Янош Бачо - Нацизм. От триумфа до эшафота

Как попал Димитров в Германию

Формальным поводом для ареста Димитрова послужил донос члена нацистской партии официанта Гельмера, который заявил, что видел Димитрова вместе с Ван дер Люббе.

В ходе допросов в полиции Димитров отказался подписать протокол следствия. Он заявил, что протестует против обвинения в каком-либо сообщничестве с Ван дер Люббе, не питает ни малейшего доверия к германской полиции и все, что считает нужным рассказать, изложит в составленном им самим заявлении. Это заявление Димитров написал 20 марта 1933 г. и передал его полицейским властям.

«Я, Георгий Димитров, бывший болгарский депутат, бывший секретарь Всеобщего рабочего профессионального союза Болгарии и член Центрального Комитета Болгарской коммунистической партии с 1910 года, являюсь политическим эмигрантом с октября 1923 года, осужденным в Болгарии заочно в связи с событиями в июне — сентябре 1923 года.[1] Мои политические противники угрожали мне убийством и за границей. Поэтому я не мог жить в Европе под своим настоящим именем и был вынужден проживать под другими фамилиями. Так случилось, что меня арестовали под фамилией д-ра Рудольфа Гедигера. О поджоге рейхстага я узнал из газет, будучи в поезде, шедшем из Мюнхена в Берлин, как и все остальные пассажиры этого поезда. Имя и фотографию «поджигателя» я впервые увидел в германских газетах… Его лично я никогда в своей жизни не видел и с ним не встречался».

На вопрос, как он попал в Берлин, Димитров написал в заявлении следующее:

«Когда весной 1932 года в Болгарии снова был поставлен на повестку дня вопрос об амнистии для остальных осужденных в связи с событиями 1923 года и вокруг этого вопроса в Болгарии разгорелась большая политическая борьба, я решил покинуть Советский Союз, где я тогда находился, и вернуться в Европу, чтобы непосредственно принять участие в кампании за полную политическую амнистию. В конце июня 1932 года я прибыл в Берлин и предпринял отсюда поездки в Вену, Прагу, Амстердам, Париж и Брюссель, где старался заинтересовать этим вопросом выдающихся лиц…, редакции различных газет и журналов, разные организации — культурные, научные и др. — и обеспечить их моральную и политическую поддержку в пользу требования амнистии. С этой целью я составлял информационный материал по вопросу об амнистии, опубликовывал письма к видным деятелям, в редакции и организации и написал ряд статей об экономическом и политическом положении Болгарии, ее внутренней и внешней политике и пр. как для иностранной печати, так и для журнала «Интернационале прессе-корреспонденц», выходящего в Париже на французском, в Лондоне на английском и в Берлине на немецком языках. Средства на жизнь, равно как и расходы на свои поездки, я черпал из гонораров за свои статьи и переводы с русского и немецкого. Найденные у меня при аресте деньги — 350 марок и 10 долларов — составляют все мое состояние, нажитое за десять лет эмиграции».

IV уголовный сенат имперского суда назначил 25 июля 1933 г. защитником Димитрова и двух других болгарских обвиняемых д-ра Тейхерта, а защитником Ван дер Люббе — д-ра Зейферта. Однако Димитров настаивал на том, чтобы суд разрешил также участвовать в процессе демократически настроенным известным зарубежным адвокатам: Дечеву и Григорову из Болгарии, Галлахеру из Америки, Моро-Джиаффери, Кампинки, Торезу и Виллару из Франции. Но суд отклонил все эти кандидатуры.

Торглер в вопросе о защитниках занял позицию, прямо противоположную позиции Димитрова. Защитником Торглера — по его собственной просьбе — был назначен известный нацистский адвокат Зак. К тому времени этот адвокат снискал себе известность как защитник нацистов и монархистов в самых скандальных процессах (в деле об убийстве Ратенау, в делах Гельдорфа, Карла Эрнста и других нацистских главарей, организовывавших убийства по заданию Гитлера).

Процесс начался 21 сентября 1933 г. в присутствии 82 иностранных и 42 немецких журналистов. Но ни коммунистическим, ни социал-демократическим журналистам, ни даже корреспондентам левых буржуазных газет не было разрешено присутствовать на процессе. Представители советской печати сначала тоже не были допущены на процесс, и только после того, как Советское правительство приняло контрмеры по отношению к германским журналистам в Советском Союзе, для советских корреспондентов сделали возможным присутствовать на процессе.

Германское правительство и особенно имперский министр пропаганды Геббельс надеялись на благоприятный для нацистов пропагандистский исход процесса, поэтому два первых заседания транслировались по радио. Но 23 сентября во время выступления Димитрова трансляция была внезапно прекращена…

Несмотря на повторное утверждение пойманного на месте преступления поджигателя Ван дер Люббе о том, что он единственный участник и что соучастников в преступлении не было, судебные эксперты пришли к другому, прямо противоположному выводу. Эксперты в области пожарного дела и химии с полным единодушием утверждали, что пожар таких размеров мог быть вызван только совместными действиями нескольких преступников. Множество очагов пожара, далеко расположенных друг от друга, и чрезвычайно быстрое распространение огня невозможно было, по их мнению, объяснить по-другому. Каждый раз, как только Ван дер Люббе пытался убедить их своей сказкой, эксперты начинали громко смеяться.

Министр пропаганды Геббельс и Геринг, бывший уже тогда премьер-министром Пруссии, министром внутренних дел и председателем рейхстага, начинали особенно нервничать тогда, когда Димитров — именно в результате заявлений экспертов — приступал к разоблачению подлинных преступников. «Можно ли представить, что преступники попали в здание по подземному туннелю, ведущему к рейхстагу?» — спросил Димитров на процессе у одного из сторожей рейхстага, вызванного в качестве свидетеля. Трансляцию процесса по радио на всякий случай немедленно приостановили, но иностранные журналисты сразу же довели все сказанное на процессе до сведения общественности. Вот несколько выдержек из стенограммы процесса:

«ПРОФЕССОР ЙОССЕ (преподаватель теплотехники в Берлинском политехническом институте): Помещение зала пленарных заседаний размером свыше 10 тысяч кубических метров никак нельзя было поджечь с помощью факела Для этого непременно должны были использовать жидкое горючее. Совершенно исключена возможность того, что Ван дер Люббе один устроил пожар. Подготовка к поджогу должна была потребовать значительной затраты времени и участия нескольких лиц. Основной целью мелких очагов пожара в помещении ресторана и в кулуарах зала пленарных заседаний (которые следует приписать Ван дер Люббе) было привлечь внимание входивших людей, которые захотели бы потушить пожар, и удержать их вдали от зала пленарных заседаний. Ведь необходимо было применить минимум 20 килограммов жидкого горючего (вероятно, керосин или бензол), а может быть, и 40 килограммов. Вероятно, для соединения отдельных очагов пожара были использованы также тряпки, кинопленка или запальные шнуры.

Д-Р ТЕЙХЕРТ (защитник Димитрова): Сколько времени понадобилось для подготовки пожаров в зале пленарных заседаний?

ПРОФЕССОР ЙОССЕ: Это зависело от числа преступников. Если зажигательные вещества были подготовлены, хватило бы и 10–15 минут.

ВЕРНЕР (имперский генеральный прокурор): Торглер ушел в 8 часов 45 минут. (Торглер протестует: «Я уже в 8 часов 20 минут покинул рейхстаг!») Заведующий осветительной частью Шульц был в зале в 8 часов 20 минут. Можно ли было в этот промежуток времени осуществить эти приготовления?

ПРОФЕССОР ЙОССЕ: Да.

ДИМИТРОВ: Я рад тому, что эксперты тоже не верят, будто Ван дер Люббе действовал в одиночку. Это единственный пункт обвинительного акта, с которым я полностью согласен. Но я пойду еще дальше. На мой взгляд, Ван дер Люббе в этом процессе является, так сказать, Фаустом в деле о поджоге рейхстага. Этот жалкий Фауст предстал перед судом, но Мефистофеля поджога здесь нет…»

Но вскоре и этот отсутствовавший Мефистофель — к тому же по просьбе Димитрова — появляется перед судом, но только в качестве «свидетеля». Однако свидетелю согласно правилам судопроизводства обвиняемый после допроса имеет право задавать вопросы, и Димитров пользуется этим правом, да так широко, что Геринг — а свидетелем был он — почти лопается от злости, слушая неприятные вопросы. А ведь он очень подготовился к своей роли, даже заказал на этот случай новенький сизый мундир, какого ни у кого не было. Как протекала борьба между Димитровым и Герингом?

«ДИМИТРОВ: Граф Гельдорф[2] показал здесь, что рейхстаг загорелся после 9 часов вечера 27 февраля. Около 11 часов ночи он по собственной инициативе отдал приказ об аресте коммунистических и социал-демократических руководителей и функционеров. Я спрашиваю г-на премьер-министра: говорил ли он тогда с графом Гельдорфом об этом мероприятии или нет?