Внутренний СССР - Стать и быть самими собой

Сделав это уточнение, снова обратимся к материалам экспертного семинара:

«Модест Колеров, генеральный директор ИА . Я искренне не понимаю, что теперь значит мифологема реформы. В 1991 году понимал, в 1992-м понимал, но в 2002 году мы объектом реформы имеем совсем иную реальность. Что, условно говоря, реформирует сейчас Греф? То, что нареформировал Чубайс? И в чём состоит нынешний пафос реформ [13]? Реформировать то, что нареформировал Греф, наверное. Потому что реальность зыбкая, нестатичная, она расползается в руках, и с прежними знаменами мы к ней просто никак не можем подойти. А эта прежняя реформа — знамя, которое дорого, но ничего уже не значит, кроме героизма. Но в преодолении социально-политической реальности героизм не поможет [14].

С моей точки зрения, имеет место быть радикальная переориентация правой риторики на тупые прикладные, шкурные интересы. Мы отказываемся от реформ, мы выбираем интересы. Но, чтобы не попасть в плен к интересам кланов, и так далее, и тому подобное, мы, наверное, должны выбирать интересы, которые сфокусированы на личности. Я с большим уважением отношусь к левым. Что-то у них есть свежее в последнее время. Но ясно, что левые не способны на формирование индивидуалистических интересов. И как раз личные индивидуалистические, шкурные интересы, то есть интересы как личные переживания социальности, — это и есть тот фокус, в котором может, наверное, проявиться правая, либеральная, рыночная проблематика. Другими словами, интересы личности [15] как фокус рыночного движения.

Виталий Найшуль [16], директор Института национальной модели экономики. Хочу сделать короткое замечание. Прежде всего — о слове «правый». У меня такое впечатление, что этот термин совершенно некорректно используется и это порождает и на аналитическом уровне, и на политическом уровне конфуз. Потому что там, откуда этот термин взят, это не правые, а, вообще говоря, консервативные круги. В Америке говорят, что один из лучших измерителей правизны — это количество прихожан среди избирателей данной партии, которое показывает, является ли она правой. А отнюдь не её отношение к изменению налогового законодательства и тому подобным вещам.

Но если это не правые, то кто же они? Мне кажется, что это идеологические европеизаторы. И они отличаются от практических европеизаторов, которые могут выступать гораздо более эффективно — от имени существующей власти. Но у идеологических европеизаторов есть целый ряд достоинств — они лучше говорят. У них больше слов, которые доступны для понимания с оттенками и которые находятся в культурном обиходе гораздо дольше. И, вообще говоря, все остальные позиции становятся невнятными по отношению к борьбе за рынок, демократию или к каким-то другим фракциям. Это даёт конкурентное преимущество [17].

Леонтий Бызов, ведущий научный сотрудник Российского независимого института социальных и национальных проблем. Основная причина низкого результата правых лежит, с моей точки зрения, в первую очередь в позиционировании президента и в позиционировании того, что называется политическим центром [18]. Здесь вот говорят о партии реформ. На самом деле реформ сейчас общество ждёт от Глазьева [19], но никак не от Чубайса и не от Немцова. Потому что речь идёт о реформе того олигархического строя, который сложился в 90-е годы. В этом смысле правые — в первую очередь это касается СПС — приобрели явные охранительные черты [20]. То есть это небольшой социальный слой, вполне удовлетворённый тем, что происходит в стране. Это представители крупного капитала и высшая часть среднего слоя, которые не хотят перемен, а хотят сохранить нынешнюю систему, когда крупный капитал играет в стране достаточно значительную роль во всех сферах [21]».

Из всего этого можно понять, что в России среди раскрученных политических партий правых нет, а есть только имитаторы своей правоты, авторитет которых свёлся к “фотогеничности” и “обаятельности”, поскольку в обществе большинству непонятны их «идеи реформ»; а кроме того, есть и те, кто может убедительно показать и объяснить другим, что и идей-то нет, а есть один пустой трёп, что тоже не способствует росту авторитета этих партий и их лидеров.

Это с одной стороны вызывает отток “электората” с «поля политической активности» в область политической апатии, а с другой стороны вызывает у политических сценаристов потребность в дееспособной партии правого толка, место которой в системе структурирования интересов и надежд пока вакантно. О кризисе левых партий речь не ведётся, потому что Г.Зюганов и Куспешно “окучивают” свою часть «электорального поля», хотя «идея реформ» у «левых» выражена столь же невнятно, как и у «правых», а их пустой трёп состоит из другого набора слов.

Но есть ещё одно обстоятельство, относящееся к сфере политической аналитики, из которой отчасти проистекает реальная политика. Эксперты, обслуживающие толпо-“элитаризм”, — большей частью «левополушарные», т.е. мыслят пустыми словесными формами: «правые — левые», «курс реформ» и т.п., а не содержанием: «реальность зыбкая, она расползается в руках» и т.п. При таком словесном способе мышления, подчас «свободном» от норм какой бы то ни было логики, их экспертиза настолько жизненно состоятельна, насколько употребляемые ими формы связаны с реальным содержанием жизненных процессов, которое от них постоянно ускользает, как это видно из обмена мнениями на семинаре.

Этот абстрактный формализм экспертизы есть закономерное выражение очень серьёзных сбоев в алгоритмике психики каждого из них:

· это и проблемы с различением разнокачественностей в смысле «это — не это», в результате чего в психику не попадает принципиально новая для неё информация;

· и проблемы внимания, от которого ускользают действительно значимые события;

· и проблемы огрубелости чувств;

· и проблемы утраты воображения, что исключает моделирование и ограничивает творчество комбинаторикой элементов старого, исключая создание чего-либо принципиально нового.

Под воздействием всех названных особенностей его личностной культуры психической в целом деятельности человек становится подобен бесчувственному автомату, отрабатывающего некую программу [22], вследствие чего встаёт вопрос: откуда, как и какая именно программа поведения попала в его психику?

Все эти обстоятельства, пожалуй, наиболее ярко выразились в приведённом выше мнении В.Найшуля о правомочности употребления слова «правый». С его точки зрения употребление в России этого слова неправомочно. Но того, что употребление слова «правый» к партиям на Западе тоже неправомочно, В.Найшуль не замечает. В контексте западной политической жизни «консерватор», т.е. стремящийся к сохранению и в будущем порядков настоящего и прошлого, и «правый» — одно и то же. Но из следующего предложения можно узнать, что одним из показателей «правизны» является количество прихожан среди электората (и по всей видимости, — среди членов самой партии). Количество прихожан в качестве показателя «правизны» партии по существу должно подразумевать, что деятельность партии как-то связана с её отношением к Божиему Промыслу. Но этот вопрос можно рассматривать как в аспекте формального соблюдения ритуалов господствующих в обществе культов вероучений, так и в аспекте личностных взаимоотношений с Богом каждого из партийцев и каждого из представителей «электората» партии.

При рассмотрении этой проблематики в аспекте неформальной личностной религии каждого по совести и вере Богу неизбежно необходимо дать внятный ответ и на вопрос о смысле Промысла в каждую историческую эпоху, поскольку без ответа на него ритуально безупречный консерватизм «правых» партий способен войти в конфликт с Промыслом в тех случаях, когда консерватизм защищает в жизни общества то, что Промысел приговорил к искоренению или преобразованию.

Собственно только на основании ответа на вопрос о смысле Промысла в каждую историческую эпоху, подтверждаемого и корректируемого Свыше знамениями Языка Жизни, и можно дать ответ на вопрос: кто — правый, т.е. нравственно праведен; а кто — левый, т.е. лукавит и упорствует по каким-то причинам в своих заблуждениях?

Но для атеистов, каковыми являются все приверженцы толпо-“элитаризма”, ответы на вопросы, раскрывающие суть проблематики смысла Промысла в каждую историческую эпоху, — либо «вздор» (потому, что для материалистических атеистов Бога якобы нет), либо — выражение демонических притязаний на власть в обществе (потому, что для идеалистических атеистов, каковыми являются служители культов всех религий, в том числе и иерархи всех церквей имени Христа, Промысел Божий якобы абсолютно неисповедим).