Консерватизм в прошлом и настоящем - Рахшмир Павел Юхимович

В судьбе Берка отразилось то немаловажное обстоятельство, что в качестве идеологов консерватизма выступали чаще всего не родовитые аристократы, а представители начавшей тогда формироваться буржуазной интеллигенции, выходцы из захудалого дворянства, а иногда и вообще из низов. Аристократическая знать редко выдвигала мыслителей из своей среды. Ведь дворяне, по словам героя Бомарше Фигаро, взяли на себя один-единственный труд — родиться. Зато господствующий класс обладал возможностью привлечь на свою сторону одаренных людей, не располагавших ни состоянием, ни знатной родословной. А тех часто манила перспектива приобщиться к аристократическому блеску и богатству, ощутить свою принадлежность к элите. Давала о себе знать, особенно в Англии, сравнительно далеко продвинувшейся на пути буржуазного развития, и отмеченная основоположниками марксизма тенденция к разделению духовного и материального труда в среде господствующего класса: одна его часть выступает в качестве мыслителей данного класса, «это — его активные, способные к обобщениям идеологи, которые делают главным источником своего пропитания разработку иллюзий этого класса о самом себе»^{12}. Фигура Берка воплотила многие черты, свойственные этой группе господствующего класса вообще и господствующей в особенности, черты, которые в модифицированном виде можно обнаружить и у современных пророков консерватизма.

Чем же объясняется широкая известность Берка, сохранившаяся, несмотря на спады и подъемы, на протяжении почти двух столетий? Было бы неверно, как это делают некоторые современные буржуазные ученые, изображать его глубоким теоретиком, находить у него элементы социологических и политологических концепций. Сам Берк с отвращением относился к абстрактным теоретическим схемам. Суждения его были обычно обусловлены конкретными ситуациями; и заботила его скорее эстетическая, чем философская, сторона дела. Логику он часто приносил в жертву риторическим эффектам. Отсюда — масса противоречий и неувязок, что трудно отрицать даже его поклонникам. Но именно благодаря этому высказывания Берка могут быть использованы весьма широко, в разных контекстах. Это позволяет в каждую новую эпоху отыскивать в его наследии аргументы в пользу обновленных версий консерватизма.

Вряд ли найдется сейчас «идейно подкованный» консерватор, который бы не ссылался на Берка. Более того, к нему апеллируют и либералы, преимущественно правого толка. Это объясняется тем, что в наследии британского вига причудливо сплетаются феодально-аристократические и буржуазные черты, отражая специфику общественного развития Англии конца XVII столетия, особенно ее правящих кругов, альянс землевладельческой знати и крупной буржуазии, воплощенный в вигской олигархии. Берк — человек, несомненно, одаренный — был вынесен социально-экономическим развитием своей страны вперед по сравнению с континентальными собратьями, большинство которых занимало однозначную позицию защиты феодально-аристократических интересов.

В идейно-политической эволюции Берка проявилась закономерность, типичная для многих консервативных теоретиков и политиков. Он постоянно сдвигался вправо, пытаясь при этом сохранить часть прежнего идеологического багажа. Отсюда характерная для него двойственность, отражавшая несостыкованность феодально-аристократических и буржуазных компонентов его системы взглядов.

Эта двойственность Берка наглядно проявляется в его понимании «естественной аристократии». В нее он включал не только дворян, но и богатых коммерсантов, образованных людей, законников, ученых, артистов. Самой роковой ошибкой французского дворянства, в конечном счете приведшей к революции, Берк считал то обстоятельство, что выходцы из буржуазии, достигшие по своему богатству уровня аристократов или превзошедшие их, не получили здесь того общественного положения и достоинства, каких богатство по соображениям разума и политики заслуживает в любой стране, правда… отнюдь не равного с дворянством^{13}.

Феодально-аристократические и буржуазные компоненты во взглядах Берка связаны воедино узлом традиционализма. Именно традиционализм — ключевой элемент воззрений Берка, предопределивший его роль и место в становлении и развитии теории и практики консерватизма. Преклонение перед святостью традиции пронизывает представления Берка о человеке и обществе. В прямой конфронтации с Просвещением Берк противопоставляет традицию разуму, ставит ее над ним. Соблюдать традиции — значит действовать в соответствии с естественным ходом вещей, т. е. с природой, с вековой мудростью, аккумулированной в традиции. Отсюда политика, по Берку, не столько результат глубокого размышления, сколько «счастливый эффект следования природе, которая является мудростью без рефлексии и стоит выше рефлексии»^{14}. Воплощением традиции является английская конституция — драгоценное наследие предков. В ходе естественного развития конституции сложилась целая система взаимоуравновешивающих друг друга элементов, которая обеспечивает равновесие и стабильность. Очень важно, чтобы в дальнейшем это равновесие не нарушалось. Тот, кто заинтересован в сохранении спокойствия и порядка, должен, подобно садовнику, время от времени бережно удалять с вечнозеленого дерева конституции старые, засохшие побеги, пестовать новые. Так, медленная, постепенная эволюция сочетается с принципом сохранения.

Традиционализм лежит в основе беркианского подхода к изменению, обновлению и реформе. Буржуазная сторона его собственной натуры побуждает вигского публициста и политика принять неизбежность перемен и реформ, тем более что сам «естественный ход вещей» сопряжен с изменениями. Но понимание этих изменений у Берка чисто традиционалистское. Более всего он озабочен тем, чтобы при реформах не были нарушены «естественные» традиционные устои. «Мой ведущий принцип в реформации государства, — подчеркивал Берк в письме, адресованном члену Французской национальной ассамблеи, — использовать имеющиеся материалы… Ваши же архитекторы строят без фундамента»^{15}. «Честный реформатор», утверждал Берк, «не может рассматривать свою страну как всего лишь чистый лист, на котором он может писать все, что ему заблагорассудится». «Моему стандарту государственного деятеля», продолжал свою мысль Берк, должны быть свойственны «предрасположенность к сохранению и способность к улучшению, взятые вместе»^{16}. Будучи сам парламентарием от одного из «гнилых местечек», Берк возражал против парламентской реформы, предполагавшей, в частности, их ликвидацию. По мнению Берка, реформа таила в себе опасность, т. к. умеренные реформаторы могли не удержать в узде своих более решительных сторонников.

Особым признанием Берка пользовались реформы, нацеленные на восстановление традиционных прав и принципов. Идеальным образцом такой реформы он считал «славную революцию 1688 г.»; в ней он видел антипод ненавистной ему Французской революции. Вигская революция 1688 г. была вполне оправдана в его глазах, поскольку она «была совершена для того, чтобы сохранить наши древние, неоспоримые законы и свободы, а также конституцию, которая является нашей единственной гарантией закона и свободы». Вообще «все изменения были сделаны на основе принципа уважения к старине»^{17}. По мнению Берка, все права должны быть наследственными, всякая перемена должна опираться на предание и авторитет. «Где же тут место для обновления»? — не без оснований ставил вопрос известный российский либеральный правовед Б. Н. Чичерин^{18}.

Другим приемлемым для Берка типом консервативной реформы наряду с «восстановлением традиции» были превентивные реформы, предназначение которых — упредить революцию. Такого рода «ранние», своевременные реформы — «это дружеское соглашение, когда у власти еще друг; запоздалые же реформы — это уже соглашение на условиях, навязанных победившим врагом»^{19}. Берк разграничивает изменение и реформу: если первое меняет сущность объектов, то вторая их сущности не затрагивает, являясь «вынужденным средством», которое, к великому сожалению, приходится применять.