Пирс Рид - Дочь профессора

Услышав это, она перестала плакать и села на постели.

— Совсем не в этом дело, — сказала она.

— А в чем же, в таком случае?

— Не имеет значения.

— Тогда развеселись, черт побери. Мне было дьявольски трудно выкроить сегодня свободное время, так что давай хоть получим от этого вечера удовольствие.

— Я должна сейчас же вернуться домой, — поспешно сказала Лилиан, избегая взгляда Лафлина.

— Ну, брось, — сказал он. — Ты не можешь быть так вульгарно примитивна. На пять минут в постель и обратно в семейное лоно.

Она поглядела на него с открытой неприязнью, но одного этого взгляда было достаточно, чтобы напомнить ей: Билл Лафлин — это все-таки, несмотря ни на что, Билл Лафлин — ни возраст, ни политические провалы не могли слишком сильно изменить его. Однако взгляд ее не потеплел, только теперь в нем уже не было неприязни, а лишь сожаление и укор, обращенный к самой себе.

Она встала.

— Да, если тебе угодно ставить точки над «i»: на пять минут в постель и обратно в семейное лоно, — сказала она.

— Но почему вдруг? — спросил он. — Я заказал столик.

— Прости меня, — пробормотала Лилиан. — Мне следовало сказать тебе раньше.

— Ничего не понимаю, — проговорил Билл Лафлин, покачав головой.

— Я не думала… — сказала Лилиан и поглядела на постель. — Ну, словом, я пришла, чтобы попрощаться с тобой. — Она встала с постели и начала одеваться.

— А я все равно ничего не понимаю, — сказал Билл Лафлин, стоя с носками в руках.

— Я не хочу больше встречаться с тобой, — сказала Лилиан.

— Что ты говоришь! Ты сама этого не думаешь.

— Я никогда не говорю того, чего не думаю, — сказала Лилиан. Голос ее звучал резко, и она еще торопливее продолжала одеваться.

— Тогда почему же ты? Только что… — Он тоже поглядел на постель.

— Сама не знаю. Так просто. Но это в последний раз.

Билл вздохнул, пожал плечами и, сев на стул, начал натягивать носки.

— Мне будет не хватать тебя, — сказал он.

— Но мы же увидимся завтра за обедом, — ядовито напомнила она ему.

— Да, конечно.

Они продолжали одеваться молча. Одевшись и причесав волосы, Лилиан шагнула к двери.

— Обожди, — сказал Билл. — Я спущусь вместе с тобой.

— Нет, — сказала Лилиан. — Нет. Я пойду одна.

Он остался стоять посреди номера, а она ушла, не поцеловав его, не протянув руки, даже не сказав: «Прощай!» Она притворила за собой дверь и поспешно зашагала прочь, словно боясь, что дверь отворится снова. И только в лифте, за автоматически задвинувшимися дверями, она, казалось, почувствовала себя в безопасности, вобрала в легкие как можно больше воздуха и выдохнула его лишь после того, как кабина остановилась на первом этаже.

В вестибюле была какая-то суматоха. Лилиан быстро прошла к выходу и немного постояла перед отелем, ожидая, пока подъедет вызванное для нее такси.

— Сейчас здесь застрелили кого-то, — сказал шофер такси, когда машина тронулась. — Прямо позади отеля.

— Кого застрелили? — спросила Лилиан. — Что произошло?

Шофер пожал плечами.

— Кто его знает. Парень, который стрелял, потом застрелился сам, так что поди разбери.

— Скоро здесь станет невозможно жить — совсем как в Нью-Йорке, — сказала Лилиан.

— Мадам, — сказал шофер, — в этой стране нигде невозможно жить.

Он продолжал что-то говорить, но Лилиан больше не вступала в разговор. Она смотрела в окно на Кембридж на том берегу Чарлз-ривер и, когда такси остановилось перед особняком на Брэттл-стрит, почти бегом устремилась по дорожке к дому. Но там не оказалось никого, кроме Лауры.

— А разве Гарри не у себя? — спросила она, глядя, как дочь уплетает трехслойный сандвич.

Лаура пожала плечами.

— Не знаю, я только что пришла.

Лилиан прошла из кухни в гостиную и налила себе немного виски, сильно разбавив тоником. Потом разожгла огонь в камине, поправила подушки на кушетке и села. Она не взяла книгу и не поставила пластинку — она просто ждала.

Минут через сорок домой вернулась Луиза. С помертвевшим от муки лицом она прошла прямо в гостиную и поглядела на мать.

— Мама, — сказала она, — папа умер. — Внезапно она разрыдалась, бросилась к матери и упала ей на грудь.

Лилиан с безмолвным вопросом повернулась к Дэнни, который следом за Луизой вошел в гостиную.

— Его застрелили, — сказал Дэнни. — Элан… священник застрелил его…

— За что? — спросила Лилиан.

— Не знаю, — сказал Дэнни. — Он умалишенный.

Лилиан опустила глаза и поглядела на дочь. Но взгляд ее ни о чем не спрашивал, и она не задала больше ни одного вопроса. Она молча держала Луизу в объятиях, а когда ее рыдания стали утихать, поднялась и пошла к Лауре.

— Пойдем со мной, — сказала она младшей дочери, которая сидела на кухне перед телевизором. — С папой случилось несчастье.

Вместе с Лаурой она вернулась в гостиную.

— Где он? — спросила она у Дэнни.

— В Массачусетской клинике.

— Я еду туда.

— Может быть, мне поехать с вами? — спросил Дэнни.

— Нет, — сказала Лилиан. — Вы оставайтесь с Луизой. Со мной поедет Лаура.

Когда Лилиан вернулась вечером домой, она увидела в гостиной, кроме Луизы и Дэнни, еще и Джулиуса. Ни дочери, ни мать не плакали. Глаза Луизы покраснели и распухли от слез, но теперь были уже сухи, а Лилиан и Лаура не пролили ни одной слезы — для них время плакать еще не пришло.

Лилиан посидела немного с детьми в гостиной, но, когда Джулиус сказал, что Элан тоже умер — вторая пуля из пистолета угодила ему в живот, — она, казалось, не слышала и вскоре ушла на кухню, чтобы приготовить сосиски и кофе, так как все они ничего не ели с утра.

А поздно ночью, когда оба юноши ушли и девочки легли спать, Лилиан поднялась в кабинет мужа и стала разбирать его бумаги. Последние слова на последнем исписанном им листке привлекли к себе ее внимание и она прочла: «Семья всегда останется основной ячейкой человеческого общества. Ни политические революции, ни изменения в социальном положении женщины не в состоянии этого поколебать. Мы познаем свои общественные связи прежде всего в рамках своего семейного очага, и счастливая семья — залог того, что она подарит обществу жизнестойких гармоничных членов его. Поскольку счастье в семье должно исходить от родителей, неувядающая любовь мужа и жены приобретает первостепенное значение для всей нации. Эта любовь сама по себе способна вступить в поединок с мнимыми ценностями загнивающего общества, ибо в каждом мужчине и в каждой женщине живет стремление к идеальной любви, и таким образом общество способно возрождаться в каждом новом семейном союзе!»

И тут Лилиан заплакала.

На другое утро после убийства Генри Ратлиджа Дэнни Глинкман был арестован полицией и освобожден несколько позже в тот же день, когда стало ясно, что против него нет прямых улик. Джулиус отказался подтвердить свое первоначальное заявление и утверждал теперь, что лишь у одного, ныне уже мертвого иезуита Элана было намерение убить сенатора. Впоследствии все сошлись на том, что священник был душевнобольной, и профессор Ратлидж пал жертвой его безумия. Небольшая группа людей, знавших истину, держала язык за зубами и позволяла себе говорить об этом лишь на кухне или в гостиной ратлиджского особняка на Брэттл-стрит и без свидетелей.

В середине декабря Луиза вышла замуж за Джулиуса. Мать Джулиуса приехала из Альбукерка на бракосочетание сына и осталась у Ратлиджей на рождественские праздники. Было решено, что после Нового года Джулиус и Луиза снимут себе квартиру в Кембридже, и Лилиан стала поговаривать о продаже дома.

Почти каждый вечер заглядывал Дэнни. Порой, мучимый сознанием собственной вины, он заводил с Луизой, Джулиусом и Лаурой разговор о смерти профессора и о тех политических идеях, которые лежали в основе событий, приведших к трагедии. Все они по-прежнему горели желанием сделать что-то для Америки, и случившееся не охладило их пыла. О политических убийствах никто не заикался, однако Дэнни продолжал утверждать, что насильственное отторжение собственности оправдано в ходе революции. Джулиус же находил эти меры преждевременными, а Луиза указывала на значение личного примера и убеждения. Лаура часто принимала сторону Дэнни. Лилиан слушала их споры, но никогда не вступала в них сама.

Затем в январе 1968 года сенатор от Миннесоты Юджин Маккарти заявил, что он выступит в Нью-Хэмпшире против президента — и в первую очередь против войны во Вьетнаме, и тогда, подобно многим другим молодым американцам, Джулиус, Луиза, Лаура и Дэнни решили отправиться на север, чтобы оказать поддержку сенатору и дать политическому строю Америки еще один, последний шанс.