Поль Генри де Крюи - Борьба с безумием

Ничего не зная о знаменитом сборнике, только что опомнившись от ужаса собственного умственного помраче­ния, Джек Фергюсон в начале пятидесятых годов пре­вратился в нейрохирурга, вступив в бригаду, которая вон­залась копьями и энергично орудовала в лобных долях мозга буйных сумасшедших. Тут-то Джек и понял, что независимо от диагноза болезни единственное, к чему они стремились, - это изменить поведение больных.

Этого и только этого хочет добиться Джек в Тра­верз-Сити, когда лечит своих тяжелейших больных но­выми лекарствами, регулирующими поведение, плюс неж­ная любовная забота.

Что такое безумие? В словаре говорится, что это не столько медицинский, сколько социальный и юридический термин, означающий такое положение, когда больные не могут пользоваться свободой действий из-за ненадежности их поведения. Что представляют собой такие психозы, как шизофрения, дающие картину полного безумия? ' В медицинском словаре говорится, что это особенно глубокие, далеко зашедшие и затянувшиеся расстройства поведения.

Знаменитый научный сборник представляет ясное до­казательство того, что, несмотря на добросовестную ра­боту многих умных и проницательных людей, их наука еще не совершенна и не может объяснить, что лежит в ос­нове ненормальной умственной деятельности. Если пси­хическая болезнь - это нечто большее, чем ненормальное поведение, вся беда в том, что это «большее» остается пока неизвестным.

Насколько просто представление Джека о психической болезни как о расстройстве поведения, настолько же про­ста его лечебная тактика. Нужно только уговорить этих несчастных, жалких, больных людей восстановить нор­мальное поведение. А что значит «нормальное»? Словарь объясняет, что это поведение, не внушаемое умственным расстройством, не являющееся безрассудным или невроти­ческим. Фергюсон определяет это более ясно. Быть нор­мальным - значит держать в порядке свое умственное и моральное хозяйство, чтобы легко и счастливо жить с са­мим собой и с другими людьми. Тут-то он меня и поддел. Как раз на это я лично был не способен.

Если бы мне предложили подытожить в одном слове весь ход моей умственной и эмоциональной жизни, мне было бы легко ответить. Кипение - вот ответ. Друзья называют это энергией, но они неправы. Если даже это энергия, то она нехорошего свойства. Это - нетерпеливость, вечное возбуждение, смятение чувств; это - постоянное беспокойство, постоянное внутреннее волнение. Когда оно во мне закипает, едва ли можно назвать его неврозом; тогда оно протекало бы мягче и слабее. В основе своей это одно из «глубоких и далеко зашедших расстройств». Это - психоз. В моменты худшего своего проявления он выражался в дикой, неуправляемой чувственности, сменяв­шейся приступами пламенной, ненасытной умственной ак­тивности. В начале тридцатых годов, чувствуя себя при­пертым к стене, я вынужден был обратиться за консуль­тацией к умному и чуткому психиатру, доктору Джорджу Карби из Нью-Йорка. Этот приятный и корректный врач вытянул из меня все, что грызло меня внутри, что делало меня подчас дикарем, пренебрегающим правилами общественного приличия, стоящим на грани социальной безответственности. Доктор Карби записывал, а я сидел и думал, не послужит ли моя откровенная исповедь осно­ванием для отправки меня в сумасшедший дом. Нет, пи­люль от моего буйства он не мог мне предложить. Но он помог мне заглянуть в самого себя со стороны. Он показал мне, что единственной надеждой, единственным моим ле­карством является любовь, мудрость, терпение и предан­ность моей жены и друга Рии.

«Как вы его выносите, как вам удается справляться с ним?» - вечно спрашивали Рию ее друзья.

Это одному богу известно. Но Рия вырвала меня из большого мира и поселила у голубых вод озера Мичиган, и здесь в продолжение двадцати четырех лет она заведо­вала тем, что может быть названо больницей для одного человека. Здесь началось мое медленное, постепенное, а подчас и бурно протекавшее выздоровление. Рия - любящая нежная, обаятельная - наблюдала за ним. Тяжелая физическая работа в лесу с поперечной пилой и обоюдо­острым топором, длительные прогулки в дюнах и на побе­режье, жгучая ласка холодного прибоя мичиганских вод - все это помогало лечению. Конечно, тут играло роль и естественное остывание пыла у стареющего человека. Доб­рое внимание моих научных и медицинских друзей - луч­ших людей, чем я, - веривших в ценность моей работы, способствовало выздоровлению.

Но угольки зла, хотя и заглушённые, продолжали тлеть. В особенности беспокойство и возбужденное состоя­ние психики - это еще оставалось.

В начале пятидесятых годов начала развертываться цепь событий, которая неизбежно должна была привести меня к встрече с Джеком Фергюсоном. По линии своей репортерской работы я заинтересовался появлением в США нового лекарственного вещества. Это измельченный корень индийского кустарника с ярко-зелеными листьями и бледно-розовыми цветами. Его ботаническое название - Rauwolfiaserpentia. Индусы называют его пагаль-ка-дава. Сотни лет уже этот корень свободно продается на базарах, как лекарство против умственного расстрой­ства. Нечто совершенно ненаучное. Настоящее народное средство. Но, по-видимому, не без каких-то особых свойств.

Сообщают, например, что Ганди - святой Махатма - постоянным жеванием корня раувольфии обрел нужное ему спокойствие, после чего турнул британцев с такой неисто­вой силой, что они ушли без боя, вернув Индию инду­сам.

В 1950 году доктору Роберту У. Уилкинсу из Бостона, штат Массачусетс, попалась на глаза статья врача-парса доктора Рустам Джаль Вакила, указавшего, что корень раувольфии в порошкообразном виде хорошо действует при повышенном кровяном давлении. Уилкинс, блестящий и тонкий клинический исследователь, не проявил в данном случае обычного американского снобизма в науке и не отнесся пренебрежительно к доброму совету с «неве­жественного» Востока. В своей клинике, в бостонской больнице имени Эванса, Боб Уилкинс подтвердил со­лидность открытия врача-парса. Это вызвало целую революцию в лечении угрожающей формы гипертонии. Это послужило основой для медицинской славы скром­ного Боба.

Помимо снижения кровяного давления, Уилкинс уста­новил, что раувольфия обладает еще другим целебным ка­чеством. Для гипертоников считается характерным, что повышенному кровяному давлению обычно сопутствует и психическое возбуждение. Действие раувольфии на бур­ные эмоции у некоторых больных привело в изумление Боба Уилкинса, консервативного исследователя Гарвард­ской школы.

«Всестороннее улучшение их состояния было настолько заметным, что, слушая их, я, как лечащий врач, даже смущался, - рассказывал Боб. - Они в лирических тонах говорили мне о чувстве полного внутреннего покоя после приема раувольфии».

В современной медицине слово «лирический» звучит противоположностью слову «научный», и это, естественно, беспокоило Боба. Но все же раувольфия была интереснейшим лекарством.

- Что же, к примеру, говорили вам больные? - спро­сил я.

- Чего только они мне не говорили, - со вздохом ответил Боб. - Вот что они непрерывно повторяли: «Ни­когда я не чувствовал себя так хорошо»... «Я годами не испытывал такого блаженного состояния»... «Это то, о чем я мог только мечтать»... «Я никогда не смогу вас отбла­годарить за это»... «Меня больше ничто не беспокоит»... «Теперь мне на все наплевать».

Но это чудесное самочувствие больных сразу исчезало, как только он отменял раувольфию, и настолько эффектно возвращалось, когда он возобновлял ее, что Боб в конце концов вынужден был им поверить. И это успокоительное действие раувольфии отмечалось не только у гипертоников, но и у других чувствительных и беспокойных больных, у которых кровяное давление не было повышено.

Хотя это и выходило за рамки его научной специаль­ности, Боб Уилкинс проявил подлинное профессиональное мужество и обстоятельной научной статьей завоевал вто-оичное признание своей медицинской славы.

«Я сообщил многим психиатрам и другим специали­стам интересующимся психотерапией, что раувольфия в форме пилюль является хорошим психотерапевтическим средством», - писал Уилкинс.

Это придвинуло меня еще на шаг к моменту встречи с Джеком Фергюсоном. Джек прочитал статью Уилкинса. Это было в 1954 году - до Траверз-Сити, - когда Фергюсон увлекался еще операциями лоботомии, врываясь ин­струментом вроде ледового топорика в мозги неистовство­вавших больных в Логэнспортской больнице, штат Индиана. Джек чувствовал отвращение к этой свирепой операции. На одной группе буйных сумасшедших Фергюсон попро­бовал пилюли раувольфии, оставленные в больнице как образцы агентом фармацевтической фирмы.

К удивлению и удовольствию Джека, пилюли подей­ствовали не хуже ледового топорика. Они успокоили даже нескольких безумцев, которым не смог помочь и ледовый топорик.