Валерий Гитин - Эта покорная тварь – женщина

ВИКТОР ГЮГО. Человек, который смеется

«Екатерина Великая не была помешана на любви, в ней жила вечно женственная, вечно юная и неумирающая жажда любить и быть любимой. Она не разбиралась в искусстве, не была чуткой к художественным достоинствам. Ее просто привлекала красота в любых видах. Хотя у нее не было утонченного вкуса, но она покупала картины, книги, камеи, с неимоверной страстью собирала целые коллекции. Как капитан, чувствующий себя на корабле владыкой волн, гордо взирает вдаль — так Екатерина часто ходила вокруг своих сокровищ, глядя на них, но не замечая их достоинств. Художники были для нее просто орудиями для выполнения ее прихотей, философы — по ее мнению — были живой газетой, любовники — развлечением…

…Ланской стоял на четвереньках, уткнувшись головой в огромный ящик с соломой и вынимал оттуда шедевры, давно ожидаемые из Парижа. Повсюду валялась обертка, предохраняющая картины в пути от порчи. Екатерина радовалась, как ребенок. На мольберте стояла «Богоматерь» Гвидо Рени, с необычайно пухлыми руками; к стулу был прислонен поддельный Рембрандт — «Введение Самуила в храм», который заставлял ее млеть от восторга…

Она схватила Ланского за руку и любовалась его стройными ногами, подтянутой породистой фигурой, лицом, на котором напускная страстность играла улыбкой. Не обращая ровно никакого внимания на картину Клода Лоррена, на которой лучи солнца, освещая, падали на словно зачарованный холм, — Екатерина, смеясь, увлекла чуть не плачущего Ланского и скрылась с ним за тяжелой портьерой.

Чувствуя, что силы его иссякают именно тогда, когда от него ждали наивысшего проявления их, Ланской был смущен…

«Неужели робость заставляет его медлить?» — мелькнуло в мыслях Екатерины.

А перед ним в одно мгновение промелькнули все последствия подобной скандальной неудачи. Какое отчаяние, какой стыд! Как ненавидел он в эту минуту и презирал полную страсти старуху!

Время шло. Ланской боялся потерять расположение Екатерины, и, вспомнив, что доктор всегда оставлял в спальне порошок из шпанских мушек, он медленно проглотил его… Он тут же почувствовал, как пылко затрепетала кровь в жилах и шагнул к терпеливо ожидающей Екатерине. Закусив губы и скрежеща зубами, он заключил ее в объятия…»

ЛЮСИ МЮРАТ. Любовные утехи Екатерины II

«Маркиза де Помпадур сидела в грустной задумчивости у зеркала в своей уборной. Фаворитке было всего только тридцать шесть лет. Это — возраст, когда не знающая труда и лишений женщина достигает апогея расцвета, а между тем на лице маркизы уже имелись зловещие признаки полного и бесповоротного увядания. Правда, пока этого еще не видел никто, кроме верной д’Эстрад, поверенной всех тайн маркизы. По-прежнему миниатюрна была ее ножка, по-прежнему гибкий стан изящной волной переходил в пышные бедра и в безупречную грудь, по-прежнему мал и изящен ее детски-наивный, слегка капризный рот. но зато глаза уже начали терять свой прежний блеск, щеки потускнели и, главное, предательские морщины зловещей паутиной повисли на углах глазных впадин, исчертили лоб, окаймили рот и притаились в складках шеи и кистей рук.

Да и мудрено ли! Излишества и распущенность ее венценосного возлюбленного не раз подвергали маркизу серьезным заболеваниям, и ла Пейрони, личный хирург Людовика XV, часами возился с нею, останавливая очередное кровотечение. И сразу же после этого ей, еще слабой, неокрепшей, бледной, измученной, приходилось вскакивать с постели, чтобы следовать за королем в один из увеселительных замков, куда его гнала внезапная прихоть.

Уже одно это могло состарить женщину.

Немудрено, что уже несколько лет, кроме все той же д’Эстрад, никто не допускался к туалету маркизы, пока шла предварительная борьба с надвигающейся старостью.

А борьба была жестокой. С помощью молчаливого свидетеля всех королевских тайн ла Пейрони, кожа лица подтягивалась назад, растиралась различными составами, буквально «разутюживалась», и только после этого в уборную допускались камеристки для обработки липа косметикой, чем в то время занимались все, старые и молодые, красавицы и дурнушки.

Но с каждым днем кожа вес более сопротивлялась «утюжке», а косметика все хуже и хуже скрывала следы надвигающейся осени…

— Да, Луиза, — сказала Помпадур маркизе д’Эстрад, разглядывая себя в зеркале, — я старею, и скоро этого уже нельзя будет скрыть… О, это приводит меня в отчаяние, я не могу примириться с этим! Во мне еще бездна желаний, бездна неутоленной страсти. Я хочу любить, быть любимой, а на меня из зеркала смотрит это желтое, морщинистое, увядшее лицо старой бабы.

— Но, Антуанетта, — сказала д'Эстрад, нежно взяв за руку подругу, — ты явно преувеличиваешь! Конечно, время и заботы не прошли для тебя бесследно, однако ты по-прежнему считаешься одной из красивейших женщин Двора!

— Да, — подхватила маркиза, и ее бледное лицо на мгновение окрасилось румянцем, — я понимаю, что еще могу потягаться с любой из этих пустых дур, которые воображают, будто одной их свежести уже достаточно для борьбы со мной… Но я еще и скована… Пойми, ведь я — женщина, в которой еще не умерли желания, в которой настойчиво и громко кричат потребности в ласке… Моя природа не терпит подобной монашеской жизни…

— А герцог д'Айен? — лукаво улыбнулась подруга.

— Ах, что герцог! Герцог — это всего лишь необходимость! с горечью возразила Антуанетта. — Иногда в провинции, где все еще царит смешной взгляд на добродетель, случается так, что доктор говорит заболевшей молодой вдове: «Сударыня, у вас только одна болезнь — это сопротивление законам природы». И, подчиняясь настойчивому требованию врача, вдова заводит себе дружка Но она выбирает не того, кто ей нравится, а того, который безопаснее, то есть который не будет болтать… Нередко случается, что таким дружком оказывается лакей… Герцог д’Айен — для меня тоже лакей, в объятия которого меня толкает лишь необходимость! Нет, Луиза, не этого я жажду! Наслаждений, Луиза, наслаждений! Упиться их хмелем, одурманить себя их чадом…

— Но, Антуанетта, что мешает тебе…

— Меня всюду окружают враги, стерегущие любой мой неосторожный шаг. Я слишком высоко забралась, Луиза, а чем выше стоишь, тем страшнее падение… Все отдать за миг опьянения любовью?

— Так чего же ты, все-таки, хочешь?

— Не знаю…»

ЕВГЕНИЙ МАУРИН. В чаду наслаждений

«Мадам де Помпадур всячески боролась против ежедневной и еженощной скуки короля с помощью непрерывных развлечений. Людовик XV нуждался в забавах, поражающих воображение, которые были бы ему непонятны и заставляли бы удивляться.

Графиня Дюбарри, став его новой фавориткой, сразу же удовлетворила эту потребность. Она инстинктивно почувствовала то, что было нужно Королю — простота, и ничего более…

Летописец того времени рассказывает следующее:

«Долго ждали графиню, чтобы сесть за стол. Король просил ее выйти, не заканчивая туалета. Она появилась в пеньюаре и с наполовину завитыми волосами.

— Вы этого желали, — сказала она Королю.

— Конечно, ведь уже поздно, — ответил он, — а лишний час, проведенный за туалетным столом, ничего не прибавил бы к вашему очарованию.

Затем он добавил, обращаясь к господину де Вилькье:

— Графиня прелестна в таком беспорядке, не правда ли?

Все садятся за стол, но с самого начала обеда мадам Дюбарри все внимание обращает на собачку, которую ей подарили утром. Она держит ее на коленях, кормит и поит со своей тарелки и долго с ней возится. Король, видя, что его подруга увлеклась собачкой, начинает беседу с герцогом де Ришелье о серьезных европейских делах. В момент наибольшего оживления разговора болонка неожиданно прыгает на стол и становится на задние лапки.

— Какая прелесть! — обращается графиня к своему царственному любовнику.

Тот вполне разделяет ее восхищение.

Так забава фаворитки взяла верх над судьбами народов».

Как отмечали современники (уже после кончины Людовика XV), «она должна была быть очаровательной любовницей. Мы перестали удивляться, что она могла пользоваться таким влиянием на совершенно пресыщенного шестидесятичетырехлетнего человека».

ПОЛЬ РЕБУ. Интимная жизнь мадам Дюбарри

----------------------------------------------------

Кроме королев и фавориток, галерея женских образов галантного века включает в себя и немало отчаянных авантюристок, которых наряду с Казановой, графом Калиостро, Сен-Жерменом и Емельяном Пугачевым, можно по праву считать характерной приметой того времени.

Это и красавица Лоренца, жена и сообщница графа Калиостро, и Жанна де Ламотт, известная читателям по блистательной афере с ожерельем королевы Марии-Антуанетты, и некая княжна Тараканова, ставшая впоследствии героиней книг, живописных полотен и кинофильмов.