Уолтер Лакер - Черная сотня. Происхождение русского фашизма

Что представляла собой политическая и социальная база СРН?[38] Определяя образ мыслей тех, кто был особо восприимчив к идеям «черной сотни», современники часто пользовались термином «Охотный ряд». Охотный ряд — известная улица в центре Москвы; в советское время на ней располагался Госплан — печально знаменитый Государственный плановый комитет СССР. В начале века здесь были торговые ряды, где торговали мясом и дичью. Главными обитателями улицы были владельцы небольших лавок — как правило, москвичи в первом поколении, неотесанные и малообразованные люди, приехавшие из деревень в Москву попытать счастья. Их пугали и злили темпы социальных перемен, быстрые взлеты и падения в экономике. Они твердо верили в монархию и церковь, ненавидели интеллигенцию и инородцев, якобы возмущавших общественное спокойствие. Было бы правильно называть их низшим слоем среднего класса, но в то же время говорить так — значит не сказать ничего, ибо понятия «Охотный ряд», «охотнорядчество» обозначали скорее образ мышления, нежели социальную категорию.

В то же время в рядах СРН, как и в рядах его предшественников, было немало представителей аристократии; к названным выше следует добавить громкие аристократические имена — Урусов, Мещерский, Шереметев и Гагарин. Высшее духовенство представляли архиепископ Саратовский Гермоген и архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий). Было несколько ученых — например, известный историк Д. И. Иловайский, А. А. Майков, сын видного поэта[39]. Сравнивая «Аксьон франсез» и «черную сотню», можно найти разительные отличия: базой первой организации были высшие слои среднего класса и университеты, тогда как вторая была странной смесью аристократиии, мелкой буржуазии и отребья больших городов. Общую картину «черной сотни» составить трудно: ее деятельность и состав менялись от региона к региону. На вершине своего влияния (1906–1907) СРН имел примерно три тысячи отделений. В Южной России влияние его было сильнее, чем в других регионах. Членство было практически бесконтрольным: к Союзу мог присоединиться любой, уплатив членский взнос — 50 копеек в год; не принимали только евреев, даже крещеных[40]. Возможно, там были и идеалисты, присоединившиеся к движению потому, что их идеалам и ценностям, как им казалось, угрожали опасные разрушители — революционеры.

Однако общество отнюдь не считало СРН группой бескорыстных идеалистов. Граф Витте, бывший премьер-министр, писал в своих дневниках: «Союз — организация обычных воров и хулиганов»; «Цели «черной сотни» эгоистичны и имеют самую низкую природу. Их стремления диктуют желудок и карман. Это типичные убийцы с большой дороги». Об их вождях он писал, что «порядочный человек не будет подавать им руки и постарается избегать их общества». Витте был одним из главных жупелов «черной сотни», и она планировала его убийство. В противоположность ему Столыпин, которого нельзя было заподозрить в либеральных взглядах, был героем правых. Но и он приказал одесской администрации разоружить и распустить большинство формирований «черной сотни». Нынешний историк «черной сотни» жалуется, что и после Столыпина министерство внутренних дел отказывало ей в регулярных дотациях, а командующий одесским военным округом «преследовал патриотов» в 1916–1917 гг; столь же непатриотично вели себя губернаторы Астрахани, Иркутска и другие высшие чиновники. «Черная сотня» не случайно хлопотала о финансовой поддержке от властей: коль скоро революционеров финансирует мировой капитал, патриотические силы, естественно, должны искать помощи у своего правительства.

Многие генералы и губернаторы не спешили помогать СРН, при этом они не были ни либералами, ни радикалами. Какова причина недостаточного энтузиазма? Нередко в «черной сотне» преобладали уголовники.

Очень немногие администраторы были склонны принимать решительные меры против коротких и жестоких погромов, имевших целью поставить евреев и левых на место. Но если погромы выходили из-под контроля, если они превращались в массовые грабежи лавок, если они становились угрозой общественному порядку, власти не могли не вмешиваться. В Одессе местная «черная сотня» почти на два года установила режим террора, и это серьезно сказалось на промышленности, торговле и всей жизни города.

«Черная сотня» вошла в историю главным образом из-за еврейских погромов 1905–1906 годов. Погромы начались в конце октября 1905 года — это были контрдемонстрации против празднеств, устроенных левыми организациями в честь октябрьского манифеста, в котором царь пообещал России демократическую конституцию. В результате — триста жертв в Одессе, 120 убитых в Екатеринославе, 46 — в Киеве, 80 — в Белостоке, не считая тысяч раненых. Всего произошло примерно 700 погромов, причем за пределами черты оседлости — лишь 24, а в Польше и Литве, где «черной сотни» почти не было, — ни одного. Различные думские следственные комиссии обнаружили, что в погромы нередко вовлекались местные власти; кое-где, за отсутствием «черной сотни», погромы проводила местная полиция (видимо, это имело место в Орше, Симферополе и Феодосии). Невозможно установить, в какой мере погромы происходили стихийно, а в какой — были тщательно спланированы и организованы. Ясно одно: если бы не скрытый антисемитизм, яростный и повсеместно распространенный, погромов не было бы. Столь же очевидно, что погромщики не осмелились бы выходить на улицы, убивать и жечь, не будь у них какой-то формы организации и, по меньшей мере, уверенности, что царь, администрация и церковь не будут противодействовать нападениям.

Следует, однако, вспомнить, что погромы бывали и задолго до возникновения «черной сотни» — например, на юге и востоке Украины в 1881 году. В Кишиневе и Гомеле крупные погромы прошли в 1903 году — тоже до возникновения «черной сотни». В этих случаях, как и в ряде других, главной причиной была агитация местных антисемитов, которая пала на подготовленную почву. Наконец, следует также напомнить, что самые страшные погромы прошли в 1919 году в ходе гражданской войны (только в Проскурове было убито 1700 человек) — когда «черной сотни» давно уже не было[41]. Уместно упомянуть две позднейшие версии погромов. Согласно советской коммунистической историографии, погромы были в равной мере направлены и против евреев, и против левых, а рабочие если и принимали участие в погромах, то крайне редко. На самом деле нападений на левых было очень мало, а рабочие, особенно железнодорожные, часто играли в погромах видную роль. По черносотенной же версии, СРН «никогда, ни при каких обстоятельствах не призывал убивать кого бы то ни было»; столкновения между русским населением и евреями якобы провоцировались вооруженными еврейскими боевиками, нападавшими на безоружное русское население[42]. В таком свете погромы представляются просто актами самозащиты против «брутальных, хищных и ненасытных иудеев», выражаясь словами современного черносотенного издания. Но из-за этих «контратак» и пал царский режим[43].

«Черная сотня» организовывала также политические убийства, в частности убийства депутатов Думы Герценштейна и Иоллоса; в свое оправдание черносотенцы заявляли, что левыми террористами было убито гораздо больше «патриотов». Выбор жертв трудно понять: Герценштейн, например, вовсе не был страстным революционером, а был правым кадетом еврейского происхождения, давным-давно крестившимся, и одним из ведущих специалистов по аграрному вопросу в России. Однако он представлял в парламенте капитал, и сама идея, что еврей, даже крещеный, может заседать от Москвы в Думе, видимо, казалась черносотенцам невыносимой.

К концу 1906 года революционная волна спала, и то же произошло с контрреволюционными акциями. Противоречия между черносотенцами обострились, причем не столько по идеологическим мотивам, сколько из-за столкновения амбиций отдельных вождей. Московское отделение СРН стало независимым, бессарабский помещик Владимир Митрофанович Пуришкевич основал свой «Союз Михаила Архангела», опираясь на сторонников в Одессе, Бессарабии и других южнорусских регионах. В оставшейся части СРН произошел раскол между последователями доктора Дубровина и Маркова-2-го. Они стали обвинять друг друга перед властями в недостатке патриотизма и даже в филосемитизме (что обнаружилось, когда открыли государственные архивы в 1917 году). Власти сократили субсидии, и попытки СРН заняться социально-экономической деятельностью (создание школ, сельскохозяйственных кооперативов, ссудо-сберегательных обществ) провалились. Союз начал антиалкогольную кампанию, но даже если она и имела какой-то успех, по статистике употребления алкоголя этого не видно. Руководители СРН Дубровин и Пуришкевич умерли вскоре после революции. Из них двоих Дубровин был лучшим организатором, но его не любили даже близкие соратники. Петербургский профессор-юрист Борис Никольский, центральная фигура СРН в университетской среде, называл Дубровина «гнусным паразитом» и «грубым отталкивающим животным». Как бы то ни было, но организаторские способности Дубровина обнаружились именно в тот момент, когда другие вожди крайней правой лишь говорили о необходимости что-то делать.