Николай Барышников - Блокада Ленинграда и Финляндия. 1941-1944

Вместо Ёкипии об этом сказал все же вполне аргументировано другой финский историк — Сеппяля. Основываясь на фактах, он раскрыл картину существовавшей тесной связи в годы войны между финляндским военным командованием и германским вермахтом. Подвергая резкой критике действия политического и военного руководства, Сеппяля показал, что «грубейшая ошибка в определении целей войны Финляндии заключалась в несоизмеримости замыслов со своими собственными силами». Он подчеркнул, что была большая вера в победу Германии, и недооценивались военные возможности Советского Союза.[62] При этом, анализируя стратегические цели Финляндии, Сеппяля считал, что они целиком находилась «в зависимости от действий вооруженных сил Германии, от ее успехов или поражений».[63]

Обнажающим истинную позицию финского руководства стало в особенности то, что 25 ноября 1941 г. Финляндия официально присоединилась к Антикоминтерновскому пакту. Министр иностранных дел Виттинг подписал его в Берлине, а Гитлер заверил тогда финских руководителей, что Германия не будет вмешиваться во внутренние дела Финляндии.[64] Под этим, очевидно, имелось в виду, что Германия не станет возражать по поводу провозглашавшеюся ими утверждения о ведении «обособленной войны». По, что касалось сохранения отношений с западными державами, то Берлин проявлял здесь нетерпимость к этой позиции Финляндии, и предпринял в отношении нее давление, добиваясь от Хельсинки разрыва с Англией.[65]

Возникли и помехи в вопросе, связанном с участием Финляндии совместно с Германией в битве за Ленинград, о чем более обстоятельно пойдет речь позднее. Предварительно же важно упомянуть лишь высказывание профессора Полвинена. Обращая внимание на то, как в ходе попыток овладеть Ленинградом складывались германо-финляндские отношения, он отмечал, что в них «ясно проявились помехи в коалиционной войне». В чем же они выражались? «У финского руководства, — пишет он, — были все время свои собственные интересы, от которых оно не хотело отказываться». Поэтому в Германии думали, по его словам, что допустили «серьезное упущение», когда в свое время «не было зафиксировано подчинение финской армии немецкому руководств?[66]

Интересы же Хельсинки предусматривали реализацию своих собственных замыслов — расширить территорию Финляндии, осуществляя как бы «параллельно с Германией» наступление против СССР в соответствии с планом действий финской армии на ленинградском направлении, согласованным с немецким генеральным штабом. Конкретно имелось в виду одновременное наступление финских войск вдоль побережья Ладожского озера и германской группы армий «Север» с юго-запада навстречу им для соединения друг с другом. Но как же это можно было представить в виде «обособленных действий» со стороны Финляндии?

Как пишет Сеппяля, «приказ главнокомандующего и последовавшие затем действия означали, что финны включились в совместное с немцами наступление на Ленинград и принимали участие в окружении и осаде города». Показательно, подчеркивает он, что когда в июле 1941 г. началось решительное наступление финских войск на ленинградском направлении, то военное командование Финляндии действовало «именно так, как того хотели немцы» и тем самым, можно сказать, поступало как «ставка сателлита».[67]

Однако когда советские войска сорвали замысел захвата города, а в дальнейшем изменилась и военно-политическая обстановка на восточном фронте не в пользу Германии, то немецкое руководство, как отмечал Маннинен, стало требовать от Финляндии «кончать разговоры относительно обособленного ведения войны и заключить политическое соглашение о продолжении войны вместе до конца».[68] В целях полного, но не явно выраженного подчинения финской армии германской ставке неоднократно выдвигался вопрос о том, чтобы Маннергейм возглавил командование всеми войсками на территории Финляндии. 06 этом, в частности, Адольф Гитлер сам вел разговор с финским маршалом, но тот уклонился от принятия такого предложения, ссылаясь на свой преклонный возраст.[69]

При постановке вопроса о том, как следовало рассматривать позицию Финляндии в отношении Германии, то без каких-либо оговорок ее относили к числу сателлитов Третьего рейха.[70] Для этого были, как не трудно заметить, веские основания. Поэтому утверждение финского руководства, а затем и официальной историографии Финляндии, что в 1941–1944 гг. она вела «обособленную» от Германии войну следует, очевидно, рассматривать критически. Исходя из анализа действий Финляндии, важно между тем сделать необходимые уточнения. События и факты неопровержимо говорят о том, что тогда Финляндия действительно воевала на стороне Германии, ведя наступление во взаимодействии с немецкой армией на ленинградском направлении и в Карелии. Особая же позиция проявилась в ходе войны с финской стороны, когда требовалось реализовать свои сугубо захватнические интересы или же обезопаситься перед лицом назревавшего поражения. Четко проявилась вместе с тем агрессивная направленность действий Финляндии. Она выразилась в наступлении на Ленинград и в последующем соучастии ее в блокаде города, а также в захвате значительной части территории Карелии с ее столицей Петрозаводском, где в течение продолжительного времени — с лета 1941 г. и до конца лета 1944 г. — осуществлялся жесткий оккупационный режим.[71] Парижским мирным договором, подписанным с Финляндией 10 февраля 1947 г., она была определена в целом как союзник гитлеровской Германии. В нем сказано, что «участвуя на ее стороне в войне против Союза Советских Социалистических Республик, Соединенного Королевства и других Объединенных Наций, Финляндия несет долю ответственности за эту войну».[72]

В течение первых четырех дней Великой Отечественной войны, начавшейся 22 июня 1941 г., для советского правительства и военного командования оставалась загадкой обстановка у северных и северо-западных рубежей страны: вблизи их находились сконцентрированные немецкие и финские войска, но они не развертывали боевых действий. Здесь стала вторгаться лишь со стороны Финляндии в воздушное пространство СССР немецкая авиация. Это произошло 23 июня в 3 часа 45 минут. Тогда немецкие бомбардировщики, вылетевшие из Восточной Пруссии, в процессе налета на район Ленинграда-Кронштадта использовали Финляндию для своего базирования. Путь их пролегал над ее территорией с последующей посадкой при возвращении на финском аэродроме. В водах Финского залива, в фарватере между Ленинградом и Кронштадтом, ими сбрасывались 1 000-килограммовые мины.[73] Не было никакой гарантии, что не последуют в дальнейшем новые налеты. При этом создавалась угроза бомбардировки Ленинграда непосредственно с территории Финляндии, где на шести финских аэродромах уже базировались немецкие самолеты.[74]

Казалось, что Финляндия вот-вот вступит в войну и тогда Ленинград окажется в опасности не только с воздуха. «Трудно было найти причину тому, — вспоминал впоследствии бывший командующий войсками Ленинградского военного округа генерал М. М. Попов, — что ни немцы, ни финны не начали сразу же наступление одновременно с развертыванием боевых действий на западных границах».[75]

Между тем Гитлер в своей речи, произнесенной 22 июня, сказал, что на Севере немецкие войска сражаются в союзе с «героическими финскими братьями по оружию», которых возглавляет маршал.[76] Это же самое фактически подтвердил в тот же день и германский посол в Москве Шуленбург, встретившись с В. М. Молотовым в половине шестого утра, когда сообщил о начале войны с Советским Союзом. На поставленный Молотовым вопрос относительно выезда германского посольства из СССР Шуленбург без колебаний ответил, что «… выезд через западную границу невозможен, так как Румыния и Финляндия совместно с Германией тоже должны выступить».[77]

Какие, следовательно, могли быть неясности и сомнения: Финляндия вступит в войну вместе с Германией. Накануне вечером в Берлине посланник Т. М. Кивимяки уже получал поздравления в этой связи и пожелания успехов Финляндии. В своем донесении в Хельсинки он сообщал: «Вечером перед началом войны я был на ужине, на котором принимали участие генерал Г. Томас, главный спортивный руководитель фон Шаммер и Остер, а также другие высокопоставленные лица. Тогда без всякого говорили, что война вспыхнет в эту ночь, и в своих поздравлениях желали успеха Великой Финляндии с выражением вдобавок еще и такого пожелания: «Петербургу стать ее столицей»». Заметим здесь особо, перспективы рисовались, отнюдь, не такие, что Финляндия вернется лишь к границам 1939 г. И это весьма существенно. Когда же, сообщает далее Кивимяки, он был в 4 часа 30 минут утра приглашен Иоахимом Риббентропом на аудиенцию конфиденциального характера, то тот заявил, что «Финляндия получит вознаграждение» и пожелал «крепкого братства по оружию».