Андрей Курпатов - Индивидуальные отношения. Теория и практика эмпатии

Отождествление – один из самых непростых вопросов в рамках описания способа существования личности. Большинство психологических проблем содержат в своeм основании сложное отождествление с тем, что не является действительной ценностью, но считается таковой по причине отождествления себя (или чего-то иного, но действительно ценного) с нею. Вопросом отождествления много и успешно занималась психосинтетическая теория, хотя, к сожалению, не столь многопланово, как бы того хотелось. Желание цельности – знакомо каждому из нас. «Вот это цельный человек», – говорим мы, и в этом высказывании заключен весь идеал человека, но трагичность отождествления заключается как раз в том, что посредствам отождествления невозможно достичь искомой цельности. Действительная цельность – это системность, а системность всегда рождается изнутри, и достичь цельности, интроецируя элементы внешнего в себя, невозможно. Заниматься «собиранием» «интроектов» можно и целенаправленно, и бесцельно, но цельность все равно не возникнет, возможно, сформируется жесткая, закрытая система, но не цельность.

Феномен социальных ролей, предполагающих «играющего» эти роли, речь (как отношение знака и значения), да и некоторые другие «социальные приобретения» в рамках процесса формирования личности обусловливают то, что мы теряем свое внутреннее единство, мы двойственны. То, что мы всегда разные при том, что мы всегда – это всегда мы, уже достаточное основание для такого вывода. Впрочем, всем этим причина нашей двойственности не исчерпывается. Дело в том, что наши роли часто противоречат друг другу, конфликтуют друг с другом – где-то мы такие, а где-то совершенно другие. Возникающая в таких обстоятельствах борьба чувств и мотивов естественна, подчас мы сами с собой спорим, сами пред собой оправдываемся, сами себя в чем-то убеждаем – это в нас говорят наши роли, точнее, их полномочные представители в какой-то другой, третьей, роли (в которой мы в данный момент находимся).

Двойственность заключена также в феноменах мышления и речи. Наше мышление диалогично, и это заставляет нас думать, что то, что мы думаем, может быть с легкостью понято другими, после того как мы сформулируем это в словах. Но это, разумеется, заблуждение, которое, впрочем, не так-то легко заметить. Дело в том, что мы сами себя понимаем, но мы понимаем себя еще до того, как облекаем эту свою идею в слова. И в этом загвоздка. Мы понимаем себя на уровне значений, но трансформация значений в знаки убивает истинное содержание нашей мысли. Да, мы схватываем мысль, которая родилась в нас, суть мысли, но мы не мыслим знаками, мы мыслим значениями. Формулируя же свою мысль в словах, мы продолжаем ее понимать, а наши визави – нет. Они дешифруют нашу мысль в соответствии с теми значениями, которые у них стоят за теми знаками, которые мы используем в своей речи. Поскольку же значения знаков у каждого человека свои (пусть эти различия, подчас, и не слишком существенны, но много небольших искажений дают значительное искажение в сути), то интерпретация наших слов другими людьми весьма и весьма отличается от исходных смыслов. И ведь мы не можем, не в силах проверить, проконтролировать понятность своей мысли для другого. Однако же, и сомневаться в том, что нас поняли правильно, у нас тоже нет никаких оснований. Почему? Потому что нашему собеседнику кажется, что он нас понимает, и он сообщает нам об этом: «Да, я тебя понимаю». Однако, то, что он понимает, и то, что понимаем мы, – это разные вещи. Возникает иллюзия понимания, но не понимание. Итак, двойственность – непременный элемент способа существования личности.

По сути, один человек не может понять другого чисто технически, не говоря уже о том, что, даже если бы очень захотеть, всего не расскажешь, за другого, как он переживает, не переживешь и не почувствуешь, как он чувствует. В каждом из нас свои установки, свои потребности, привычки, пристрастия – пересечения случаются, а синергичности – нет. Короче говоря, личности не бывает без одиночества… Здесь надо оговориться, что «одиночество», чувство одиночества понимается нами как переживание своей противопоставленности миру. О том, что такое это «социальное одиночество», мы скажем в соответствующем разделе данной книги. Но уже тут важно пояснить, что речь идет о неконгруэнтности, отличности наших индивидуальных реальностей, обусловленных гносеологическим устройством психики человека, а как следствие – о способе существования нашей личности, которая не может рассчитывать на то, что она будет понята так, как она сама того хочет. Нас «отлучили» в это «одиночество» еще в раннем детстве, когда мама впервые сказала нам «нет», в тот самый момент, когда она сказала нам «надо», а мы не хотели. Это настолько сильное и глубокое противоречие, что его просто невозможно осознать ребенку. Невозможно это сделать и теперь, поскольку мы не помним ничего другого, но лишь такое свое состояние – «социального одиночества».

В современном шумном и беснующемся мире только сумасшедший не почувствует себя одиноким. Формальность и множественность наших отношений с окружающим миром толкает нас к пропасти одиночества и словно отторгает от мира. Современный человек устает от множественности своих отношений, от социальной занятости и часто мечтает об одиночестве, но такое отшельничество не делает его счастливым. Он хочет тепла и поддержки еще больше, нежели человек, живший в общине тысячу лет назад. Но нереализованность этой потребности его фрустрирует, озлобляет. Таким образом, одиночество как perpetuum mobile – само себя воспроизводит, провоцирует, продвигает.

Человеку чуждо одиночество, и он злится на мир, который обрек его на страдания одиночества. Но, с другой стороны, ведь только в этом мире и только в нем можно спастись от одиночества. Если же мы дадим себе слабину и позволим себе разозлиться на мир за наше страдание – одиночество никогда уже не покинет нас, поскольку злое одиночество, как и злая собака, охраняющая хозяйский двор, никогда и никого не подпустит к «запретной зоне». Казалось бы, одиночество, напротив, должно стимулировать нас к открытости, но этого не происходит. И именно оно, являясь противоречием, укорененным в самом способе существования личности, ведет к изменениям, которые, в конечном итоге, через кризис позволяют личности переродиться из «общественного продукта» в индивидуальность.

Пространство психологии, психотерапии в силу ряда причин, прежде всего исторических, очень широко и не имеет естественных пределов. Тут и практика в области психиатрии (как «малой», так и «большой»), и психологическое сопровождение различных видов деятельности (как в той же медицине, так и вне ее), и бизнес-консультирование, и разработка маркетинговых стратегий, и анализ бизнес-проектов, а также мировоззренческие, социальные, философские, религиозные, культурологические и многие другие вопросы. Кажется, легче представить себе сферу той деятельности, где знания о человеке, его психологии и поведении были бы не нужны. Впрочем, как раз такую сферу и очень сложно себе представить… В результате, пространство психологии и психотерапии почти невозможно ограничить.

В чем-то подобное – междисциплинарное – положение психологии и психотерапии имеет важное, позитивное значение, является одним из факторов развития и в научном плане, и в плане «продвижения» соответствующих научных знаний, специальности. Однако, есть и существенные негативные аспекты такого междисциплинарного положения психологии и психотерапии. Там, где «все», там, как известно, и «ничего» или в лучшем случае – «все не слава богу». Поэтому определенный порядок в этом пространстве необходим. Чтобы быть эффективными, мы должны всякий раз хорошо понимать, с каким именно предметом мы имеем дело и в какой именно нише пространстве психологического и психотерапевтического знания мы работаем.

Однако, это благородное намерение – ввести дефиниции и определить области практики для психологии и психотерапии – с порога натыкается на «непредвиденные трудности», впричем, в самых, казалось бы, элементарных вещах. В книге «Развитие личности (психология и психотерапия)» мы уже говорили о том, что психотерапию, как «лечебное средство», не следует путать с психотерапевтическим сопровождением процесса развития личности – то есть с той помощью, которую психотерапевт способен оказать своему пациенту (клиенту), если тот нуждается не в лечении какого-то пограничного психического расстройства, но в содействии при преодолении им кризисов, возникающих на пути его внутреннего, личностного роста.

Это действительно разные вещи – то ли мы действительно лечим (терапевтируем) невротическое расстройство, то ли оказываем помощь врачу-психиатру в социальной и личностной адаптации душевнобольного, то ли мы выполняем роль того Другого, того Собеседника (как писал А.А. Ухтомский), который помогает человеку без очерченного психического расстройства, но с личностным кризисом, найти самого себя. Это разные вещи, хотя, казалось бы, речь идет об одной и той же психотерапевтической помощи.