Валентин Краснопевцев - Человек дарует имя

Показательно, что клички, так или иначе связанные с характерными звуками, обрели по воле человека животные, ведущие скрытный, зачастую ночной образ жизни. Увидеть их стоит немалого труда, а выдают они свое присутствие по большей части как раз криком или пением, кто во что горазд.

Это замечание полностью относится к коростелю. Летает он плохо и большую часть жизни проводит на земле, в густом травостое. Там коростель находит себе корм, там же и укрывается от опасности, удивительно ловко и с большой быстротой лавируя среди зарослей. Поэтому осторожную птицу увидеть непросто, и только по характерному крику распознают ее местонахождение. Крик коростеля — в сумерках или ночью — разносится на солидное расстояние, до километра!

Кулик большой веретенник заслужил вторую часть своего русского имени тем, что самец издает крик, похожий на «веретень». А в Западной Сибири издавна слышали в том же крике слова «авдоть-авдоть» и по этой причине прозвали птицу авдоткой.

От звукоподражательного «уд» ведет родословную общеславянское название птицы удода. Довольно громкий крик его ближе всего к «уп-уп-уп», но его передают и иначе: «худо тут, худо тут». Удоды обычно селятся на пустошах, неудобицах, и такая трактовка вполне объяснима, правда, лишь с точки зрения человека, птица здесь ни при чем.

Звонкая и продолжительная песня у певчего дрозда (кстати, слово «дрозд» тоже звукоподражательное: от «тро» в первоначальном «трозд»). Она к тому же и замысловатая, ибо состоит из разнообразных колен. И конечно же, как очень вольное, но зато отчасти художественное и не без доли юмора воспринимается народное истолкование песни певчего дрозда: «Филипп! Филипп!.. Иди чай пить, чай пить… с сахаром… с сахаром… Скккоррей, а то остынет!..»

Предполагают, что имя утиного кавалера — селезня звукоподражательное по происхождению, хотя доказательств этимологические словари не приводят. Так или иначе, нельзя не отметить остроумной интерпретации «разговора» утки с селезнем, приводимой в повести Н. С. Лескова «Соборяне»: «Купи коты[6], купи коты!» — это говорит утка. «Заказал, заказал!» — отвечает селезень.

Обширный список русских звукоподражательных птичьих имен можно продолжать и продолжать: ворон, ворона, воробей (от «вър», сравните со словом «ворковать»), гага и гагара (от «га-га»), грач (от «гра», сравните диалектное «граять», каркать), жаворонок, (от «жа»; первоначально «жаворон», сложенное из «жа» и слова «ворон»), зуек (уменьшительно-ласкательное от «зуй», в основе которого звукоподражание «зу»; сравните с «зуд», «жужжать», «жук»), кулик (прежнее «куль»), тетерев (от видоизмененного «тер-тер»), чиж (от «чи») и многие другие.

Между прочим, у чижа есть тезка — чечетка. Так же в русских диалектах называют болтливую женщину.

Звукоподражательное «сквор» положено в основу имени скворца: здесь тот же корень, что и в слове «шкварки», которые, как хорошо известно каждой хозяйке, «шкворчат» на сковородке.

По поводу синицы, казалось бы, и рассуждать-то нечего: наверняка ее кличка происходит от прилагательного «синий». Знакомство с внешностью птички лишь укрепляет это мнение: в ее оперении, как бы ни было оно порою пестро, всегда находится место для синего цвета, а одна из синиц даже зовется лазоревкой!

И все-таки синица — не синяя. Первоначальным ее именем, изменившимся позднее, было зиница, происходившее от звукоподражательного «зинь».

С трелью полевого жаворонка соперничает песня жаворонка лесного — не столь громкая, но зато более мелодичная. Ее воспроизводят как «юли-юли-юли…», отсюда и народное прозвище пернатой солистки — юла.

«Чек-чек», — кричит в случае тревоги луговой чекан. «Чьи вы, чьи вы?» — заунывно и надоедливо, словно жалуясь, повторяет чибис, проносясь кругами почти над самой головою прохожего. «Квак-квак», — подражает лягушкам цапля кваква (здесь уместно будет припомнить и название целого семейства лягушек — квакши). «Киль-ди, киль-ди», — произносит североамериканский зуек кильдир. «Ке-ке-лек, ке-ке-лек», — кудахчет кеклик, или иначе — каменная куропатка. Долгое «ки» и краткое «ви» — ночной пароль новозеландской бескрылой птицы киви.

Точно неизвестно, почему бойкого куличка, без конца снующего туда-сюда по мокрому мху или траве, назвали странным именем — фифи. Может быть, оттого, что он имеет привычку постоянно трясти задней частью тела? Ведь и иных модниц за манерность поведения мы называем фифами! Но возможно и другое объяснение: в его громких и довольно мелодичных выкриках можно услышать свистящее «фи-фи».

В начале этой главы говорилось о несовершенстве, приблизительности звукоподражания. Тем более удивительным представляется необычайное совпадение звукоподражательных имен, которыми наделили жители Европы хорошо известную каждому из нас и «в лицо», и по особенным повадкам лесную птицу — кукушку.

У немцев она зовется кукук, у французов — куку, у итальянцев — куколо, у испанцев — куко, у румын — кук, у чехов, болгар, поляков соответственно — кукачка, кукувица, кукулка (или куковка), куказица… И в основе всех этих совпадающих прозвищ — практически одинаково услышанное «ку-ку»!

Звукоподражательные имена более всего характерны для птиц с их развитым голосовым аппаратом, они составляют как бы привилегию пернатых. Однако и у четвероногих представителей животного царства встречаются клички такого же происхождения.

Чилийского грызуна, ведущего скрытный образ жизни, местные жители называют туко-туко, или тундуко. Зверьки обитают колониями в подземных норах на глубине до 25 сантиметров и проявляют активность лишь с наступлением сумерек. Поэтому их чрезвычайно редко можно встретить на поверхности. Отсюда одно из испанских прозвищ грызуна — окульто, что означает в переводе невидимый, скрытый. Оба же предыдущих имени — туко-туко и тундуко — примерно одинаково имитируют голос зверька, доносящийся из-под земли.

Русское имя свиньи ныне не воспринимается нами как звукоподражание, к нему гораздо ближе бытовые прозвища животного: хряк, хрюшка. Но кличка свиньи — по происхождению не русская и даже не славянская — считается заимствованием (переделкой) из древнеиндийского языка, где «сукарас» значило — зверь, который делает «су-су».

Тысячелетия назад люди сумели поставить себе на службу целую армию особо приближенных, то есть прирученных и одомашненных животных, тем самым в огромной степени уменьшив свою изначальную зависимость от капризов природы. Произошел крутой поворот, наложивший отпечаток на весь жизненный уклад вчерашних неутомимых охотников за лесной, степной и водной дичью.

Если прежде можно было без всяких для себя последствий обходить вниманием пестрое разноцветье равнин и приречных пойм, то теперь они становились пастбищами, призванными обеспечивать безбедное содержание скота — главного богатства и мерила благополучия.

Обратившись к хорошо известному каждому школьнику слову «ботаника», убеждаемся, что древние греки рассматривали растение — ботанэ не более и не менее как пищу для скота — ботон’а. Точно так же и наше русское слово «трава» в его самом старинном значении разъясняется языковедами как то, что тратится, потребляется, съедается (сравните слово «потрава»). А тюркское «от», трава, легло в основу как туркменского «отар», пастбище, выгон, так и кумыкского «отар», овечье стадо, откуда пошло и наше «отара».

Все знают болотную ягоду клюкву. Считается, что это название появилось в результате перестановки согласных в первоначальном «клювка». Это отнюдь не невозможно, как показывает сравнение с бытующим по сию пору в сербохорватском языке названием ягоды — кльувка. И таким образом, самое старое значение слова «клюква» — ягода, которую клюют птицы.

В русских диалектах клюкву еще называют журавикой. Вы, конечно, сразу подумали о журавле и не ошиблись. Действительно, журавика — журавлиная ягода. Известно, что эта птица — большая охотница до клюквы.

Особенности отношения к питанию нашли отражение и в кличках конкретных животных. Так, одна из сов — неясыть — вероятно, недаром названа столь выразительным именем, означающим ненасытная. Надо полагать, она не страдает отсутствием аппетита!

Название рыбы жереха образовано от старинного и сохраняющегося еще поныне в диалектах русского языка слова «жер» — клев, пища, аппетит. В свою очередь «жер» является производным от глагола «жерати», в современной форме «жрать». Звучит грубовато, но зато точно! Жерех-обжора — по существу, тезка неясыти-ненасытной.