Лоренц Конрад - Так называемое зло

Здесь мы впервые сталкиваемся с эволюционным процессом, который нас неприятно удивляет, а при более глубоком размышлении выглядит зловещим. Мы знаем, конечно, что слепой метод проб и ошибок, которым пользуются Великие Конструкторы, неизбежно приводит иногда к не самым целесообразным конструкциям. Само собой, в мире животных и растений существует, наряду с целесообразным, также и все не настолько нецелесообразное, чтобы отбор его искоренил. Но здесь мы встречаемся с чем-то совсем иным. Суровый страж целесообразности не просто «смотрит сквозь пальцы» и допускает второсортную конструкцию: здесь в гибельный тупик заходит сам отбор. Это всегда происходит в тех случаях, когда отбор направляется только конкуренцией собратьев по виду без связи с вневидовым окружением.

Мой учитель Оскар Гейнрот имел обыкновение шутить: «Наряду с перьями большого аргуса, темп работы человека западной цивилизации – глупейший продукт внутривидового отбора». И в самом деле, спешка, охватившая индустриализованное и коммерциализованное человечество, представляет собой убедительный пример нецелесообразного развития, происходящего исключительно вследствие конкуренции собратьев по виду. Современные люди зарабатывают себе болезни дельцов – гипертонию, сморщенную почку, язву желудка, мучительные неврозы; они впадают в варварство, потому что у них нет больше времени на культурные интересы. И все это без надобности: ведь они вполне могли бы договориться работать впредь несколько медленнее – то есть теоретически могли бы, потому что на практике это им, очевидно, не легче, чем петухам-аргусам решить не отращивать столь длинные маховые перья.

Человек по понятным причинам особенно подвержен вредным воздействиям внутривидового отбора. Он подчинил себе все враждебные силы вневидового мира, как ни одно живое существо до него. Истребив волков и медведей, он в самом деле стал врагом самому себе, как говорит латинская пословица: Homo homini lupus [Человек человеку волк (лат)]. Современные американские социологи ясно осознали это в своей области. Ванс Паккард в книге "The Hidden Persuaders" ["Тайные преследователи" (англ.)] рисует впечатляющую картину тупика, в который может зайти коммерческая конкуренция. При чтении этой книги возникает искушение поверить, что внутривидовая конкуренция является «корнем всякого зла» в более прямом смысле, чем агрессия в любой ее форме.

Причина, по которой здесь, в главе о видосохраняющей функции агрессии, я так подробно говорю об опасностях внутривидового отбора, состоит в следующем: именно агрессивное поведение в большей степени, чем другие свойства и функции, может перерасти ввиду своего пагубного воздействия в гротескные и нецелесообразные явления. Далее мы увидим, к каким последствиям это привело у некоторых животных, например, у нильских гусей и у серых крыс. Но главное – более чем вероятно, что пагубная избыточная агрессивность, которая еще и сейчас сидит у нас, людей, в крови, как дурное наследство, является результатом внутривидового отбора, действовавшего на наших предков десятки тысяч лет – на протяжении всего палеолита. Едва лишь люди продвинулись настолько, что смогли благодаря оружию, одежде и социальной организации в какой-то степени избавиться от угрожавших им внешних опасностей: голода, холода и нападений крупных хищников, так что эти опасности утратили роль существенных факторов отбора, – тотчас же, по-видимому, в игру вступил пагубный внутривидовой отбор. Отныне движущим фактором отбора стала война, которую вели друг с другом враждующие соседние группы людей*; а война должна была до крайности развить все так называемые "воинские доблести". К сожалению, они еще и сегодня кажутся многим людям идеалом, заслуживающим всяческого подражания – к чему мы еще вернемся в последних главах книги.

Возвращаясь к теме о значении поединков для сохранения вида, мы утверждаем, что они служат полезному отбору лишь тогда, когда благодаря им появляются бойцы, проверяемые не только внутривидовыми дуэльными правилами, но и противостоянием вневидовым врагам. Важнейшая функция поединка состоит в выборе боевого защитника семьи, что подразумевает еще одну функцию внутривидовой агрессии – охрану потомства. Эта функция столь очевидна, что говорить о ней нет нужды. Но чтобы устранить любые сомнения в ее существовании, вполне достаточно сослаться на тот факт, что у многих животных, у которых заботится о потомстве лишь один пол, только он по-настоящему агрессивен по отношению к собратьям по виду или по меньшей мере агрессивен несравненно сильнее. У колюшки это самцы, у многих карликовых цихлид – самки. У кур и утиных заботятся о потомстве только самки, и они гораздо неуживчивее самцов – конечно, не считая поединков. Нечто подобное должно быть и у человека.

Было бы ошибкой думать, что для сохранения вида важны только три уже рассмотренных функции агрессивного поведения – распределение особей одного вида по жизненному пространству, отбор в поединках и защита потомства. Дальше мы еще увидим, какую незаменимую роль играет агрессия в большом концерте инстинктов, как она, в качестве движущей силы и «мотивации» вызывает к жизни также и такие формы поведения, которые на первый взгляд не имеют ничего общего с агрессией и даже кажутся ее прямой противоположностью. Как раз самые интимные личные связи, какие вообще бывают между живыми существами, настолько насыщены агрессией, что непонятно, назвать ли это парадоксом или общим местом. Между тем нам придется поговорить еще о многом другом, прежде чем мы дойдем до этой центральной проблемы нашей естественной истории агрессии. Важную функцию, выполняемую агрессией в демократическом взаимодействии инстинктов внутри целостной системы организма, нелегко понять и еще труднее описать.

Но роль агрессии в сообществе социальных животных, состоящем из многих особей, можно описать уже здесь. Это система более высокого уровня, однако понять ее строение легче. Принципом упорядочения, без которого, по-видимому, не может развиться организованная совместная жизнь высших животных, является так называемый ранговый порядок.

Он состоит попросту в том, что каждый из совместно живущих индивидов знает, кто сильнее его и кто слабее, так что каждый может без борьбы отступить перед более сильным и, в свою очередь, может ожидать, что более слабый отступит перед ним, где бы они ни встретились. Первым исследовал явление рангового порядка Шьельдеруп-Эббе, наблюдая поведение домашних кур; предложенный им термин «порядок клевания», по-английски "pecking order", используется до сих пор, особенно в английской специальной литературе. Меня всегда забавляет, когда говорят о «порядке клевания» у крупных млекопитающих, которые не клюют друг друга, а кусают или бьют рогами. Широкая распространенность рангового порядка, как уже указывалось, убедительно свидетельствует о его важном значении для сохранения вида, и потому мы должны задаться вопросом, в чем это значение состоит.

Естественно, сразу же напрашивается ответ, что ранговый порядок позволяет избегать борьбы между членами сообщества, на что можно, впрочем, возразить встречным вопросом: не лучше ли было бы затормозить агрессивность по отношению к членам сообщества? На этот вопрос тоже можно дать ответ – даже не один, а целый ряд ответов. Во-первых, – нам придется очень подробно говорить об этом в одной из следующих глав (гл. 11, «Союз») – вполне может случиться, что сообществу (скажем, волчьей стае или стаду обезьян) будет крайне необходима агрессивность против других сообществ того же вида, так что должна быть исключена лишь борьба внутри группы. Во-вторых, отношения напряженности, возникающие внутри сообщества благодаря инстинкту агрессии и порождаемому им ранговому порядку, могут придавать этому сообществу структуру и прочность, во многих отношениях благотворную. У галок – и, вероятно, у многих других птиц с высоким уровнем общественной организации - ранговый порядок непосредственно приводит к защите более слабых. Так как каждый индивид постоянно стремится повысить свой ранг, между близкими по рангу индивидами всегда возникает особенно сильная напряженность и даже враждебность, и обратно - она уменьшается по мере увеличения разрыва в ранге. А поскольку галки высокого ранга, особенно самцы, непременно вмешиваются в любую ссору между нижестоящими, ступенчатые различия в социальной напряженности имеют то благоприятное следствие, что птица высокого ранга всегда заступается за того, кто терпит поражение, словно по рыцарскому принципу: «Место сильного – на стороне слабого!»

Уже у галок завоеванное благодаря агрессивности ранговое положение индивида связано с другой формой «авторитета»: выразительные движения индивида высокого ранга, особенно старого самца, привлекают значительно большее внимание членов колонии, чем движения молодой птицы низкого ранга. Если, например, молодая птица испугается чего-то малозначительного, то другие птицы, особенно старшие, почти не обращают внимания на проявления ее страха. Но если такую тревогу выражает один из старых самцов, то все галки, какие могут это заметить, поспешно взлетают, обращаясь в бегство. Примечательно, что у галок нет врожденного знания естественных врагов, и каждая особь учится узнавать их по поведению более опытных старших птиц; поэтому тот факт, что «мнению» старых и опытных птиц высокого ранга придается больший «вес», должен быть очень важен.