Лев Троцкий - Европа и Америка

От чего зависят судьбы европейского "реформизма"

У власти сейчас в важнейших странах Европы реформисты. Реформизм предполагает известные уступки со стороны имущих классов классам неимущим, некоторые, хотя бы и скромные «жертвы» буржуазного государства в пользу рабочего класса. Можно ли думать и полагать, что в нынешней Европе, которая несравненно беднее, чем была до войны, есть экономическая база для каких-либо широких и глубоких социальных реформ? О них мало говорят и сами реформисты, по крайней мере, на континенте. Если сейчас и говорят о "социальных реформах", то больше — с другой стороны: об отмене 8-часового рабочего дня или о введении к нему таких поправок, которые на деле фактически сводят его к нулю, и т. д. Но есть весьма близкий к «реформам» практический вопрос, который является вопросом жизни и смерти для рабочих Европы, прежде всего Германии, частей бывшей Австро-Венгрии, Польши, но также и Франции, — это вопрос о стабилизации валюты. Стабилизация денежного знака — марки, кроны, франка — означает стабилизацию заработной платы, страховку ее от страшных скачков вниз. Это центральный вопрос в жизни всего континентального европейского пролетариата. Несомненно, что те относительные и далеко ненадежные и неустойчивые успехи, которые достигнуты в отношении стабилизации валюты, являются одной из важнейших основ нынешней реформистско-пацифистской эры. Если бы в Германии марка сорвалась и покатилась вниз, революционная ситуация восстановилась бы в полном объеме. И если бы французский франк продолжал сегодня соскакивать со ступеньки на ступеньку, как он это делал несколько месяцев тому назад, судьба министерства Эррио была бы еще более проблематичной и более сомнительной, чем в настоящий момент.

Вопрос о неореформизме, который перед нами стоит, должен быть, следовательно, прежде всего, формулирован так: каковы основания под надеждами на упрочение хозяйственного равновесия, хотя бы и относительного и временного, в частности на стабилизацию валюты и заработной платы? Каковы эти основания и насколько они глубоки? Подходя к этому вопросу, мы упираемся лицом к лицу в центральную фигуру новейшей истории человечества — Соединенные Штаты Северной Америки. Товарищи, кто теперь хочет или пытается рассуждать о судьбах Европы или мирового пролетариата без учета силы и значения Соединенных Штатов Северной Америки, тот, в известном смысле, пишет счет без хозяина. Ибо — поймем это твердо! — хозяином капиталистического человечества является Нью-Йорк, и Вашингтон как его правительственное отделение. Мы это видим сейчас хотя бы на плане экспертов. Мы видим, как Европа, эта вчера еще столь мощная и гордая своей культурой и своим историческим прошлым Европа, как она, для того чтобы выбраться, чтобы, с позволения сказать, на карачках выползти из тех ужасающих противоречий и бедствий, куда она сама себя загнала, вынуждена выписывать из-за Атлантического океана некоего генерала Дауэса, относительно которого совершенно не доказано, что он семи и даже пяти или хотя бы четырех пядей во лбу. (Смех.) Нигде и никем это не доказано. И вот, выписывают его из Америки, и он садится уверенно за стол, и, как некоторые говорят, даже и ноги кладет на стол (смех, аплодисменты) и составляет точное расписание порядков и сроков восстановления Европы. И потом этот график прихода и отхода правительственных поездов всех государств Европы (смех) он предъявляет соответственным правительствам к исполнению. И они приемлют! Юз, министр иностранных дел С. Штатов, совершает прогулку в Европу, в качестве "неофициального лица". Макдональд и Эррио организуют тем временем архиофициальную конференцию. Ну, весь этот обычный дипломатический, сладковатый и тошнотворный распорядок нам известен достаточно. За спиной конференции, за кулисами, и не совсем за кулисами, потому что из-под занавеса превосходно видать отличные, прочные американские сапоги, — стоит Юз, который требует и приказывает. Почему приказывает? Потому что имеет силу приказывать. А в чем эта сила состоит? В капитале. В богатстве. В неслыханном экономическом могуществе.[1] Прошлое развитие Европы и всего мира шло в значительной мере под дирижерскую палочку Англии. Англия первой сумела в широком размере использовать уголь и железо и благодаря этому взяла надолго руководство миром в свои руки. Другими словами: свой экономический перевес Англия реализовала политически, в том числе и в международных отношениях. Она командовала Европой, противопоставляя одну страну другой, давая займы, отказывая в них, финансируя борьбу против французской революции, и проч., и проч. И она хозяйничала над миром. С. Штаты — это ведь ее старшая дочь, многое унаследовавшая от матери. Но перевес, который Англия имела в момент величайшего своего расцвета над Европой и над остальным миром, ничто в сравнении с тем перевесом, какой ныне имеют Соединенные Штаты над всем миром, включая и Англию. И это, тт., есть центральный вопрос европейской и мировой истории. Без понимания его нет понимания судеб новейшей нашей истории, ее ближайшей главы. Не случайно явился из-за океана генерал Дауэс, и не случайно мы все вынуждены знать, что его фамилия Дауэс, и что у него чин генерала. С ним несколько американских банкиров. Просматривая дипломатические бумаги европейских правительств, они говорят: этого не допустим, а вот это требуем. Почему? Вся репарация не пройдет, если Америка не даст первого взноса, в сущности жалких 800 миллионов марок золотом на обеспечение германской валюты. От Америки зависит, стоит или падает франк, и от Америки немножечко зависит, стоит или падает — или не падает, а качается — фунт стерлингов. (Смех.) Да, от Америки зависит. А вы знаете, что марка, франк и фунт стерлингов играют кое-какую роль в жизни народов.

Америка вышла полностью и окончательно на путь активной мировой империалистской политики не с сегодняшнего дня. Если пытаться установить хронологию, то можно сказать, что решающий перелом в политике Соед. Штатов совпадает, примерно, с рубежом двух веков, XIX и XX. Американо-испанская война произошла в 1898 г., когда Америка захватила Кубу, тем самым обеспечив себе ключ к Панаме и, следовательно, выход в Тихий океан, к Китаю, к азиатскому материку. В 1900 г., в последнем году XIX столетия, вывоз промышленных продуктов С. Америки оказался впервые в истории Соединенных Штатов больше, чем ввоз промышленных продуктов. Это сделало Америку уже, так сказать, бухгалтерски, страной с активной мировой политикой. В 1901, не то в 1902 г. Америка обеспечивает за собой Панамскую провинцию Колумбии. У Америки есть своя на этот счет политика, которую она проводила на Гавайских островах, кажется, и на островах Самоа и, во всяком случае, в Панаме, и которую она проводит ныне в Мексике. Когда заатлантической республике нужно отторгнуть чужую территорию, подчинив ее себе, или заключить кабальное соглашение, она устраивает небольшую туземную революцию и затем является успокаивать, умиротворять, — точь в точь, как ген. Дауэс явился ныне успокаивать и умиротворять Европу, разоренную войной, ведшейся при помощи той же Америки. В 1902 г. С. Штаты обеспечивают за собой таким путем Панаму, приступают к прорытию канала и к 1914 году прорывают его вчерне, а в 1920 г. уже вполне законченный Панамский канал открывает в подлинном смысле слова новую величайшую главу в истории Америки и всего Земного Шара. Соединенные Штаты радикально исправили географию в интересах и целях американского империализма. У нас нет здесь перед глазами карты, но вы все себе ее представляете. Промышленность Соединенных Штатов сосредоточена, как известно, в восточной части, со стороны Атлантики. Запад страны — преимущественно сельско-хозяйственный. Вся тяга Соединенных Штатов, вернее, основная тяга их направлена в сторону Китая, с его 400 миллионным населением, с его неисчислимыми, неисчисленными и неизмеренными богатствами. Через Панамский канал американская промышленность открывает себе с Востока на Запад водный путь, сокращая его на несколько тысяч верст. Эти даты — 1898, 1900, 1914 и 1920 г.г. — являются датами открытого выхода Соединенных Штатов на большую дорогу мировых грабежей, т.-е. на дорогу империализма. Решающей вехой на этом пути явилась империалистская война. Как памятно, Соединенные Штаты вмешались в войну к самому ее концу. Три года Соединенные Штаты не воевали. Больше того, за два месяца до вмешательства в войну Вильсон заявил, что не может быть и речи об участии Америки в кровавой свалке европейских безумцев. Соединенные Штаты удовлетворялись до известного момента тем, что кровь европейских «безумцев» разумно перечеканивали в доллары. Но в тот час, когда можно было опасаться, что война закончится победой Германии, наиболее опасного в будущем соперника, Соединенные Штаты вмешались активно. Именно это решило исход борьбы.