Олег Мороз - Так кто же развалил Союз?

Выступая в качестве президента в последний раз, Горбачев бросил взгляд на тот путь, который был пройден, начиная с 1985 года:

Судьба так распорядилась, что, когда я оказался во главе государства, уже было ясно, что со страной неладно. Всего много: земли, нефти и газа, других природных богатств, да и умом и талантами Бог не обидел, а живем куда хуже, чем в развитых странах, все больше отстаем от них. Причина была уже видна общество задыхалось в тисках командно-бюрократической системы. Обреченное обслуживать идеологию и нести страшное бремя гонки вооружений, оно на пределе возможного. Все попытки частичных реформ, а их было немало, терпели неудачу одна за другой. Страна теряла перспективу. Так дальше жить было нельзя. Надо было кардинально все менять.

По признанию Горбачева, процесс обновления страны и коренных перемен оказался куда более сложным, чем можно было предположить. Однако в результате и это самое главное общество получило свободу, раскрепостилось политически и духовно. Была ликвидирована тоталитарная система, совершен демократический прорыв реальными стали свободные выборы, свобода печати, многопартийность. Права человека признаны высшей ценностью. Началось движение к многоукладной экономике, к равноправию всех форм собственности… Если говорить о делах международных, мы живем в новом мире: покончено с «холодной войной», остановлена гонка вооружений и безумная милитаризация страны, изуродовавшая нашу экономику, общественное сознание и мораль. Снята угроза мировой войны.

Далее следовала самая больная для Горбачева тема, то, на чем он споткнулся, что стало для него трагедией:

Поиски демократического реформирования многонационального государства вывели нас к порогу заключения нового Союзного договора…

Но из-за «нарастающего сопротивления сил старого, отжившего, реакционного», низкого уровня политической культуры, боязни перемен было потеряно много времени…

…Старая система рухнула до того, как успела заработать новая. И кризис общества еще больше обострился… Августовский путч довел общий кризис до предельной черты. Самое губительное в этом кризисе распад государственности. И сегодня меня тревожит потеря нашими людьми гражданства великой страны последствия могут оказаться очень тяжелыми для всех.

Однако последнее, главное, пожелание уходящего президента все же связано не с надеждой на какое-то восстановление в том или ином виде прежнего государства и государственности «жизненно важным» ему представляется сохранить демократические завоевания последних лет. По словам Горбачева, «они выстраданы всей нашей историей, нашим трагическим опытом, от них нельзя отказываться ни при каких обстоятельствах и ни под каким предлогом».

Я покидаю свой пост с тревогой. Но и с надеждой, с верой в вас, в вашу мудрость и силу духа, сказал в заключение Горбачев. Мы наследники великой цивилизации, и сейчас от всех и каждого зависит, чтобы она возродилась к новой современной и достойной жизни.

Как о всяком важном историческом событии, о случившемся в Беловежье гуляет много мифов. Пожалуй, один из самых распространенных: в Пуще собрались три пьяных мужика и развалили великую державу. Исчерпывающим образом на это ответил Леонид Кравчук:

− У меня вызывают улыбку утверждения типа «Собрались втроем и развалили великую страну!» Пусть соберутся три губернатора и попытаются развалить Соединенные Штаты!

Распад «великой державы» был совершенно объективным процессом, начало которому было положено задолго до того, как лидеры трех республик собрались а Беловежье. Он был заложен еще в те давние времена, когда огромные территории и целые народы, чуждые российскому духу, российской культуре, силой загонялись в состав Российской империи, а после Советского Союза, силой удерживались в их границах.

Экономически распад Союза был заложен где-то на рубеже двадцатых — тридцатых годов прошлого века, когда Сталин, как уже говорилось, навязал стране негибкую, неспособную адаптироваться к малейшим изменениям командно-административную структуру экономики и взялся проводить разрушительную для страны политику. Разорение крестьянства и — развал сельского хозяйства, скоропалительное создание «социалистической индустрии», неспособной выпускать конкурентную продукцию (главное — погоня за количеством), безумное увлечение производством оружия (как же, надо по всей земле установить «самый правильный» режим — «диктатуру пролетариата»!) — все это вело к тому, что экономика, а вместе с ней и страна, погружались в непролазную трясину.

Единственным спасением до поры, до времени были рабский труд миллионов колхозников и зэков, варварская эксплуатация природных ресурсов, интенсивная, «стахановская» добыча и экспорт угля, нефти, газа, других земных богатств, коих, слава Богу, в наших земных недрах было вдосталь. Правда, был еще один источник поддержания жизни — иностранная помощь (особенно во время войны), внешние займы. Но вот в середине 1980-х цены на нефть обрушились. Попытки компенсировать это падение за счет «ускорения и перестройки», объявленных Горбачевым, без серьезных экономических реформ, результата не принесли. За рубежом взаймы уже не давали. Приближалась катастрофа. Экономическая катастрофа.

Нельзя ли было найти путь к спасению, не разрушая Союз, — проведя экономические реформы? Попытки как-то, хотя бы частично, реформировать экономику предпринимались неоднократно, но всегда безжалостно подавлялись коммунистической верхушкой, усматривавшей в них угрозу для своей власти. Вроде бы в последний раз, уже в 1990 году, на путь спасения направляла программа «500 дней», но Горбачев отверг и ее, опять-таки, видимо, по той же причине — испугавшись потерять свое полновластие. Времени для спасения оставалось все меньше и меньше…

После августовского путча разрушение Союза пошло лавинообразно. Если до путча независимых республик было лишь две (Литва и Грузия), то уже во время него и сразу после его провала о своей независимости объявили еще семь. Все чаще о Союзе стали говорить, приставляя к нему эпитет «бывший».

Предвидели ли такой поворот событий путчисты? Может, и предвидели. Но они пошли ва-банк, видимо, рассчитывая на победу. Такой, силовой, способ действий вообще был в крови у коммунистических правителей: чуть что, — берись за оружие, бросай в дело дивизии.

Не очень понятно, почему они не пошли до конца. Ну да, в столице против них выступили десятки тысяч россиян. Но — россиян безоружных. А в распоряжении заговорщиков были войска, в полном снаряжении, БТРы, танки… Кто-то, правда, отказался выполнять приказы гэкачепистов, но и не отказавшихся было достаточно.

Непонятно, почему они сразу, в Архангельском или по дороге в Москву, не арестовали Ельцина. То ли командир «Альфы» генерал Карпухин отказался выполнить приказ Крючкова об аресте Ельцина, как он, Карпухин, утверждал, то ли сам Крючков в последний момент дрогнул, не решился отдать такой приказ, как он уверял в свою очередь. Если бы Ельцин был устранен, для ГКЧП это была бы уже половина победы, а, может, и целиком победа. Но — не арестовали. Недостало решительности.

Нехватка решительности, «мужского начала» — это, наверное, и есть главная причина поражения ГКЧП, хотя кто-то может меня обвинить в приуменьшении роли народных масс, выступивших против путчистов. Я не желаю ничью роль приуменьшать, но стараюсь смотреть на вещи трезво. Все тогда, в августе 1991-го, как и позже, в октябре 1993-го, в июле 1996-го, висело на волоске. Просто Господь Бог нас, наверное, помиловал.

Несмотря на обвальное послепутчевое объявление республиками независимости не все из них, по-видимому, прямо помышляли о ликвидации Союза. Надо полагать, представлялось: в той форме, в какой он до сих пор существовал, — да, Союза уже не будет; но в том или ином виде Центр, наверное, все же останется — как же без Центра? Это вообще довольно странная логика: объявить, что республика независима, но при этом иметь в виду — независима, да не совсем. По-видимому, не было полной уверенности, что хватит экономических сил, чтобы поддерживать свою независимость. Все республики, хором, твердили, что необходимо экономическое единение, экономическое соглашение, экономическое сообщество. Ну, а где экономическое единение, там, возможно, будет нащупано и какое-то единство политическое, пока не ясно, какое — конечно, минимальное, но все же…

Примерно так, надо полагать, среди других, представлял себе дело и Ельцин. Максимально ослабить Центр, но вряд ли — совсем ликвидировать его. Как существовать вовсе без Центра, это было не очень понятно, существование без Центра представлялось чем-то смутным. Предстояло думать, разговаривать, мысленно примеривать различные варианты…