Коллектив авторов - Восстание меньшинств

Разумеется, что одним из ключевых требований «стабильности» казалось им восстановление режима Саддама Хусейна в его прежней силе. Выражаясь образно, они надеялись задвинуть зубную пасту обратно в тюбик. Здесь следует особо отметить также и факт чрезвычайной коррумпированности российской политики. Выплывшие на свет документы могут детально показать, сколько, кому и за что было «дано» Саддамом; но, в сущности, это непринципиально и малоинтересно, так как изначально, априори было очевидным: Саддам денег не жалел, и все, кто имел с ним дело, получали хороший «навар». Все это имело бы чисто уголовный интерес, если бы не тот факт, что люди, таким образом «повязанные» со свергнутым режимом, в настоящее время остаются на своих постах, продолжают определять политику и, следовательно, силой вещей должны доказывать urbi et orbi правильность и принципиальность своей прежней позиции. Разумеется, что от них менее всего можно ожидать каких-то попыток пересмотра прежних установок. Весьма возможно, что с этим соединяется также надежда на возвращение «золотых времен» благодаря новому приходу к власти в Багдаде арабских националистов (который, в их представлении, неизбежно последует за уходом США). В данном случае опять-таки проявляется неадекватность этой «политической школы», не понимающей, что времена классического, социалистически ориентированного арабского национализма давно прошли и что в случае ухода США в Ираке возобладают силы, несущие угрозу прежде всего России.

В конце 1990-х годов в Москве появились представители иракских курдов – сначала Патриотического союза Курдистана, затем Демократической партии Курдистана. Однако российские власти не проявляли особого интереса к контактам с ними, а в ходе самих переговоров чиновники ограничивались советами «сидеть тихо и не проявлять активности», чтобы опять-таки не нарушать «стабильность». Разумеется, «стабильность», то есть status quo 1970-х годов, в любом случае не могла существовать до бесконечности и тем или иным образом должна была быть нарушена.

Известно, каким именно конкретным образом она была нарушена в 2003 году. В ходе событий, связанных с непосредственной подготовкой и осуществлением американской операции против Ирака, российский МИД, к сожалению, вновь ярко проявил вышеупомянутые недостатки: неспособность реально оценить ситуацию и играть на опережение, неспособность воспринять новые реалии и считаться с ними. Лишь тогда, когда и победа американцев, и прочное положение курдов в новом Ираке стали несомненным фактом, в Москве стал проявляться интерес к иракскому Курдистану. К сожалению, при этом до сих пор не произошло некоего концептуального прорыва, то есть не была сформулирована и определена новая политика по отношению к курдскому вопросу вообще и иракскому Курдистану в частности.

Иные московские чиновники, по-видимому, до сих пор уверены, что курдские представители должны быть счастливы от одного того, что их приглашают в высокие кабинеты. Между тем за политические и экономические позиции в иракском Курдистане России следует бороться, и борьба эта отнюдь не обещает быть легкой. В активе у России – наличие в Курдистане большого количества людей, обучавшихся в СССР и так или иначе связанных с Россией; производств, построенных советскими специалистами, и так далее. В пассиве – груз политики последних десятилетий, которая воспринималась как однозначно антикурдская. Этот последний факт смотрится особенно проигрышно для России при сопоставлении с политикой стран Запада.

В принципе курды отлично знают, что и Запад, и Россия в равной степени использовали их для достижения собственной цели; в Курдистане помнят и Алжирский договор 1975 года, приведший к разгрому Барзани и однозначно воспринятый как предательство со стороны США; и американскую поддержку Ирака в годы геноцида курдов (1987–1988); и, наконец, поведение Джорджа Буша-старшего весной 1991 года, также воспринятое как предательство. Однако с осени того же года США и Великобритания выступали в роли защитников и покровителей иракских курдов; все, что имеют курды в настоящее время, они имеют прежде всего благодаря американцам. Таким образом, курды имеют основания считать, что американцы загладили перед ними свои прежние провинности. Что же касается России, то у иракских курдов есть в отношении ее определенный моральный счет, который до сих пор не погашен. С экономической точки зрения курдам также нет какой-то жизненной необходимости в связях с Россией, так как они в любом случае могут найти инвесторов на Западе. Не осознав этого, Россия не сможет ничего противопоставить тому политическому, моральному и экономическому преимуществу, которое имеют в настоящее время страны Запада в иракском Курдистане.

В отношениях между Россией и иракским Курдистаном тормозящую роль играет и определенный психологический фактор, заключающийся в следующем. Как известно, успех переговоров обычно зависит от способности сторон понять друг друга, то есть взглянуть на ситуацию глазами партнера. В случаях когда представители одного государства ведут переговоры с представителями другого, это достигается легко: с обеих сторон фигурируют принципиально аналогичные государственные интересы. Совершенно иной является ситуация, когда государственный чиновник имеет дело с неким национальным движением, которое к тому же воспринимается как сепаратистское (то есть враждебное государственной целостности по своей природе). Между тем курды вообще и иракские курды в частности (несмотря на существующие у них государственные институты) воспринимаются именно в таком ключе. Отсюда вытекает роковой недостаток: невозможность понять партнера и признать его равным себе в смысле прав и интересов. При переговорах с курдами российская сторона должна прежде всего исходить из представления, что ей противостоят не какие-то групповые притязания и амбиции, а сфера национальных интересов, подобных национальным интересам самой России. Само по себе признание факта наличия этих интересов (от интересов безопасности до престижных включительно) есть сonditio sine qua non, непременное условие, вне которого переговоры изначально теряют смысл. К сожалению, многие даже непредубежденные в отношении курдов чиновники по-прежнему видят в них скорее предмет манипуляций со стороны «настоящих» политиков, чем самостоятельный политический субъект, и надеются вести дело с помощью ни к чему не обязывающих полуобещаний.

Если иракский Курдистан по крайней мере начал восприниматься как политический субъект и объективно существующая данность, то с осознанием в российской политике курдского вопроса во всей его целостности дело обстоит гораздо хуже. Кроме уже упомянутой инерции политического мышления тому есть еще ряд конкретных причин. Прежде всего практически не существует научных кадров, которые бы в достаточной мере располагали информацией и знаниями и могли на высоком научном уровне проанализировать нынешнюю ситуацию или хотя бы подготовить по ней сколько-нибудь толковую справку. В настоящее время нет ничего близкого той живой и активной курдоведческой школе, которая существовала в первой половине ХХ века; несколько курдоведов, в основном людей очень почтенного возраста, заняты либо историей, либо этнографией и практически не имеют «оперативной информации» о происходящем в Курдистане. Со своей стороны, специалисты – арабисты, иранисты и тюркологи, пользующиеся информацией из некурдских источников, когда касаются курдского вопроса, в большинстве своем воспринимают его под углом зрения соответствующих народов. Это же относится и непосредственно к специалистам МИДа, где есть отдел Турции, отдел Сирии, Ирана и Ирака, но нет какой-либо группы, которая бы специально изучала вопросы, связанные с курдами. Все это, разумеется, не может способствовать адекватному восприятию курдского движения и курдской проблемы. Между тем последние события показывают резкий рост национального и политического самосознания среди курдов всех частей Курдистана, что превращает курдское движение в важнейший политический фактор на Ближнем Востоке. Все это накладывается на заинтересованность США в изменении сложившегося status quo, в чем, безусловно, они будут опираться на курдов.

В такой ситуации России следует найти способ, каким можно было бы использовать курдское движение в свою пользу. Прежняя политика, построенная исключительно на защитных реакциях, призывах к сохранению status quo и игнорировании неприятных реалий, при этом оказывается не просто безуспешной, но контрпродуктивной. Вообще, если говорить о «стабильности» на Ближнем Востоке всерьез, а не в том смысле, в каком употребляют это слово политики «школы Евгения Примакова», то прежде всего следует отметить, что прежняя система, слом которой провозгласили своей целью американцы, обеспечивала ее менее всего. Восстание Барзани, ирано-иракская война, сопровождавшаяся геноцидом курдов, кувейтская авантюра Саддама – таковы основные этапы этой «стабильной» системы; сюда же следует прибавить попытки Саддама и иранских аятолл создать ядерное оружие. Система эта сама по себе могла существовать только в ситуации холодной войны и блокового противостояния, позволявшей ближневосточным режимам держаться у власти за счет лавирования между сверхдержавами. С окончанием холодной войны она стала рушиться сама собой. Эта система не была способна разрешить ни одной социальной или национальной проблемы, но в лучшем случае лишь загоняла их внутрь, тем самым усиливая их потенциальную взрывоопасность. В полной мере сказанное относится и к курдской проблеме. Таким образом, выступления в пользу status quo объективно являются выступлениями не за, а против установления стабильности в регионе.