Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне. Книга 4

Нельзя выразить словами, как радостно было для обоих это свидание. Но оно пролетело как миг. Маруся передала Леве передачу, ободряла его, он взаимно ободрял ее. Они расцеловались и расстались — надолго.

Когда Лева с передачей вернулся в свою камеру и стал угощать заключенных съестным, — все наперебой расспрашивали его о жене.

— Мы долго были в разлуке, она прошла весь фронт — и осталась верна. У нас маленький ребенок, ему 15 октября будет 2 года.

— О, твоя жена необыкновенная, достойная жена!

— Да, моя жена как ангел Божий, — сказал Лева. — Сколько любви и заботы она вкладывала, когда я учился и когда меня брали в тюрьму..

Прошло еще несколько дней, и Лева был направлен с этапом на медные рудники в Степлаг.

Наконец они у места. Видны вышки шахт среди далеких степей, лагеря, огороженные проволокой, каменные побеленные бараки. Прибыли, когда все уже было покрыто снегом и зима все сильнее вступала в свои права. Как обычно, их поместили в карантинные больницы.

Таких заключенных, как здесь, Лева еще не видел. Они отличались от всех заключенных, которых когда-либо видел Лева. Это были люди под номерами. На шапке, на спине, на брюках, в области правого бедра, на правом рукаве бушлата и телогрейки — везде был вырезан материал основной ткани и вместо этого были поставлены белые лапки, на которые черной краской наносился номер заключенного. Он был уже теперь под номером. И когда после санобработки прибывшим этапникам выдали обмундирование, то Лева увидал, что им всем выдали лапки, ножницы, нитки, краску, и на брюках, рубашках, на верхней одежде они должны были сами— вырезать и вышивать эти лапки — свои номера. Леве достался номер «СЩ— 8».

Эта нумерация, эти люди под номерами — было дико для Левы, хотя он и был старый арестант. Кто изобрел это, кто «усовершенствовал» эту систему заключения? Нет ли тут унижения человеческого достоинства — значиться и ходить только под номером? Кроме этой своеобразной "номерной системы» Леву интересовал только один вопрос; есть ли здесь дорогие братья? Так хотелось услышать родную речь, помолиться, поделиться всем пережитым!

На второй день к этапникам подошли два шахтера. По их особо приветливому виду Лева подумал: «Не братья ли?» Подошел и спросил:

— Кого ищете?

— Нет ли здесь верующих? — спросил один коренастый.

— Я верующий! — ответил Лева, улыбаясь.

— Брат?

— Брат!

— Они обнялись, расцеловались. Какое счастье было Леве — повидать дорогих братьев!

— У нас еще есть братья, есть и брат-пресвитер.

— Как хорошо, как хорошо! — воскликнул Лева.

— Весь этот лагерь разбит на несколько лагпунктов, хотя они находятся в одном месте, но друг с другом не сообщаются.

— Но мы знаем, что в каждом лагпункте есть братья.

— А есть тут больница, санчасть? — спросил Лева.

— Есть больница и есть санчасть, — ответили ему. — А ты кто по специальности будешь?

— Я работал фельдшером, потом три года учился в мединституте, так что незаконченный врач.

— Здесь в медработниках большая нужда. Завтра же сходи в санчасть или в больницу. Конечно, устроишься.

— А как вы имеете общение друг с другом?

— Выходные дни имеем, вместе собираемся, поем в бараках. Нас особенно не притесняют.

— А как у вас в отношении вечери Господней?

— Мы уже говорили об этом, но ни разу еще не совершали ее. Вино можно достать через вольных шахтеров, но денег у нас нет. Денег нам на руки не выдают, наш заработок передается в ларек, и только оттуда мы можем приобретать продукты.

— Сейчас я, — сказал Лева. — Он порылся в пальто и вернулся к братьям:

— Доставайте вино, поговорите с братом-пресвитером, и дай нам Бог в следующее воскресенье иметь вечерю Господню!

Через два дня братья-шахтеры принесли в зону красное вино для хлебопреломления. В следующее воскресенье была большая радость: Лева познакомился с пресвитером Огапценко Иваном Григорьевичем. Это был высокий худощавый брат из Одесской области. Его душа сияла любовью, радушием, он и Лева как-то особенно быстро сблизились друг с другом после первых встреч.

— Вот Слова Божия нет у нас, как жалко! — говорил брат Онищенко.

— Будем молиться, — сказал Лева, — и Господь все устроит. В воскресенье в одном из бараков, в углу, братья собрались, чтобы провести вечерю.

О, это была чудная, незабвенная вечеря Господня! Участники в страданьях Христовых, братья вспоминали, как Иисус протягивал ученикам хлеб, как разливал вино в память Своей Крови. Каждый, с благоговением молясь, в слезах, участвовал в этой вечери. Тихо, тихо пели, и словно небесные силы наполняли души каждого, и с этими новыми силами каждый готов был идти дальше по узкому тернистому пути.

Эта вечера была могучей помощью для души каждого. Ее участники сердечными очами видели образ Претерпевшего, в искушениях могущего им помочь…

Маруся, жена Левы, и Вера, жена Юры, ждали — ждали писем от мужей, что отправились в путь страданий. Письма приходили редко, очень редко. В лагерях, куда был направлен Лева, разрешалось писать два письма в год.

Молились жены, посылали посылки, вопияли к Богу и вспоминали слова Христа, что всегда должно молиться и не унывать.

Рос маленький Павлик — сын Левы. Мать записывала в дневнике его развитие, как учит он стихотворения, как начал петь. 15 октября 1949 года ему исполнилось два года. В его дневнике Маруся записала:

«Дали кусочек пирога и кувшинчик молочка. Потом я рассказывал по картинкам и про лису, и про ежика, и про мишеньку… На днях я пел слова из гимна «По дороге испытанья поведу тебя вперед». А когда спал, то наклонился к матери и сказал: «Христос поведет людей». Мама очень удивилась, что я соображаю, что пою. Она мне не говорила об этом. Я очень люблю книги и каждый день прошу у мамы новую книгу, говорю ей — «почитай»…

Лева подал заявление начальнику санчасти, чтобы его приняли на работу в хирургическое отделение больницы. Хирург Петцольд сказал, что место фельдшера есть и что он будет очень нужен. Лева ждал только конца карантина, чтобы перейти на работу в больницу. Все-таки ему будет легче: ведь он так любил медицину. Но однажды в барак пришел хирург Петцольд, подозвал Леву и тихо сказал:

— Вас брать на медицинскую работу не разрешают. Я узнавал, в чем дело. Оказывается, на вас вместе с вашим делом прислана какая-то ужасная характеристика, и здесь, в лагерях, вам придется нелегко, как самому худшему преступнику. В общем, жаль, но взять вас мы не можем…

Лева уже и в прошлом испытывал нечто подобное. Он понял, что Тартаковский не успокоился на том, что добился для него максимально возможного приговора, и в дикой ненависти, что Лева не отказался от Бога, сделал все от него зависящее, чтобы погубить его до конца.

Леве было и грустно, и больно. Он чувствовал, что впереди тяжелые страдания. Одни страдания. Искуситель всячески хотел обрушиться на Леву, чтобы он стал унывать, падать духом, приходить в отчаяние. Но он вспоминал слова Иисуса, слова Евангелия: «Должно всегда молиться и не унывать». Бог ли не защитит избранных своих, вопиющих к Нему день и ночь?

Карантин кончился. Леву назначили в этап для перевода в другой лагпункт. Есть ли там братья, никто не знает. Лева просил всех близких верующих молиться о нем и с верою в Иисуса вышел из этой зоны и последовал в другой лагпункт.

Там включили его в бригаду, которая грузит руду на платформы. В большинстве она состояла из молодых, крепких парней, так называемых «власовцев», которые были в плену во время войны.

Работа была очень тяжелая. Лева с трудом поднимал тяжелые камни и бросал их на платформы. Лагпункт был переполнен заключенными. Работали в две смены: дневная и ночная. Когда бригада, где был Лева, возвращалась в барак с ночной работы, то они не имели возможности раздеться и лечь на нары, так как эти нары занимала дневная бригада, не вышедшая на работу. И нужно было сидеть и дожидаться, когда, та бригада встанет и уйдет, а потом, позавтракав, самим ложиться на свое место. Получалось так, что не было своего уголка, где бы можно было положить свои вещи. А начальство собирало собрание и требовало одного: выполнения и перевыполнения норм.

…Сыплет снег, ярко горят прожектора, холодно, но холод этот неощутим. Нужно работать, нужно бросать камни. Лева поднимает камень, раскачивает его, бросает на платформу. Но камень не долетает, он попадает в голову рабочему, который наклонился, чтобы поднять руду. Рабочий падает, вскакивает, а потом в страшном гневе бежит к Леве и замахивается над ним, чтобы его избить…