Михаил Елисеев - Великий Александр Македонский. Бремя власти

А вот с Гаем Юлием все сложнее, ибо с раннего детства он был втиснут в жесткие рамки римских ценностей и традиций. Чтобы сбросить с себя эту шелуху, ему потребовались долгие годы, да и свою исключительность, в отличие от Александра, он осознал не сразу. То, что у македонского царя получалось как бы само собой, на то у Цезаря уходили долгие годы. В Римской республике было опасно выделяться на общем сером фоне, судьба легендарного Сципиона Африканского служила примером всем ярким и неординарным личностям. В итоге царю удалось создать огромную державу и стать живым богом для большинства подданных, а вот Гай Юлий этого сделать не сумел, римское общество, зажатое и зациклившееся на традициях предков, не приняло ни его самого, ни его нового взгляда на мир. Римлянин опередил свое время, и это стало его главной бедой, зато его наследник Октавиан учел ошибки родственника и сделал правильные выводы – результат, как говорится, налицо!

Да и полководцем Великий Македонец был, что называется, от Бога – войска под его командованием громили всех и везде, в любых климатических зонах и на любых природных ландшафтах. И приходишь в некоторое недоумение, когда наблюдаешь, как некоторые западные мудрецы начинают сравнивать его с Наполеоном, объявляя последнего полководцем всех времен и народов. Не было в карьере Александра того, чтобы он бросал своих солдат на произвол судьбы, а сам, прикрываясь высокими словами, удирал в безопасное место. А вот кое-кто подло и трусливо бросил свою истекающую кровью армию в Египте, зато спас свою драгоценную персону. Его солдаты погибали от жажды и под саблями турок, а виновника их гибели толпа встречала как победителя. И потом была Россия, Березина, опять позорное бегство, тысячи брошенных солдат и неслыханный разгром. А неистовый воитель из Македонии был всегда среди своих ветеранов – в зной и мороз, в пустыне и джунглях, в горах и на равнинах. И не просто среди воинов, а именно впереди – за 10 лет неограниченной власти его поведение на поле боя нисколько не изменилось. О Бонапарте такого не скажешь… Не было у македонского царя и катастроф, подобных Ватерлоо, свои военные кампании он планировал гораздо тщательнее, чем Корсиканец, а воевать предпочитал не с вражескими столицами, а с армиями. А то представьте себе картину – занял Александр Вавилон и сидит ждет: когда это Дарий послов ему пришлет, мир почетный заключать? Такого просто быть не могло, потому что царь знал одну простую истину – раненого врага надо добить, чтобы потом не встал, не окреп и не нанес удара в спину! А что касается конечных результатов их деятельности, то Александр государство свое не потерял, а увеличил в десятки раз. Да и соратников Македонец умел себе подбирать гораздо лучше – если Бонапарт своих маршалов делал королями, принцами и герцогами, то македонские полководцы царями себя делали сами, без посторонней помощи, а это уже говорит о многом. И не просто объявляли себя правителями, а основывали династии, которые правили не одну сотню лет. Словом, разница налицо – и в подходе, и в делах и в конечном результате. Конечно, были у царя и ошибки, один рейд через Гедросию чего стоит, но на общий исход войны они влияния не оказали. Ни до, ни после подобного военного гения мир не знал, да и вряд ли узнает, а попытка упитанного американского генерала Шварцкопфа поставить операцию в Ираке на одну доску с деяниями величайших полководцев древности просто смешна. Не верите – посмотрите фильм BBC о Ганнибале, где сей стратег вспоминает и размышляет о военном искусстве древности, а заодно и своем собственном. Кстати о Ганнибале – другом величайшем полководце Древнего мира – здесь мы видим, как одна-единственная ошибка привела к поражению в войне. Речь, конечно же, идет о битве при Каннах, когда карфагенская армия после своей сокрушительной победы отказалась от похода на Рим. А вот за Александром подобного не водилось, каждую победу он стремился довести до логического конца, преследуя разбитого противника до тех пор, пока оставались силы. И здесь опять есть смысл сравнить с Великим Македонцем Гая Юлия, ибо в трусости римлянина заподозрить невозможно, а манера ведения боевых действий очень напоминает манеру боя Александра – та же стремительность, та же напористость, та же манера в критический момент лично повести войска в атаку. И конечно, присущий обоим авантюризм, который придает их победам особый шарм. Но и у того, и у другого был прекрасно подобран высший командный состав, а мыслящие и грамотные командиры могли спокойно исправить ошибки своих начальников. Только вот конец их жизненного пути был разный: Александр, с детства знакомый с кровавыми традициями македонского царского дома, очень серьезно относился к собственной безопасности, невзирая на то, что при жизни объявил себя Богом – понимал, что как бы он себя ни назвал, от кинжала и яда это не защитит. А вот Цезарь, напротив, – складывается такое впечатление, что к концу жизни он свято уверовал в собственную неуязвимость и божественность, в итоге отказался от охраны и дразнил судьбу – не обращал внимания на тревожные сигналы и пребывал в полной уверенности, что соотечественники не посмеют поднять на него руку. Итог такой самоуверенности был печален, исколотый кинжалами политических оппонентов и ближайших соратников, он остался лежать мертвым в курии Помпея.

Пожалуй, что сильнее всего отличало царя Александра от остальных великих деятелей мировой истории, так это необычная, порой доходившая до сумасшествия вера в свою звезду. За какое бы предприятие царь ни брался, в какую бы авантюру ни ввязывался, он всегда свято верил в то, что удача будет на его стороне и победа останется за ним. Это походило на безумие, но результат оставался неизменным – победитель был один и тот же и звали его Александр. Мало того, в его звезду поверило и его окружение и его войска, и в итоге покоренные им народы. Даже когда в далекой Индии взбунтовались его воины, то взбунтовались они не оттого, что разуверились в своем полководце и его удаче, а оттого что страшно устали и были морально надломлены многолетним походом. А их царь, напротив, рвался вперед и был уверен в очередной своей победе. Но не получилось.

Опять же, можно иногда встретить мнение о том, что он, собственно, не лучше того же Чингисхана или Тамерлана. Жег и разрушал города, вырезал население, залил реками крови всю Среднюю Азию, а тысячи людей продал в рабство. Оно, конечно, все так, да не совсем: назовите хоть один город, который на завоеванных землях основал Чингисхан – нет такого! Тамерлан – понятно, он из уничтоженных городов все самое ценное в Самарканд тащил и действительно сделал его одним из красивейших городов мира. Только город этот задолго до Хромого Тимура был велик и красив, а эмир просто эту красоту довел до совершенства. А вот с Александром все обстоит несколько иначе: да, разрушал, да, жег, но зато сколько и строил! Построенные им города исчисляются десятками, многие существуют и ныне, навеки войдя в мировую историю – разве можно представить Египет без Александрии? « Александр же, основав свыше семидесяти городов среди варварских племен и посеяв в Азии греческие нравы, победил там дикий и звероподобный образ жизни » (Плутарх). Ну, насчет «дикого и звероподобного образа жизни» можно поспорить, но то, что происходило слияние двух культур – несомненно. А вот какую культуру, на копытах монгольских коней, несли покоренным народам орды Чингисхана? А ничего они не несли, кроме смерти и разрушения, людского горя и рек крови: « мечети, храмы, дворцы, минареты – все летит к черту !» (К. Маркс). Великий Бородач как всегда категоричен, но тем не менее прав! Словом, все что могли, порушили, а что-то новое создать не сумели. А вот за македонским царем стояла вся многовековая культура Эллады, которую он, возможно, и не хотел насаждать в завоеванных землях, но которая проникла на Восток вслед за его победоносными войсками. Основывая новые города в Азии, Александр вольно или невольно делал их центрами распространения эллинской культуры, которая смешивалась с культурой местного населения. На этом синтезе и возникли крупнейшие эллинистические государства – Египет Птолемеев, держава Селевкидов, Греко-Бактрийское царство и ряд других. Возникли, чтобы блеском своим поразить воображение современников и их потомков, а ведь без Александра этого не было бы! Да и как политический деятель, Великий Завоеватель значительно опередил свое время – отказавшись от узкого греческого национализма и взгляда на покоренные народы через призму македонских ценностей, он смело шагнул в тот мир, который его учитель, Аристотель, объявил варварским. Шагнул не только для того, чтобы что-то туда принести, но и для того, чтобы многое оттуда забрать. Принеся на Восток достижения эллинской цивилизации, царь сам с удовольствием перенимал многое из культуры завоеванных им народов, старался внедрить в свое македонское окружение восточные обычаи, вызывая недовольство многих своих соратников. А когда пошло уравнение в правах победителей и побежденных, произошел взрыв недовольства и многие из македонской элиты возненавидели царя. Но он твердо гнул свою линию, железной рукой карая непокорных, и прекрасно осознавал, что лишь то государство будет крепким и долговечным, в котором подданные живут в мире друг с другом. Поэтому, захватив власть в стране с чужой культурой и чуждым менталитетом, Александр изначально начинает делать ставку на местную элиту, стараясь привязать ее к себе и по возможности слить с элитой македонской. Это буквально шокировало как его соотечественников, так и греческое окружение, которые просто не могли взять в толк, почему их царь относится к «варварам» по-человечески. Управление громадной империей происходит либо в походном шатре, либо с боевого седла, но и оттуда молодой царь видит то, что в упор не хотят замечать многие его соратники – без поддержки местных элементов власть на такой громадной территории не удержишь. И именно этому вопросу посвящена большая часть его внутренней политики. Проживи он дольше, и мир был бы совершенно иным. А когда после смерти Великого Завоевателя созданная им империя распалась, то наиболее дальновидные из диадохов – Селевк и Птолемей – в основу своей деятельности при создании государств положили политику своего царя по отношению к коренному населению.