Юрий Рюриков - Мед и яд любви

Спустя еще немного в нем возникают новые ощущения — куда более пронзительные и поэтому ясные. «Во мне зажглась жажда счастья… — понял герой. — Счастья, счастья до пресыщения — вот чего хотел я, вот о чем томился…»

Это уже переход влюбленности из подсознания в сознание, первый ее шаг из тайных глубин души в явные для взгляда пределы. Завладев подсознанием, влюбленность завоевывает оттуда все новые пространства в душе. Сила ее стала такой, что она уже осознается, делается внятной для разумения.

Тысячелетиями люди думали, что любовь входит в человека мгновенно, как вспышка молнии. Потом стали понимать, что с первого взгляда начинается не любовь, а влюбленность, и только после она может стать — или не стать — любовью.

Рождение любви — не мгновенный удар, а постепенная перестройка всей внутренней жизни человека, переход ее — звено за звеном — в новое состояние. Новое для человека ощущение, входя в ряд его привычных чувств, изменяет их одно за другим, просвечивает сквозь них, — как капли краски, падая в воду, сначала неуловимо, а потом все ярче меняют ее цвет.

«Что такое подсознание, что известно о его структуре? И как вы понимаете душу?» (ДК завода «Салют», ноябрь, 1981).

Подсознание — это как бы огромный внутренний космос, в котором таятся многие пружины наших чувств и поступков. Подсознательные ощущения отличаются от сознательных прежде всего своей силой. Это тихие ощущения, они слабо мерцают, незаметно светятся в нас, и поэтому мы не чувствуем, как они текут в глубинах души, как они возникают и гаснут.

Таких ощущений большинство: мы осознаем, чувствуем едва ли миллионную долю всего, что происходит в нас и вокруг[4]. Среди таких бессознательных ощущений — тьма ежесекундных сигналов от нашего тела: мы ощущаем эти сигналы, только когда они делаются ненормальными, причиняют нам боль, неудобство.

Вся автоматика нашего организма, все будничные пружины психики работают в бессознательном режиме. Подсознание — мудрое устройство человеческой психики и, пожалуй, одна из самых главных опор живой жизни вообще. Если бы от сигналов, текущих в мозг, осознавались не тысячные доли процента, а хотя бы один процент, живые существа были бы обречены на смерть: они должны были бы только слушать свои ощущения, только переживать их, как это бывает с тяжело больными людьми, или с душевно ненормальными, или с теми, чье подсознание отравлено горем, тоской…

Именно благодаря подсознанию мы не находимся в плену у своих ощущений, именно благодаря этой освободительной роли подсознания достигло таких огромных высот человеческое сознание.

Многие думают, что подсознание — это только инстинкты, телесные ощущения, автоматические регуляторы организма. Но подсознание — не биологический придаток сознания, а глубинная зона психики, в которой, наверно, есть самые разные слои — и биологические, и психологические, и умственные.

Все наши ощущения — зрительные, слуховые, вкусовые, обонятельные, осязательные — бывают и осознанными, и неосознанными.

Все наши чувства — любовь и ненависть, дружба и презрение, симпатия и антипатия — несут в себе осознаваемые и неосознаваемые слои.

И наши мысли, перед тем, как осознаться, проходят, очевидно, какой-то путь в подсознании. Особенно касается это интуитивных мыслей, мыслей-озарений, которые вдруг непонятно как высвечиваются в мозгу.

Впрочем, в последнее время этот слой психики начинают именовать надсознанием, сверхсознанием — но об этом чуть дальше.

Что касается слова «душа», то психологи, пожалуй, напрасно отказались от него. Слово «психика» произошло от древнегреческого слова «душа», психэ, и в сегодняшнем обиходе под душой понимают или эмоциональный срез психики — психику без логического рассудка, рационального слоя, или всю психику, но как бы с отодвинутым на задний план рассудком, который заслоняется чувствами.

Говоря упрощенно, под душой здесь понимают как бы детскую, исходную психику, психику, в которой правят чувства и образное мышление, а логическое мышление подчинено им. В таком вот смысле слово «душа» и применяется в этой книге.

Любовь — не просто влечение к другому человеку: это и понимание его, понимание всей душой, всеми недрами ума и сердца. Французы недаром, наверное, говорят: быть любимым — значит быть понятым.

Пожалуй, именно поэтому так часто поражаются влюбленные, особенно девушки: как глубоко он понимает меня, как точно угадывает самые смутные мои желания, как он схватывает с полуслова то, что я хочу сказать. Такая сверхинтуиция, которую рождает любовь, такое со-чувствование с чувствами другого человека — один из высших взлетов любви, и оно дает невиданные психологические состояния — блаженство полнейшей человеческой близости, иллюзию почти полного физического срастания двух душ.

Гармония «я» и «не я», которая бывает в настоящей любви, тяга к полному слиянию любящих — одна из самых древних загадок любви. О ней тысячи лет писали поэты и философы; еще Платон говорил, что влюбленный одержим «стремлением слиться и сплавиться с возлюбленным в единое существо». Но, пожалуй, ярче других это странное психологическое состояние понял Лев Толстой.

…Константин Левин из «Анны Карениной» пережил после свадьбы поразительное — и, видимо, не придуманное — ощущение. (Толстой вообще вложил в своего героя много собственных чувств, и не случайно, пожалуй, фамилия героя происходит от имени автора). Как-то Левин опоздал домой, и перенервничавшая Кити встретила его горькими упреками. Он оскорбился на нее, хотел сказать ей гневные слова, «но в ту же секунду почувствовал, что… он сам нечаянно ударил себя». «Он понял, что она не только близка ему, но что он теперь не знает, где кончается она и начинается он». «Она была он сам».

Это физическое ощущение своей слитности с другим человеком — ощущение совершенно фантастическое. Все мы знаем, что в обычном состоянии человек просто не может ощущать чувства другого человека, переживать их. И только во взлетах сильной любви бывает странный психологический мираж, когда разные «я» как бы сливаются друг с другом, — как будто токи любви смыкают между собой две разомкнутые души, как будто между нервами любящих перекидываются невидимые мостики, и ощущения одного перетекают в другого, становятся общими — как голод и жажда у сиамских близнецов…

Обычная забота о себе как бы меняет вдруг место жительства и переходит в другого человека. Его интересы, его заботы делаются вдруг твоими. Это чуть ли не буквальное «переселение душ» — как будто часть твоей души перебралась в тело другого человека, и ты теперь чувствуешь его чувства так же, как свои.

Тут как бы происходит прыжок через известные нам биологические законы, они явно и вопиюще нарушаются. Все мы, наверно, знаем, что наши ощущения замкнуты своим телом, и человек просто не может чувствовать чужие ощущения. И если он все же чувствует их, то, наверно, не «физически», нервами, а «психологически» — то ли воображением, то ли каким-то шестым чувством — еще не ясной нам, таинственной способностью мозга.

Может быть, психологические ощущения менее жестко привязаны к телу, чем физические, и силой любви они могут как бы улавливаться «на расстоянии», как улавливаются гипнотические внушения и телепатемы?

Но откуда берется такая телепатия чувств[5], и какие токи текут в это время в душах и нервах любящих, неясно: психологам и физиологам еще предстоит разгадать эту загадку, открыть ее биопсихическую природу.

Кстати, помочь здесь могут и исследования детской психологии. У маленьких детей невероятно сильно развито со-чувствие чувствам близкого человека.

Малыши почти так же остро переживают горести и радости своих близких, как и те сами. У них есть как бы особый класс чувств — «чувства-отклики», «зеркальные чувства», и они звучат как эхо чувств, которые испытывают их родные.

Возможно, разгадав биопсихическую природу этих чувств, психологи получат ключ к важным психологическим загадкам любви.

Так это или нет, но любовь необыкновенно утончает, обогащает всю жизнь нашего духа и тела, рождает в людях глубокое проницание в психологические недра друг друга.

Впрочем, двойственность любви проявляется и здесь. Бывает больное сращение душ, которое терзает людей, несет им не добро, а зло.

«Когда я жаловалась знакомым, что чувствую настроения мужа даже на расстоянии, они смеялись надо мной…

Дела у нас шли плохо, и я решила с ним порвать навсегда, но не знала самого главного, что забрал он мое сердце, вот ведь как бывает!

Я совершенно не властна над собой и не могу быть хозяйкой своему настроению. У него нелегкий характер, его можно сравнить со злой стихией. Если уж в ненастроении, то может злиться месяц. Он не любит ту женщину, с которой живет, и это способствует частому обострению его стихии, И это все передается на меня. Сколько бы раз я его ни встречала, вижу — у нас одинаковое настроение. Если он в злой стихии, и я такая, если он спокоен, спокойна и я…