в дополнение к общим ценностям, поставлена сама сущность военно-политической интеграции альянса. Следует исходить в первую очередь из того, что любой совместный механизм НАТО-Россия, рассматривающий совместные шаги по укреплению безопасности, не должен стать заменой для прежних решений НАТО, касающихся желательности подобных совместных акций.

По-прежнему актуальный урок нескольких последних десятилетий заключается в том, что вовлечение России в западные структуры следует проводить на основе долгосрочной стратегии, а не ради зрелищных личных отношений или кратковременных тактических выгод. В следующем ноябре НАТО проводит встречу на высшем уровне в Праге, которую предполагается отметить принятием в состав этой организации новых членов из числа государств Центральной Европы. Это событие должно явиться исторически подходящим моментом – на котором, как хочется надеяться, будут присутствовать президенты России и Украины – для соединения расширения НАТО с последовательным вовлечением в него расположенных дальше к востоку государств, что может указывать даже на появление когда-нибудь в будущем панъевразийской системы коллективной безопасности, ядром которой станет НАТО. Держа курс на этот ориентир, Соединенные Штаты и их союзники должны иметь в виду коренные различия между Ялтой и Мальтой.

(из интервью З. Бжезинского газете «Rzeczpospolita»,

Польша, 24 мая 2010 г.)

– Со дня катастрофы под Смоленском прошло больше месяца. Вы до сих пор верите в историческое примирение поляков и россиян?

– Катастрофа дала шанс на то, что оно произойдет. Однако примирение требует времени и взаимных усилий. Они сейчас предпринимаются: главным образом с российской стороны происходит отчетливая переоценка истории отношений с Польшей. Это важно, так как большая ответственность за процесс примирения лежит на более сильном государстве. Чтобы оно стало возможным, необходимо также сказать всю болезненную правду о Катыни. Такая переоценка со стороны России облегчит полякам изменение собственного подхода к взаимоотношениям.

– Чем вызвана такая резкая смена тона россиян? У них вдруг проснулась совесть?

– Я не считаю, что изменение было резким. Катастрофа под Смоленском стала настоящим потрясением, она вызвала в российском обществе сильные эмоции и множество спонтанных действий. Люди, которые приносили свечи к польскому посольству, делали это не из-за политического расчета. Катастрофа президентского самолета также способствовала широкому распространению понимания того, кто в действительности несет ответственность за катынское преступление. Ведь среди россиян до сих пор есть люди, которые считают, что за ним стояли немцы. Однако возможность улучшения польско-российских отношений рассматривалась в верхах власти, скорее всего, еще до катастрофы. С точки зрения национальных интересов России конфликт, который затрудняет россиянам доступ к Европейскому Союзу, невыгоден. В свою очередь для Польши важно, чтобы улучшение взаимных отношений потянуло за собой пересмотр основных принципов, исповедуемых Россией в отношениях между Москвой и странами бывшего Советского Союза.

– Какие жесты должна совершить Польша?

– Я не специалист по жестам. Но я, например, считаю конструктивным зажжение свечей на могилах советских солдат в годовщину окончания войны. В конце концов, россияне, которые погибли, изгоняя немцев из Польши, гибли в основном не за то, чтобы навязать полякам сталинский режим.

– Как вы оцениваете выступление Ярослава Качиньского, который в своем специальном обращении к россиянам поблагодарил их за «помощь и сердечность, оказанную полякам после катастрофы под Смоленском»?

– Положительно. Это было не единственное выступление, подобным образом высказывались и другие выдающиеся политики. Я считаю, что очень хорошо, что в этой сфере в Польше наблюдается определенное единодушие.

– Не испарится ли атмосфера сотрудничества, когда начнутся конкретные проблемы, а поляки вместе с дипломатами из ЕС предпримут, например, попытку перетянуть Украину на сторону Запада?

– Примирение не предполагает полного единомыслия и отсутствия различий. Что касается Украины, ее не будут перетягивать на Запад. Эта страна с почти 50-миллионным населением должна сама выбрать направление на Запад. Чтобы это стало возможным, нужно проводить политику, которая облегчит Украине принятие такого решения, но оно должно исходить изнутри.

– Вы ожидаете, что после катастрофы россияне уже не будут так остро, как они обещали, реагировать на появление первой американской батареи ракет «Patriot» в нескольких десятках километров от польско-российской границы?

– Я считаю, что их реакция будет взвешенной. Власти в Москве прекрасно понимают, что это элемент польско-американского сотрудничества, но он не направлен против интересов России. Впрочем, они сами предпринимают действия, которые могут вызвать протест: достаточно вспомнить крупные российские военные учения в Белоруссии.

– В апреле в еженедельнике «Time» вы писали, что польско-российское примирение может привести к историческим переменам в Европе. Что вы имели в виду?

– Если примирение будет иметь не только тактический характер и не ограничится властной верхушкой обоих государств, оно приведет к тому, что россияне изменят оценку роли их государства в мире и поймут, что возврата к временам империи уже не будет. Реализация такого сценария несла бы за собой чрезвычайно серьезные геополитические изменения. Они были бы положительными для всех: конечно, для Польши, но также и для Европы в широком смысле, для самой России и территории бывшего Советского Союза. Помимо прочего они означали бы повышение уровня безопасности эстонцев, украинцев или грузин.

– Однако значительная часть поляков не доверяет россиянам и требует проведения международного следствия по делу катастрофы президентского самолета, опасаясь, что власти в Москве могут скрыть какую-то существенную информацию. Вы с ними согласны?

– Нет, я не согласен, хотя я могу понять, откуда берутся их опасения. Такой подход опирается на убеждении, что правительство Польской Республики будет тем или иным образом сотрудничать с россиянами при сокрытии правды. Я исключаю такую возможность и считаю ее нереальной, необоснованной и, собственно, оскорбительной для всего польского общества.

(из интервью З. Бжезинского газете «Polityka»,

Польша, 13 июля 2010 г.)

– Недавно в интервью для «Rzeczpospolita» вы в оптимистическом духе высказывались о происходящих в России переменах. Чарльз Купчан (Charles Kupchan) открыто призывает принять Россию в НАТО. Это умещается в голове?

– По поводу России – я оптимист, потому что я пессимист по отношению к самой России.

– То есть?

– Я пессимист в отношении того, что России удастся достичь своих прежних имперских целей. У России уже нет такого потенциала. Это становится очевидно, когда смотришь на экономическую, демографическую, научную статистику, не говоря уже о геополитическом окружении: на востоке и на юге от России появляются могучие, перенаселенные азиатские государства. У России нет выбора. Ей нужно идти в сторону Запада. И в интересах Запада, чтобы она пошла в этом направлении.

– Чтобы она вступила в НАТО?

– Тут встает вопрос: что важнее – присутствие России в НАТО, то есть, фактически уничтожение Альянса, или постепенное усиление связей России с НАТО, что может его усилить, ничего при этом не портя.

– Что вы имеете в виду под уничтожением Альянса?

– НАТО – это союз с широким военным сотрудничеством. У всех стран-членов есть взаимный доступ к военным планам друг друга. Согласилась бы Россия, чтобы американские офицеры сидели в Москве и смотрели ее планы? Согласилась бы Америка на такое же присутствие россиян в Брюсселе или Вашингтоне? Это непродуманные идеи.