Алексей Кунгуров - Секретные протоколы, или Кто подделал пакт Молотова-Риббентропа

Чувствуется, что Шляйхауэр постаралась воссоздать максимально полную картину московских переговоров, однако сделала это она очень примитивно — путем механического суммирования свидетельств, оставленных участниками встречи, и цитированием архивных документов. При этом, разумеется, она постаралась в меру своих умственных способностей устранить противоречия и неточности, приведя все свидетельства к общему знаменателю, однако ее способности оставили желать лучшего. Суммируя факты, автор не делает попытки их анализировать, а стремится лишь к внешне непротиворечивому их сочленению, и даже не пытается критически отнестись к воспоминаниям участников событий, что убивает всякую научность ее труда. Например, Фляйшхауэр обильно цитирует сфальсифицированные мемуары Риббентропа:

«На случай возникновения германо-польского конфликта, который при сложившемся положении нельзя было исключать, была согласована демаркационная линия». Эту демаркационную линию, соответствующую директивам Гитлера, соответствующую директивам Гитлера относительно разграничения сфер интересов, Риббентроп в общих чертах нанес на карту. По его собственным словам она проходила вдоль рек Рыся (правильно: Писса. — И. Ф.), Буг (Висла. — И. Ф.), Нарев, Сан… Так выглядела демаркационная линия, которой надлежало придерживаться в случае, если бы дело дошло до вооруженного конфликта с Польшей.

Я привёл всего пол-абзаца — но сколько же здесь путаницы! Фляйшхауэр смешала в одну кучу сведения о трех различных переговорах. По общепринятой версии событий сферы влияния делили Молотов с Риббентропом в августе 1939-го, демаркационную линию от имени командования вермахта согласовывал с наркомом обороны Ворошиловым германский военный атташе генерал Кестринг 21 сентября, а пресловутую карту якобы Сталин и Риббентроп подписали 28 сентября. Что касается свидетельства Риббентропа на Нюрнбергском процессе, то если речь 23 августа 1939 г. шла о демаркации по реке Писса, и эта линия якобы была нанесена на карту, то как могло появиться подписанное Шуленбургом разъяснение к «дополнительному секретному протоколу», датированное 28 августа 1939 г., где как раз уточнялась граница сфер интересов по реке Писса, ранее не удостоившейся упоминания в основном документе? Но при этом немецкий историк дотошно поправляет рейхсминистра, что река Рыся на самом деле называется Писса, и дополняет, что он упустил в своем перечислении Вислу. Правда, непонятно, почему она вставляет ее между Наревом и Бугом, хотя как раз Буг в «секретном протоколе» от 23 августа не упоминался, что является существенным географическим проколом.

Сочинение Ингеборг Фляйшхауэр — это лоскутное одеяло, слепленное из мифов, фрагментов подлинных документов и свидетельств, которые сочетаются с самыми низкопробными фальшивками и домыслами автора. Дело при этом усугубленное массой ошибок, путаницы и подтасовок. Между тем «историки» в один голос признают его единственным фундаментальным исследованием по истории советско-германского договора о ненападении. Что же касается «секретных протоколов», то Фляйшхауэр даже не пытается усомниться в их подлинности. Но это следовало сделать хотя бы для соблюдения ритуала, ведь она писала свою книгу еще до того, как были найдены «оригиналы» протоколов, и даже до того, как Съезд народных депутатов признал факт их существования. Я очень невысоко оцениваю умственный уровень лиц, считающих себя учеными-историками, но, по-моему, книга Фляйшхауэер вообще не имеет ни малейшего отношения к исторической науке, ибо в ней грубо попираются самые основные принципы научного познания.

Я могу ещё долго избивать банду фальсификаторов истории, находя все новые и новые противоречия в состряпанных ими «секретных протоколах» Молотова — Риббентропа и сопутствующих фальшивках, но не буду лишать любознательного читателя удовольствия сделать это самостоятельно. Разоблачение исторических фальшивок — увлекательнейшее дело! Если мое исследование будет опубликовано, вряд ли следует ожидать реакции на него представителей официальной науки — они великолепно научились не замечать, когда их тыкают мордой в дерьмо. Не надеюсь я и на то, что созданная недавно указом президента Медведева комиссия по противодействию фальсификации истории, потребует исправить школьные учебники истории, исключив из них упоминание о «секретных протоколах» (кстати, в этой комиссии заседают патентованные фальсификаторы истории вроде профессора брехологии Сванидзе!). Но зато следует ожидать, что по случаю юбилея «сговора Молотова — Риббентропа» историки порадуют нас своими новыми открытиями — будет много поводов уличить их во лжи.

Почему же в течение двух десятилетий разоблачить фальшивку «секретных протоколов», оказались неспособны маститые профессора истории, хотя бы те из них, которые не являются продажными подонками? Открою вам большой секрет: даже самые профессиональные и непродажные «историки» не знают, что такое история. Они думают, что это — комплекс общественных наук, изучающих прошлое человечества. На самом деле, история есть дисциплина идеологическая, политическая и военная, ставящая задачу формирования будущего (см. эпиграф к книге). Поэтому настоящий историк — это тот, кто способен изменить сознание людских масс и тем самым повлиять на будущее. Доктор исторических наук, написавший 10 монографий о керамике бронзового века — всего лишь ремесленник от науки (пусть даже и хороший), а не историк.

Вот Иннокентий Гизель, сочинивший миф о Киевской Руси — великий историк. Почти весь XVII век Россия непрерывно воевала с Польшей за Поднепровье, на которые ее власть ранее никогда не распространялась. Но одно дело — захватить территорию, и совсем иное — удержать ее за собой. Победа Москвы во многом была обусловлена тем, что она выбрала более эффективную стратегию. Если поляки рассчитывали закрепиться на Днепре, насаждая католицизм и полонизируя население, то русские провозгласили идею защиты православных черкасцев (так тогда называли местных жителей) от иноверных басурман. Ну а для обоснования политических прав Москвы на эти земли была выдвинута доктрина, доказывающая, что Киевщина есть колыбель московского государства, «откуда пошла быть земля русская».

Поляки могли возразить, что земли эти ранее принадлежали вовсе не Москве, а Великому Литовскому княжеству, вступившему в унию с польским королевством, да к тому же были практически незаселенными (обширные пространства между Доном и Днестром назывались Диким Полем). Поэтому русскими царями и была взята на вооружение легенда о могучей Киевской Руси. А то, что к моменту колонизации Поднепровья во второй половине XVI столетия оно действительно представляло собой малолюдные степи и лесостепи, объяснялось тем, что 400 лет назад пришел, дескать, злой Батый, города порушил, деревни пожег, а весь народ, оставшийся в живых, бежал на север. Сформулирована эта концепция была Иннокентием Гизелем в трактате «Синопсис» в 1667 г., и с тех пор она настолько прочно внедрена в историческое сознание русского народа, что оспаривать ее кажется безумием.

Меж тем проигравшие войну поляки решили взять реванш в войне пропагандистской, и в течении XVIII–XIX столетий активно внедряли в сознание идеологию украинства. Хотя, вернее будет сказать, что они лишь инициировали процесс, да и название доктрины весьма условное. Сам этноним «Украина» — польского происхождения (обозначает малопольскую окраину, край Мало-полыии). Слово «украинец» впервые начали употреблять именно поляки, пытаясь подчеркнуть некую разницу между великороссами и малороссами, которая была не больше, нежели между русскими поморами и русскими волжанами. Местные крестьяне впервые услышали эту кличку лишь в конце XIX века, когда в общественной жизни стал играть заметную роль слой полонизированной интеллигенции. Если бы Гоголю кто-то сказал, что он «украинец» по национальности, он вряд ли воспринял эти слова всерьез. По национальности он считал себя русским, по происхождению — малороссом.

Честь выведения «украинцев», как отдельного этнического вида принадлежит австрийцам. После венгерского похода русских войск 1849 г. в Закарпатье, населенном русскими (самоназвание русины, официальное австрийское название рутены) начался процесс бурного культурного пробуждения местного населения, который грозил перерасти в движение за воссоединение с Россией. В ответ венское правительство предприняло энергичные меры по формированию преданной трону интеллигенции, с помощью которой рассчитывало контролировать русин политически и культурно.

Тут поляки с их доктриной украинства оказались как нельзя кстати. Еще со времен господства Ржечи Посполитой так сложилось, что в Восточной Галиции русским был «поп да холоп», а землевладельческая верхушка была представлена поляками, которые во что бы то ни стало старались сохранить свое экономическое господство над местным быдлом (тоже польское словечко, буквально означающее «скот» — так паны называли своих холопов). Политика австрийцев была направлена на то, чтобы полностью закрыть русским возможность получения образования. Всякий, кто поступал в учебное заведение, давал специальную клятву, начинающуюся со слов «отрекаюсь от русского имени…». Грамоте «отреченцев» учили уже не русской — специально для этого была проведена реформа языка, изменен алфавит, грамматика. Называть таких стали украинцами. Поскольку стать учителем или попом можно было только отрекшись от русского имени, созданная таким образом преданная венскому престолу интеллигенция стала украинской. Вот эти отщепенцы и приступили к массовой украинизации русского крестьянства, благо, в галицийских городах жили преимущественно лишь поляки и евреи, что исключало организованное культурное сопротивление.