Борис Казанский - Приключения слов

Предсказания астрологов основывались на вычислении расположения планет (включая солнце и луну) и созвездий и на истолковании его. Это исчисление производилось с целью установления момента наиболее благоприятного расположения планет, когда и следовало осуществить предприятие, чтобы иметь наилучший успех. Этот искомый момент назывался инициативой, буквально начинанием*. [*Initium по-латыни – начало. (Прим. ред.)]. Как же угадывался этот момент? Это было довольно сложное дело. Планеты разделялись на благоприятные, враждебные и безразличные, такое же деление устанавливалось для созвездий. Кроме того, сила планеты зависела от того, находится ли она в соответствующем ей созвездии, как бы у себя дома, или в чужом. Наконец, очень существенно было взаимное расположение планет. Круг созвездий был расчерчен четырьмя вписанными в него треугольниками, пересекавшиеся линии которых образовывали квадрат, так каждое созвездие соединялось с двумя другими по треугольнику и с третьим по квадрату. Это соединение называлось аспектом: aspectus по-латыни буквально взгляд. В настоящее время аспект означает отношение, в котором мы берем понятие или представление. В зависимости от того, в каком аспекте к данной планете находились другие, враждебные и благоприятные планеты, сила ее считалась повышенной или ослабленной. Это повышение силы называлось экзальтацией, по-латыни (exaltatio) буквально возвышением. Оно названо так потому, что планета считалась сильнейшей в час своего восхождения. Теперь экзальтацией называется повышенная возбужденность, взволнованность.

Общее расположение светил, обусловливающее исход предприятия, имело название констелляция: constellatio буквально по-латыни созвездность, созвездие. У нас теперь это слово означает обстановку, обусловливающую тот или иной исход предприятия или действия.

Таким образом инициатива, аспект, констелляция, экзальтация, ставшие теперь совершенно трезвыми и серьезными понятиями, оказываются возникшими из фантастического учения о влиянии звезд на судьбу человека и на историю и хранящими еще в своем буквальном значении печать породившего их суеверия.

Кстати сказать, и название болезни инфлюэнца возникло из того же круга суеверных представлений, так как эта болезнь приписывалась враждебному магическому влиянию, – influenza буквально по-итальянски влияние.

Как ни странно, влияние, оказывается, также заимствование: это перевод французского слова influence (влияние, воздействие), являющегося родным братом итальянского инфлюэнца. Слово влияние введено в русский язык Карамзиным в начале XIX столетия.

Известно, что буква х означает в алгебре неизвестное, подлежащее определению. Поэтому, когда немецкий физик Рентген открыл загадочные лучи, проникавшие сквозь непрозрачные предметы, он назвал их «икс-лучами».

Нас не удивляет, что х применяется в формулах с одним неизвестным, у для обозначения второго и z для обозначения третьего неизвестного: х, у, z – последние буквы всех западноевропейских алфавитов и их образца и родоначальника – латинского алфавита, так что эти буквы, естественно, могли употребляться в алгебре в этом значении в противоположность начальным буквами, прежде всего, а, в, с, обозначающим известные величины. Но в таком случае, казалось бы, нужно было начинать действительно с конца, то есть z должен быть знаком первого неизвестного, у – второго, х – третьего. Стоит ли об этом раздумывать? Разумеется, само по себе это пустяки. Но эта маленькая странность не просто случай, а имеет исторические причины.

Алгебре научили Европу арабы. Самое слово алгебра – арабское и означает восстановление (так арабские математики понимали построение уравнений). Конечно, это были только начала алгебры, они не шли дальше решения уравнений второй степени. Эти начатки алгебры вместе с употреблением цифр (которые потому и называются до сих пор арабскими) были переняты в Италии благодаря торговым сношениям итальянских купцов с Востоком – в начале XIII века. Решение же уравнений третьей степени открыл итальянский математик Феррео, профессор Болонского университета, в начале XVI века, и он долго держал свое открытие в секрете: таково было в то время отношение ученых к науке, как к секретам, которые даром не передаются. Феррео сообщил о своем открытии только любимому ученику Флоридо и то с тем условием, чтобы тот не пользовался этим секретом до его смерти.

Флоридо остался верен обещанию, которое он дал своему учителю, и только в 1535 году решил приобрести славу с помощью этого секрета. Он вызвал на состязание в Венеции пользовавшегося большой известностью в то время математика Тарталеа: каждый должен был задать сопернику три задачи, и Флоридо был заранее уверен в победе, предложив Тарталеа задачи, которые можно было решить только с помощью уравнений в третьей степени. Каково же было его смущение и отчаянье, когда Тарталеа задал ему задачи, которые поставили его самого в тупик! Тарталеа, оказалось, к этому времени сам додумался до правил решения уравнений не только третьей степени, но даже и четвертой.

Эта победа доставила Тарталеа большую славу. Кардан, имя которого сохранилось до сих пор в термине карданное соединение, известном всем велосипедистам и автомобилистам (в значении передача), долго тщетно умолял Тарталеа открыть ему эти секреты, и тот наконец согласился, но при условии, что Кардан поклянется на евангелии и даст честное слово дворянина, что он не разгласит этих знаний и запишет их только тайным шифром, чтобы даже после его смерти никто не мог их узнать. Кардан с готовностью дал требуемые клятвы, и Тарталеа вручил ему свою рукопись, в которой стихами (для лучшего запоминания) изложены были правила решения уравнений – самих доказательств Тарталеа не дал Кардану, а, может быть, он и сам не знал их. Однако Кардан вывел эти доказательства и, несмотря на свои клятвы, опубликовал в 1545 году свои открытия, признавая первенство Тарталеа.

Вскоре после этого француз Виета ввел впервые буквенные обозначения для алгебраических величин, причем неизвестные означались гласными а, е, i, о, u, а известные – согласными b, с, d, f и т. д.

Знаменитый французский философ и математик Декарт (XVII в.), создатель аналитической геометрии, пользуется для обозначения алгебраических неизвестных уже буквами х, у, z, опять под влиянием арабской математики, процветавшей в Испании в эпоху владычества мавров. Мавританские ученые с X века называли неизвестное словом шай, или шей, обозначающим по-арабски нечто, и употребляли в качестве алгебраического знака для его выражения первоначально букву арабского письма, произносившуюся ш. Но после завоевания мавританской Гренады испанцами в XV веке арабская культура быстро теряет свою самостоятельность и обособленность, и мавританские и испанские математики, пользуясь уже испанским (общеевропейским) алфавитом, заменили этот арабский знак собственной буквой, имевшей также произношение ш. Этой буквой и был х (впоследствии испанцы стали произносить эту букву как русское х, поэтому имя Дон-Кихота французы, узнавшие его раньше, произносят Дон-Кишот, как и у нас в старину, следуя французскому произношению, называли этого героя). Этим же объясняется то обстоятельство, что часто упоминаемое в английских романах шерри и испанский херес являются одним и тем же вином*. [*Английское sherry заимствовано в XVI веке от испанского vino de Xerez – по названию города Херес; современное написание этого названия – Jerez. (Прим. ред.)].

Знак х, перенятый у испанцев, а также у и z получили общеевропейское значение благодаря знаменитой «Геометрии» Декарта (1637 г.), а вместе с этим и названия этих букв – икс, игрек, зед. И если бы не маленькая странность в порядке обозначения неизвестных, никому бы и в голову не пришло, что введение этих букв для алгебраических целей – свидетельство арабского заимствования.

В романе Тургенева «Отцы и дети» Аркадий Кирсанов так спрашивает:

«–Что такое Базаров? Он нигилист.

–Как? – спросил Николай Петрович.

А Павел Петрович поднял на воздух нож с куском масла на конце лезвия и остался неподвижен.

–Он нигилист, – повторил Аркадий.

–Нигилист? – проговорил Николай Петрович. – Это от латинского нигиль, ничего, сколько я могу судить. Стало быть это слово означает человека, который... который ничего не признает?

–Скажи: который ничего не уважает, – подхватил Павел Петрович и снова принялся за масло.