Алексей Ходорыч - Энкоды: Как договориться с кем угодно и о чем угодно

Философы и психологи говорят о том, что, помимо сатиры, которая была так важна в доперестроечные времена и которой, так же как и секса, в нашей стране «не было», помимо иронии и сарказма, есть еще и живой смех, живое веселье или смех радости. Никто ни над кем не потешается, не издевается, не унижает, не высмеивает никого. Именно в нем, таком смехе, прежде всего нуждаются люди. Оказывается, смех радости – это то, что продлевает жизнь (это реальные факты, а не побасенки).

Энкоды – это смешно. Хотя, может быть, смешно и не всем, и не сразу. Если сами по себе слова – носители энкодов и не покажутся вам смешными, то интонация, мимика, жесты, а также, конечно, контекст придают произносимому комический характер.

Но что значит «комический»? Отчего «комический»? Что в них от комического?

Если вам это будет сколько-нибудь интересно, то есть если вы не только – практик, экспериментатор, будущий искусник энкодов, но еще и теоретик, интересующийся комической природой энкодов, то приглашаем вас сейчас на диспут: в чем природа энкода, почему энкоды – это смешно? И не являются ли они совершенно особым жанром комического, который пока еще не был описан литературоведами и философами?

Признаться, мы так и думаем, – не был…

Но давайте вначале присмотримся к слову «комическое» и опишем его жанры – бегло, конечно. Это поможет нам разобраться в сути энкодов.

Во всех случаях в комическом присутствует конфликт противоположных начал. Для Аристотеля это столкновение безобразного и прекрасного, для Канта – ничтожного и возвышенного, для Шопенгауэра – нелепого и рассудительного, для Шеллинга и Аста – бесконечной предопределенности и бесконечного произвола, для Бергсона – машинообразного и живого, для Фолькельта – неценного и притязающего на ценность, для Липса и Бэна – ничтожного и великого, для Гегеля – мнимого и действительного...»

Смех оказывается способен перестроить мысль, блуждающую в лабиринтах стереотипов.

Некоторые современные авторы подчеркивают, что общей идеей всех концепций комического является «отклонение от нормы», но эта мысль оказывается слишком абстрактной. Польский ученый Дземидок даже иронически замечает по этому поводу, что все существующие определения похожи на костюм неподходящего размера: они либо уже, чем нужно, либо слишком просторны.

Голос из зала. А как же энкоды? Когда же про них?

Лектор: Не хотите страшных ответов, не задавайте страшных вопросов.

Впрочем, продолжим...

Нет определения «комического» – не будет и новой науки энкодов. А иначе – никак! Такова наша позиция...

Комическое вообще есть нарочитое несоответствие между сущим и сущностным (образом и оригиналом, исполнением и образцом, кажущимся и действительным подразумеваемым и наличным)[17]. А энкод – шифрограмма, «распаковывая» которую собеседники имеют дело с нарочитым несоответствием.

Нарочитость указывает на условность чего-либо. Комическое всегда подразумевает наличие условного плана, где и разворачивается конфликт между сущим и сущностным. Безвредная нелепость («комическое», по Аристотелю) вызывает смех, а не плач. Она только подделывается под реальность, чего, собственно, не скрывает. Она своим видом показывает: «Не путайте меня с реальностью, я лишь знак того, чего нет наяву!»

Комическое обеспечивает нам двойную защиту от реальности: это – знак столкновения знаков реальности, а не объектов, существующих в действительности. Двойной кордон из знаков. Это тоже требует пояснения.

В комическом сосуществуют и противостоят друг другу два образа объекта – привычный и необычный. Они противоположны по смыслу и представляют собой знаки – большого и малого, достойного и недостойного, величественного и пошлого, неизвестного и самоочевидного, разумного и абсурдного и т.д. и т.п. Между образами-знаками устанавливается особое соответствие: один из них выступает как «означающее» по отношению к другому как «означаемому». Голова Луи-Филиппа на карикатуре Домье превращается в грушу, ветряная мельница у Сервантеса – в великана, столоначальник из романа Булгакова – в подписывающий бумаги пиджак. Эти подстановки и превращения условны – достоверны лишь в пределах определенной знаковой формы. Поэтому-то комическое не сводится лишь к отождествлению неотождествимого (нелепице, абсурду), но есть именно знаковое отождествление неотождествимых знаков. (В.А. Пет ровский)

Вот представьте себе – скрипка… Точнее, рисунок скрипки. А рядом, на рисунке, рисунок бирки. А там написано: «Скрипка Страдивари. Второй сорт». Получается – два знака (рисунок скрипки и бирка с надписью) в плоскости третьего (рисунок в целом). Логический абсурд в знаковом обрамлении. Смешно!

Но если мы имеем дело с совмещением несовместимого в жизни, то нам совсем не смешно. Например, вы идете по коридору и видите идущую вам навстречу женщину огромного роста, худющую, с руками-щупальцами осьминога и вывернутыми ногами. Или, допустим, мужчина встречает на своем пути необозримое по своим габаритам существо (расплывшееся лицо, шарообразный живот, ноги-тумбочки). Смешно? Да нет – страшновато. Но когда вы вдруг понимаете, что перед вами кривое зеркало, тут и начинаете улыбаться. Вот почему мы говорим, что комическое – это знак для обозначения знаков реальности, а не реальности как таковой.

Или еще представьте себе: семья – бедная-пребедная. Мальчика за полученную им оценку побили родители. Он плачет. Девочка мучает кошку, причем очень жестоким способом. Смешно? Не очень… Теперь мы помещаем все это в плоскость знака – плоскость условности. И ситуация становится смешной:

Ревет сынок. Побит за двойку с плюсом,

Жена на локоны взяла последний рубль,

Супруг, убитый лавочкой и флюсом,

Подсчитывает месячную убыль.

Кряхтят на счетах жалкие копейки:

Покупка зонтика и дров пробила брешь,

А розовый капот из бумазейки

Бросает в пот склонившуюся плешь.

Над самой головой насвистывает чижик

(Хоть птичка божия не кушала с утра),

На блюдце киснет одинокий рыжик,

Но водка выпита до капельки вчера.

Дочурка под кроватью ставит кошке клизму,

В наплыве счастия полуоткрывши рот,

И кошка, мрачному предавшись пессимизму,

Трагичным голосом взволновано орет.

Безбровая сестра в облезлой кацавейке

Насилует простуженный рояль,

А за стеной жиличка-белошвейка

Поет романс «Пойми мою печаль».

Как не понять? В столовой тараканы,

Оставя черствый хлеб, задумались слегка,

В буфете дребезжат сочувственно стаканы,

И сырость капает слезами с потолка.

Саша Черный. «Обстановочка». 1909

Таким образом, знаки комического сами на себя показывают, они снабжены встроенным значком-указателем: «Смотрите, это всего лишь знак!» Такие значки могут быть названы маркерами условности. В речи такими маркерами могут служить и нарочито афористичные, краткие высказывания, и, наоборот, многословность. А также необычный порядок слов в предложении, и рифма, и даже жесткие, бранные выражения...

Голос из зала: Куда вы клоните?

Лектор: Можно я что-нибудь отвечу?

Сказанное о маркерах относится и энкодам. Помимо уже отмеченных раньше – подмигивания, ковбойского щелчка пальцами и других жестов – есть еще и игра голоса (возвышенная, патетическая или подчеркнуто будничная интонация, проникновенное понижение или возвышение голоса), изменение темпа речи, артистический шепот, смена позы (например, вдруг вы принимаете позу мыслителя) и т.д. и т.п. Все это – маркеры условности, придающие энкодам статус комического высказывания.

Энкоды заставляют человека задуматься, так ли безупречно то, что он говорит, думает, собирается сделать...

Известен ли вам «Тест на джентльменство»?[18] Участникам психологического эксперимента предлагают набор фраз, начинающихся словами «Должен ли джентльмен...» (и далее – все о нем, джентльмене). Испытуемый должен поставить галочку на шкале между «всегда» и «никогда». Если человек предпочитает полярные ответы «всегда» – «никогда», то это, как показано исследователями, говорит о его консервативности, «упертости», склонности к стереотипам. Если – промежуточные (между «всегда» и «никогда»), то это признак гибкости, способности изменить установку, переключиться...