Айзек Азимов - Путеводитель по Шекспиру. Английские пьесы

Камлот (точнее, Камелот) — легендарная столица короля Артура, поэтому она также ассоциируется с кельтской Британией. Точное расположение города (или крепости) Камелот неизвестно, однако можно сделать вывод, что он находился в юго-западной части Англии, неподалеку от Солсберийских пустошей.

«Неуч и хвастун!»

Гнев заставляет Кента забыть о вежливости, и в конце концов он оскорбляет не слишком терпеливого герцога Корнуэлльского. Приносят колодки и надевают их Кенту на запястья и лодыжки. Это считалось позорным наказанием, его использовали только для простолюдинов. Таким образом, намеренно оскорбляли и короля Лира, слугой которого был Кент.

Приказав принести колодки, Корнуэлл говорит Кенту:

Подать сюда колодки!

Ты посидишь в них, неуч и хвастун!

Я проучу тебя!

Акт II, сцена 2, строки 20–22[7]

Здесь, как и в паре других мест, содержится намек на преклонный возраст Кента. Однако, когда переодетый Кент впервые предстает перед Лиром, на вопрос о своем возрасте он отвечает:

Я не так молод, чтобы полюбить женщину за ее пение, и не так стар, чтобы сходить по ней с ума без всякой причины. Сорок восемь лет жизни за спиной у меня.

Акт I, сцена 4, строки 38–40

В наше время сорок восемь лет — еще не старость[8]. Однако в эпоху Шекспира продолжительность жизни была намного меньше, а питание и медицинское обслуживание сильно уступали современным. Те, кого мы сейчас называем людьми зрелого возраста, во времена Шекспира находились в гораздо худшей физической форме (конечно, не все поголовно) и по меркам того времени считались стариками.

Расхождение в прежней и нынешней оценке возраста героев проявляется во многих пьесах Шекспира.

«Бедный Том…»

Но Эдгару, законному сыну Глостера, приходится еще хуже, чем Кенту. Его объявили вне закона; любой может убить его без суда и следствия; кроме того, его ищут. Он вынужден изменить облик (по крайней мере, пока не прекратят поиски). Эдгару приходит в голову мысль притвориться ненормальным, в сельской местности времен Шекспира таких людей было очень много. Он говорит:

Я возьму пример

С бродяг и полоумных из Бедлама.

Акт II, сцена 3, строки 13–14[9]

«Полоумный из Бедлама» — это неопасный сумасшедший или человек с несколько поврежденной психикой, которого не держали в больнице. Однако своего места в обществе он найти не мог, а потому был вынужден просить милостыню.

Конечно, личина страшная и унизительная, но едва ли кому-то придет в голову искать за ней молодого аристократа. (Кроме того, это давало Шекспиру возможность усилить напряжение нескольких предстоящих сцен и более выпукло изобразить характеры героев.) Во всяком случае, внешность нищего из Бедлама позволит Эдгару выжить; сохрани он свой облик, его ожидала бы скорая и неизбежная смерть.

Эдгар с горечью начинает осваивать новую роль и произносит в подражание нищим несколько жалобных просьб подать на пропитание:

«Несчастный Том» еще ведь значит что-то,

А я, Эдгар, не значу ничего.

Акт II, сцена 3, строки 20–21

«Несчастный Том»[10] — общеупотребительная замена выражения «Том из Бедлама»; так обычно называли нищих. «Турлигод» — возможно, пример невнятицы, которую произносили бедняги с поврежденными мозгами. Тот, кто притворялся идиотом с целью собрать больше милостыни, перенимал эту манеру.

«Истерика…»

Лир прибывает в замок Глостера (найдя сбежавшую вторую дочь) и сразу замечает своего верного слугу, посаженного в колодки. Явное оскорбление, нанесенное королю в замке, который он считал своим последним убежищем, вызывает у него первые признаки безумия. Лир говорит:

Меня задушит этот приступ боли

Акт II, сцена 4, строки 56–57[11]

Hysterica passio буквально означает «страсть, скрывающаяся в матке». В древности матку ошибочно считали ответственной за неконтролируемые эмоции, то есть истерию. Возможно, такое представление возникло из-за того, что женщины эмоциональнее мужчин; поэтому считалось, что причина истерии кроется в каком-то специфически женском органе.

Лир, теряющий над собой контроль, считает, что какой-то внутренний орган (матка (так у Азимова)) поднимается вверх и пытается овладеть его мозгом.

Дальнейшие события только подливают масла в огонь. Лиру с трудом удается добиться встречи с Реганой. Когда дочь приходит, Лир ищет у нее защиты, но дочь холодно отвечает, что она поддерживает Гонерилью.

Прибывает сама Гонерилья. Старый король все еще гневается на старшую дочь, но его постепенно лишают всех оговоренных привилегий, пока он не понимает, что остался ни с чем.

Но даже сейчас Лир пытается вести себя как прежний самовластный король. Он говорит:

Я так вам отомщу, злодейки, ведьмы.

Что вздрогнет мир. Еще не знаю сам,

Чем отомщу, но это будет нечто

Ужаснее всего, что видел свет.

Акт II, сцена 4, строки 278–281

До сих пор Лир мало чем отличался от своих старших дочерей. Все они надменны, дерзки, и если обладают властью, то пользуются ею беспощадно. Но теперь Лир лишился власти, а дочери ее приобрели; Лир стар, а дочери молоды.

Теперь Лир оказался в положении Корделии; старшие дочери обращаются с ним не лучше, чем он обращался с ней (причем для этого у Лира было куда меньше оснований). Но Корделия тут же нашла пристанище у мужа во Франции, а Лиру податься некуда.

И с этого момента мы начинаем сочувствовать старому королю; Шекспир добивается этого, показывая, что Лир начинает слабеть. Королю хочется плакать, но он старается сдержать слезы, чтобы не испытывать невыносимого унижения перед бессердечными дочерями. Поэтому Лир вынужден обратиться к единственному из присутствующих, кто находится на его стороне. Он с горечью говорит бедному беспомощному шуту:

Шут мой, я схожу с ума.

Акт II, сцена 4, строка 285

С этого момента Шекспир постоянно поддерживает в нас жалость к королю. Точнее, с каждой сценой усиливает ее.

Приближается буря, и Регана бормочет, что позволит королю остаться в замке, но только одному. Никто из свиты за ним не последует.

Лир, не пожелавший принять это оскорбительное предложение, требует коня и уезжает куда глаза глядят. Отпущенный на свободу Кент бросается его искать.

«…Из Франции»

Третий акт начинается сценой бури. Встревоженный Кент ищет короля. Он сталкивается с одним из сторонников Лира и сообщает ему о разногласиях между герцогами Альбанским и Корнуэлльским. Ранее Кент регулярно переписывается с Корделией (сидя в колодках, он упоминает о полученном от нее письме). Но у Кента есть еще более важные новости. Он говорит:

Верно лишь одно:

В истерзанный наш край явилось войско

Из Франции.

Акт III, сцена 1, строки 30–31

У Холиншеда сказано, что оскорбленный Лир уплыл во Францию, где его приветливо встретила младшая дочь. Однако в версии Шекспира Корделия не ждет приглашения. Узнав о несчастьях Лира, она тут же устремляется ему на выручку.

Видимо, спешащее на помощь войско скоро должно высадиться в Англии, потому что Кент хочет послать Корделии сообщение с человеком, который в данный момент является его собеседником. Он говорит:

Доверьтесь мне и поспешите в Дувр,

Там вы найдете ту, кто наградит

Вас щедро за подобное известье…

Акт III, сцена 1, строки 35–37

Дувр, расположенный на юго-восточной оконечности Англии, является ближайшим портом к Франции. От французского города Кале, находящегося на другом берегу Ла-Манша, его отделяют всего 22 мили (35 км), поэтому логично сделать Дувр местом высадки французского десанта.

«…Царство Альбион»

Кент находит Лира, окончательно обезумевшего и рвущегося навстречу буре. За королем по пятам следует бедный дрожащий шут. С огромным трудом Кенту удается завести Лира в жалкий шалаш, где можно укрыться от дождя и ветра.

По пути к шалашу шут останавливается, чтобы и произнести, обращаясь к публике, рифмованное пророчество с хромающим ритмом. Такие темные стихотворные пророчества во времена Шекспира были весьма популярны. Лучшим примером этого вида творчества являются бессмысленные вирши, собранные французским мистиком Мишелем де Нотр-Дамом, более известным под именем Нострадамус. Эти вирши, опубликованные в 1555 г., приобрели огромную известность, когда одно из содержавшихся в них пророчеств сбылось (несомненно, случайно). Там точно описывалась предстоящая необычная смерть Генриха II Французского в 1559 г. Генрих погиб в результате несчастного случая на рыцарском турнире. На нем был золотой шлем (golden helmet), а в стихотворении говорилось о смерти короля в «золотой клетке (golden cage)».