Eduardo Lopez - Космос становится больше. Хаббл. Расширение Вселенной

Наверное, Хаббл, находившийся на острове Спесути, встретил эти новости без восторга. Он не очень-то любил, когда ему указывали на ошибки. Но на самом деле эту новость можно было интерпретировать как подтверждение основных выводов Хаббла о том, что Вселенная велика и закон расширения в ней выполняется.

Любой другой астроном обрадовался бы новым данным, которые подтверждали и уточняли его достижение, но не таков был Хаббл. Вернувшись в Маунт-Вилсон, он окончательно разругался с Бааде. Хаббл чувствовал, что его открытия оспариваются, что его задвигают в тень, и эта тревога передалась Хьюмансону.

В 1944 году Уолтер Адамс подал в отставку. Обсерватории нужен был новый директор, и очевидным выбором было назначение на эту должность самого известного астронома Маунт- Вилсона — Эдвина Хаббла. Однако вскоре возникли сомнения относительно его возможностей совмещать административную работу с исследовательской.

Сам Адамс был одним из наиболее убежденных противников этой кандидатуры. Хаббл постоянно отсутствовал на работе: он часто находился в Англии, а если не в Англии, то рыбачил на Рио-Гранде в Колорадо, а если не на Рио-Гранде, то, значит, веселился где-нибудь на званом вечере. Научная деятельность, такая плодотворная и интенсивная в прошлом, отошла для Хаббла на второй план. Он мало знал астрофизику, которая в то время переживала расцвет, поскольку помогала интерпретировать результаты астрономических наблюдений. Хаббл был «в высшей степени индивидуалистом», «англомания стала для него религией». Со стороны Адамса звучали и другие комментарии, лишенные дружелюбия. Отношения бывшего директора с Хабблом и так не были хорошими, а теперь совсем испортились. Хаббл уезжал куда ему было нужно, а в своих статьях он не указывал, что является астрономом Маунт-Вилсона.

Разрешить конфликт и определить, кто станет новым директором, должен был Институт Карнеги. Президент института разделял точку зрения Адамса. Хаббл был хорошим ученым, но в институте мало знали о его отличной работе в военной баллистической лаборатории и считали, что Хаббл не имеет управленческих навыков, что его самонадеянность и эгоцентризм не позволят ему руководить большим коллективом. «Я никогда не обращаю внимания на мелкие особенности межличностных отношений», — сказал президент.

С другой стороны, кандидатуру Хаббла поддерживал Ричард Толман. Астрономы всего мира не могли понять, как можно отказать в такой должности человеку, имеющему столько заслуг. Кроме того, — говорил Толман, — Хаббл придет в ярость, если его не назначат, и из-за обиды он начнет вставлять палки в колеса новому директору. Разумеется, Институт Карнеги не смог интерпретировать этот довод в пользу Хаббла, напротив — посчитал его прекрасным аргументом для того, чтобы не назначать ученого директором.

Также думали о кандидатуре Шепли, но его личные качества вызывали еще большее неприятие. В результате выбор пал на Айру Боуэна из Калтеха, и он казался правильным всем, включая Милликена, Толмана и Адамса. Боуэн не был астрономом, но зато преуспел как физик, он был протеже Милликена, и образование позволяло ему адаптироваться к астрономическим наблюдениям. Кроме того, Боуэн был приветлив, дипломатичен и ловко разрешал межличностные конфликты. Когда решение было принято, оставалась одна проблема: как сказать об этом Хабблу?

Решение предложил сам Боуэн: нужно назначить Хаббла президентом Комитета по научной программе — чисто консультационного органа. Этот пост, конечно, не директорский, но он позволил бы ученому развивать научные проекты, а зарплата директора и президента комитета была примерно одинаковой.

Однако Хаббл был уверен, что только он достоин занять пост директора. Решение Боуэна ему не понравилось, и ученый заявил, что выбор физика вместо астронома очень раздражает. Хаббл предложил Боуэну поступить наоборот: пусть директор станет научным лидером, а его деятельность будет поддерживать исполнительный руководитель, занимающийся вопросами управления. Но решение было уже принято, и Боуэна назначили директором обсерватории.

В конечном итоге эта дипломатия дала хорошие плоды и принесла мир в Маунт-Вилсон. Хаббл смирился: его престиж был сохранен, а научный комитет, президентом которого он стал, так ни разу и не был созван.

В 1949 году Эдвин и Грейс отправились в их любимое место — в гостевой домик на Рио-Гранде, в Колорадо. Эдвин занимался ловлей форели — довольно подвижным видом отдыха для 60-летнего человека. Они жили в тихой, почти безлюдной местности на высоте 2000 метров над уровнем моря. Хабблы отлично проводили время в компании друзей — семьи Кротти.

Там, на Рио-Гранде, у Хаббла и произошел сердечный приступ, который чуть не свел ученого в могилу. Из-за удаленности от цивилизации и трудной доступности это было худшее место в мире для таких неприятностей. Домашний врач Хабблов, доктор Пол Старр, поставил диагноз по телефону и сообщил, где находится ближайшее лечебное учреждение. Это оказалась больница святой Марии в Гранд-Джанкшен, за 150 км. В больнице сестры милосердия и врачи всеми силами старались помочь Хабблам, но это скорее была моральная помощь. Присматривать за известным больным приставили одну из монахинь — она не имела медицинского образования, хотя и стремилась компенсировать его отсутствие заботой и вниманием.

В больнице у Хаббла произошел второй приступ, более сильный. В Гранд-Джанкшен приехал Пол Старр и вместе с врачами и добросердечными монахинями буквально вернул Хаббла с того света. Ученый чудом выжил, и Старр порекомендовал ему забыть о своей работе. Телескопы May нт-Пал омара тоже находились на высоте 2000 метров, и больное сердце ученого могло не выдержать. Дома Хаббл медленно пошел на поправку благодаря своему крепкому здоровью и заботе Грейс и доктора, так что в следующем году он был готов ехать в Европу. Заботясь о муже, Грейс резко ограничила его контакты с коллегами, и если кто-то из них интересовался здоровьем Хаббла, он мог общаться только с ней.

Однако неукротимый Хаббл иногда получал новости об открытиях своих коллег и реагировал на них со злостью и досадой, вновь и вновь раздражаясь и тревожа больное сердце. Смерть кружила вокруг ученого, но не забирала его. Научная деятельность Хаббла постепенно затухала, как его трубка, которую он держал во рту, но больше не раскуривал. В 1950 году он присутствовал в Вашингтоне как председатель комитета медали Барнарда на вручении награды знаменитому физику, итальянцу Энрико Ферми (1901-1954), за открытия в области квантовой механики. Вклад Ферми в астрофизику менее известен, но также важен.

В октябре Старр, наконец, разрешил Хабблу провести серию наблюдений в Маунт-Паломаре. Грейс сопровождала мужа, но она не могла ночевать в монастыре, потому что женщин туда не допускали. Наблюдения проводили Аллан Сандаж, обученный Хьюмансоном, и еще один молодой астроном — очень известный сегодня Хэлтон Арп. Сандаж всегда восхищался Хабблом как своим учителем, но их близкому знакомству помешал сердечный приступ ученого. Позже Сандаж говорил, что в течение четырех десятилетий был учеником величайшего астронома.

Часто великие ученые выступают и мыслителями, что проявляется в их любопытстве к темам, не касающимся их специальности. Широкий спектр интересов Хаббла свидетельствует о том, что он был именно таким ученым. В 1949-м, на следующий год после сердечного приступа, Эдвин с Грейс поехали в Европу — в этот раз им удалось посетить пещеру Ласко. Эта пещера находится в Монтиньяке, недалеко от Брив-ла-Гайард, то есть в самом сердце Франции, поэтому любопытство Хаббла достойно восхищения. Слава шла впереди ученого, и благодаря этому у него было два прекрасных гида — те самые молодые люди, которые открыли пещеру 10 десять лет назад (к описываемому времени они превратились в зрелых 27-летних мужчин). Эдвина и Грейс повели по всем галереям, закрытым для посещений. Аббат Брейль, высший авторитет по искусству палеолита во Франции, назвал пещеру французской Альтамирой и относил рисунки к ориньякскому периоду, то есть их древность составляла от 30 000 до 38 000 лет. Сегодня известно, что рисунки относятся к мадленской культуре, то есть были сделаны 17 000-18 600 лет назад. В зале быков Хабблы восхитились совершенством фигур: единорог, лошади, большой бык, олени, корова, медведь были нарисованы с невероятным мастерством. На глубине 800 м стены пещеры покрывали бесчисленные рисунки. Грейс записала в своем дневнике: «Общее впечатление было во много раз сильнее, чем можно было ожидать».

Изображение из пещеры Ласко. Хаббл с женой посетили ее в 1949 году.

Его мнение в рассматриваемых им проблемах всегда было безупречным. Каждая его статья становилась классической.