Гуго Глязер - О мышлении в медицине

Такие, казалось бы не поддающиеся использованию вещества, как камень или железо, благодаря искусству алхимии возможно подвергнуть возгонке или разделить. Каждое качество, полезное или вредное для здоровья, мы можем свести к этим трем субстанциям. Эти три субстанции сообща образуют человеческое тело. Если одна из них уменьшается, то другая увеличивается. В этом кроется происхождение болезней. При этом болезнь во всех отношениях должна поддаваться сравнению с человеком.

Первая субстанция — это сера. Если на нее попадает искра, то сера портится. Сера горит — ив этом проявление мужского начала. О ртути можно сказать то же самое. Только тогда, когда ртуть возгоняется солнцем, она поднимается. Существует лишь одна форма ртути, но именно из ртути исходят многие болезни. Что касается солей, то каждая из них может вызвать болезнь. «Итак, в трех субстанциях заключены все болезни: то, что сернисто, следует превратить в серу, дабы оно сгорело; что состоит из ртути и потому поддается возгонке, то следует доводить до возгонки, а то, что состоит из соли, следует превращать в соль, если его много и оно мелко. Так понимают общие причины болезней».

Три субстанции организма имеются в виду частично символически, частично как объединяющие длинный ряд подвидов. Этому соответствует также и множество лечебных средств. Они заменяют части органов, разрушенные болезнью. Поэтому Парацельс видит основы медицины в четырех кругах мышления и опыта: философии, астрономии, алхимии и добросовестности врача. Ведь для него, как и для Гиппократа, этика врача была основой врачевания.

Об алхимии Парацельс говорит: «Если врач не сведущ и не искушен в алхимии в высшей степени, то все его искусство тщетно. Ибо природа настолько утончена в своих творениях, что ее не следует применять, не владея большим искусством. Она не дает нам ничего такого, что само по себе было бы завершенным; человек должен это завершать. Это завершение и называется алхимией». Итак, Парацельсу алхимия представляется подготовкой и утончением естественных веществ для нужд человека.

Алхимия предоставляла в распоряжение Парацельса нужлые ему лекарства, и можно вполне допустить, что он с их помощью достигал больших успехов, чем другие врачи его времени. А что он был прав, неутомимо защищая высказанные им положения о значении алхимии, т. е. химии, показывает дальнейшее развитие медицины; ибо значение, какое химия приобрела впоследствии, особенно со времени Эрлиха, известно всем. Но она началась со времени деятельности Парацельса.

Мысли, высказанные Парацельсом, и его советы врачам лишь медленно находили признание или совсем не находили его; это понятно. Но, несмотря на это, еще в XVI веке, а особенно в XVII веке было несколько видных ятрохимиков, например ван Гельмонт (1577–1644), которого мы можем называть последователем Парацельса.

Он был неоплатоником, как и Парацельс, но пошел дальше него. Природа, говорил он, не является чем–то законченным, но непрерывно подвергается дальнейшему развитию. Он отрицал и существование жизненных духов и жизненных сил. Это обстоятельство, а прежде всего непоколебимая вера в лечебную силу медикаментов привели его к сильным конфликтам, так как он не признавал лечебной силы религии. Ван Гельмонт провел два года в тюрьме и был оправдан только посмертно. Его следует считать самым значительным естествоиспытателем своего времени, Фаустом XVII века, так как он, будучи охвачен неутомимом жаждой знания, во всем проявлял свое критическое мышление.

Ван Гельмонт, подобно Парацельсу, был противником галенизма с гем преимуществом, что его знания были лучше обоснованы. Изучив все отрасли знания, он стал врачом, горячо верившим в свою науку. Единство природы — вот его основное положение; человек, как и каждое существо, состоит из вещества и силы. Вещество ван Гельмонт называет материей, силу — археем. То, что Гёте много позднее выразил как «Умри и возродись!», он усматривал в непрерывном образовании и исчезновении, изо дня в день принимающем новые формы по вечной воле творца. Жизнь состоит в тесном соединении вещества и силы, материи и архея; при этом ван Гельмонт различал два источника силы: высший архей, названный им Archaeus influus, являющийся жизненным началом, более духовным, чем архей в представлении Парацельса, и Archaeus insitus, т. е. архей, каким обладали орган и каждая часть человеческого тела; этот архей тесно связан с веществом органа. Но не следует думать, что ван Гельмонт считал Archaeus influus душой; для него этот архей скорее был лишь органом души.

Ход его мысли был следующим: над материей властвует архей, ниспосланный душой; самой душой повелевает дух, божественный и бессмертный. В своем представлении о болезнях ван Гельмонт соглашается с Парацельсом. Заболевание не простая противоположность здоровья; болезнь есть действительность, ens reale, и местом ее пребывания служит сам архей, с которым она должна быть связана, ибо архей — идея жизни. В связи с этим возникают изменения в органе, в теле человека. Следует указать на символизм, лежащий в основе такого хода мыслей ван Гельмонта. Но его значительный шаг вперед в медицинском мышлении не оставляет сомнений.

Ван Гельмонт коротко высказывает свои взгляды и на причины болезней. Основой, причиной в собственном смысле всегда является idea morbosa, т. е. конституция, предрасположение. Все остальное — только случайная причина; при ней все зависит от Archaei influus; случайные причины зависят от Archaei insiti; они более важны, гак как здесь врач может вмешаться; случайные причины снова разделяются на две группы: полученное (гесерta) и задержанное (retenta); первое проникает извне вследствие колдовства или действия ядов; второе возникает, например, вследствие неправильного пищеварения.

По вопросам лечения ван Гельмонт высказывает следующие взгляды. Задача человека — изучить тайные силы лекарств, они действуют не в силу противоположности (Гален), не ввиду сходства качеств (Парацельс), а тем, что вызывают в архее новые излечивающие начала. О своих лекарствах, которые он называл тайными (arcana), т. е. специфическими, он сообщает немногое; он хотел воспрепятствовать злоупотреблению ими; кроме того, он был противником чрезмерных кровопусканий и чрезмерного применения слабительных. Он, подобно Парацельсу, был реформатором медицины и хотел таковым быть. Что он, несмотря на успехи его учения сравнительно с учением Парацельса, все–таки встретил лишь малое признание, зависело частично от него самого, частично от его эпохи. Ибо ван Гельмонт после своих странствий удалился в дёревню под Брюсселем, где как всеми уважаемый практический врач в тишине работал над своими книгами.

Многие, естественно, отвергали не только взгляды ран Гельмонта, но и ятрохимию в целом. Кроме того, как ее соперница возникла ятромеханика, или ятрофизика, не объяснявшая организма человека и жизни в свете химии, но пытавшаяся разрешить загадки природы, исходя из аналогии с механическими явлениями. Исходной точкой этого учения стал появившийся в 1628 г. труд Уиллиама Гарвея о движении сердца и крови, принесший ему честь открытия большого круга кровообращения. Впрочем, уже до него Сервет высказал мысли о газообмене в легких и тем самым открыл малый круг. Но Сервет был богословом, борцом за свою веру, за что он впоследствии поплатился жизнью, и его столь важное для физиологии замечание, высказанное им в богословском сочинении, не привлекло к себе должного внимания.

Напротив, открытие Гарвея, бывшее результатом наблюдений и эксперимента, привлекло к себе живой интерес, и врачи отныне стали рассматривать и объяснять все процессы в человеческом теле как механические явления. К этому присоединилось влияние философа и математика Декарта, видевшего в человеческом организме физическое тело, мельчайшими составными частями которого были тельца, двигавшиеся вихреобразно, что и определяло все функции и качества организма. Таким образом, человек и животные были организмами, подобными машине, и подпадали под действие законов математикй и механики.

На медицину ятрофизика вначале оказывала неблагоприятное влияние; ученые допускали преувеличения и старались все объяснить механически; весьма сильно сказывался и дух сомнения, охватывавшего Декарта. Это касалось также и восприятий органами чувств, для реальности которых требовали доказательств на основании экспериментов; с этой целью были созданы различные измерительные приборы; разумеется, пользовались и весами. Медики начали мыслить при помощи цифр и чисел.

Санторио открыл при этом невидимое дыхание, перспирацию, потерю воды через кожу; тем самым к кровопусканию и применению слабительных средств прибавилось потогонное лечение, которое больные должны были широко применять. Также и здесь, как это часто бывает, правильное мышление вскоре пошло по неправильному пути.

Ятрофизики старались отразить в числах все виды деятельности человеческого тела или его органов: работу мышц конечностей, силу сердца, скорость тока крови; если при этом ятрофизики делали ошибки, то все–таки они наблюдали сокращения сердца, определяли его силу и находили, что она соответствовала весу в три фунта. Несмотря на допускаемые ошибки, это все же была научная работа, так как соблюдались основные правила естествознания и особенно медицины — наблюдение и эксперимент. Отнюдь не следует относиться с усмешкой к представлениям и данным, полученным в те времена. Они были в соответствии с той эпохой часто своеобразными, очень часто неверными, но это было движением вперед.