Виолетта Гайденко - Западноевропейская наука в средние века: Общие принципы и учение о движении

58

Важность понятия субстрата в аристотелевской концепции показана в работе П. П. Гайденко [20]. Однако использование этого понятия связано с появлением новых и весьма серьезных проблем, многие из которых стали предметом обсуждения в средневековом аристотелизме. В данной работе мы сосредоточиваем внимание именно на таких проблемах.

В работе «О возникновении и уничтожении» Аристотель прямо говорит об этом: «А отчего непрерывно движение — оттого ли, что непрерывно движимое, или оттого, что непрерывно то, в чем (в отношении чего. — Авт.) оно движется? Я имею в виду, например, место или свойство. Ясно, что оттого, что непрерывно движимое. Ведь как иначе может быть непрерывно свойство, если не оттого, что непрерывен предмет, которому оно присуще?» (О возникновении и уничтожении, 337а 25—29) [7, 3, 437].

«Следует считать, что другие акциденции, которые сохраняются в этом таинстве, находятся как в субъекте в сохраняющейся протяженной величине (quantilas dimensiva) хлеба и вина» [161, 683].

Изложение этих дискуссий см.: [31].

Анализ средневековыми мыслителями принципов естественного движения проводился при разборе соответствующих разделов сочинений Аристотеля. Это обычно комментарии или вопросы либо к восьмой книге «Физики», либо к четвертой книге «О небе». Для иллюстрации можно привести, например, следующие вопросы Альберта Саксонского (ок. 1316—1390) к восьмой книге «Физики»: «6. Могут ли неодушевленные тяжелые и легкие тела быть самодвижимыми? 7. Является ли тяжелое тело самодвижимым по удалении того, что препятствует его движению?» (см.: [151, 203]).

А вот вопросы Жана Буридана (ок. 1300 — ок. 1358) к четвертой книге «О небе»: «2. Служат ли естественные места тяжелых и легких тел причинами их движений? 3. Движимо ли естественно тяжелое или легкое тело вниз или вверх тем, что его производит (generans), или тем, что устраняет препятствие? Движимы ли активно тяжелые и легкие тела тяжестью и легкостью?» (см.: [151, 205]).

В связи с проблемой «двигатель—движимое» обсуждались вопросы о сопротивлении при движении и о возможности движения в пустоте, обычно в комментариях или вопросах к четвертой книге «Физики». Вот некоторые из «вопросов» Альберта Саксонского: «9. Имеет ли тяжелое простое тело внутреннее сопротивление при своем движении вниз, а также легкое тело в своем движении вверх? 10. Требуется ли сопротивляющаяся среда при всяком движении тяжелых и легких тел? 11. Если пустота существует, может ли тяжелое тело двигаться в ней? 12. Если пустота существует, может ли нечто быть движимо в ней с конечной скоростью локальным движением или движением изменения?» (см.: [151, 201]).

Текст коммент. 71 к IV книге «Физики» (Aristotelis opera cum Averrois commentariis. Frankfurt, 1962. Vol. IV, fols. 158 recto col. 1—162 recto col. 1) цит. по: [151, 253—262].

Аристотелевский закон движения для рассматриваемого случая выражается соотношением (скорость в воде)/(скорость в воздухе) = (плотность воздуха)/(плотность воды). Правило Авемпаса таково: (плотность воды)/(плотность воздуха) = (замедление в воде)/(замедление в воздухе).

Aristotelis opera cun Averrois commentariis, vol. V, fols. 198 recto col. 1—199 recto col. 1 цит. по: [151, 263—264].

Термин operatio (операция) означает у Фомы процесс реализации второй потенции.

Подобный аргумент упоминает и Альберт Саксонский в своих «Вопросах» к «Физике» («Вопросы» Альберта Саксонского к «Физике» Аристотеля (Quaestiones et decisiones physikales insig-nium virorum: Alberti de Saksonia in octo libros De celo et mun-do… recognite rursus et emendate summa accurationis… magistri Georgii Lokert. Paris. 1518) цит. по [151]) под названием: «несовместимость концов» (incomposcibilitas terminorum), или «расстояние между концами» (distantia terminorum). Вот как он описывает этот род сопротивления: «Существует представление, что если бы не было сопротивления среды, но можно было бы вообразить пустоту, то простое тяжелое тело… опускалось бы в ней последовательно и с конечной скоростью, потому что невозможно, чтобы оно было одновременно в конце, из которого, и в конце, к которому оно движется. А так как это невозможно, то необходимо, чтобы оно двигалось последовательно от конца, из которого оно движется, к концу, к которому оно движется, так что несовместимость нахождения одновременно в различных местах служит причиной конечной скорости движения простых тяжелых и легких тел» [151, 273]. Очевидно, что здесь мы опять встречаемся с идеей пространства. Функцию сопротивления выполняет в данном случае некая непрерывная величина, которая преодолевается движущимся телом не сразу, а последовательно.

Используемые здесь количественные характеристики тяжести и легкости Альберт Саксонский вводит, опираясь на общераспространенное в XIV в. учение о широте форм. Заметим, что использование такого рода количественных характеристик не означало апелляции к реальному измерению, а значит, и к опыту. Учение о широте форм будет рассмотрено ниже.

Альберт не уточняет, в каких единицах должны измеряться тяжесть и сопротивление, ибо самой проблемы измерения физических величин для него, равно как и для других представителей средневековой физики, не существовало, так как не ощущалось потребности в эмпирической интерпретации абстрактно-математических соотношений. О своеобразии «количественных» оценок и методов, применявшихся в средневековой физике, более подробно будет сказано в главе об интеисии и ремиссии качеств.

«Вопросы» Буридана к «Физике» Аристотеля (Acutissimi philosophi reverendi Magistri Johannis Buridani subtilissime questiones super octo physicorum libros Aristotelis… Paris, 1509) цит. по [82].

Очевидно, русские слова «стремительность» и «напор» довольно хорошо передают смысл латинского термина impetus. Я. Г. Дорфман использовал русское слово «напор» для передачи этого термина: «…Движитель, приводя в движение перемещающееся тело, внедряет в него определенный напор или некую (присущую) перемещающему телу двигательную силу…» [27, 103]. Однако слово «импетус» уже прижилось в нашей литературе и вполне может быть оставлено без перевода, в русской транслитерации.

В статье «Галилей и Платон» Койре пишет: «Таким образом, аристотелианская физика представляет собой превосходную, совершенно связную теорию, которая, по правде сказать, имеет один-единственный изъян (помимо того, что ложна): то, что она противоречит ежедневной практике, практике бросания» [115, 261].

Вот как описывает это явление И. Д. Рожанский в примечаниях к «Физике» Аристотеля. «Взаимное круговое давление — antipenstasis — происходит, по мнению Аристотеля, в воздухе или воде, когда движущееся тело толкает находящуюся перед ним среду, и этот толчок, распространяясь как бы по кругу, в конце концов возвращается к исходному телу, но уже с обратной стороны. С помощью такого кругового движения Аристотель считал возможным объяснить полет брошенного тела, когда оно продолжает двигаться в воздухе, уже не находясь в соприкосновении с агентом, вызвавшим его движение» [7, 3, 567].

Обычно недооценивается сила этого постулата, а ведь он, по сути дела, равносилен утверждению о непрерывности пространства, которое принимает физика нового времени; по тому, как трудно допустить и представить себе, что некое явление предполагает разрыв пространства, перерыв, пробел в нем, можно судить о значении соответствующего, в известном смысле, постулата о сплошности космоса.

См.: Аристотель. «О небе», 301в 22—29 [7, 3, 349].

Возможно, здесь имеется в виду, что когда некий двигатель заставляет воздух двигаться, допустим, вверх, то этот двигатель заодно провоцирует наличную у воздуха потенцию к естественному движению вверх. То же самое имеет место в случае движения вниз: ведь воздух и легкий, и тяжелый. А уже это естественное движение, как бы спровоцированное первоначальным насильственным, как раз и может быть ответственно за продолжение движения в отсутствие первоначального двигателя. Этот момент подчеркнут в рассуждениях Фомы Аквинского.

Необходимо заметить, что эти фальсифицирующие примеры являлись, по большей части, неосуществимыми, хотя и заимствовались из сферы опыта, но были просто мысленными построениями. Для средневековых авторов мысленная очевидность считалась вполне достаточной.

Подробное обсуждение вопроса дано в работах [133; 138; 157].