Оливер Сакс - Музыкофилия: Сказки о музыке и о мозге

Не все его галлюцинации состояли из знакомой музыки – некоторые из них он сам «сочинил»; но, добавил он, «я никогда не сочиняю музыку в повседневной жизни. Я использовал это слово, чтобы подчеркнуть, что хотя бы одна композиция в моей голове не была фрагментом музыки Дворжака или Вагнера, – это было что-то новое, то, что я каким-то образом выдумал». Я уже слышал нечто подобное от моих друзей. Джером Бранер рассказал мне, что когда он в одиночестве плыл под парусом через Атлантику, и выдавалось несколько спокойных дней, когда делать было особо нечего, иногда он «слышал», как классическая музыка «"постепенно разливается по всей воде".

Майкл Сандю, ботаник, тоже недавно написал мне о том, как впервые попробовал себя в роли мореплавателя:

«Мне было двадцать четыре года, я был членом команды, нас наняли, чтобы доставить парусное судно. Мы находились в море в общей сложности двадцать два дня. Это было очень скучно. За первые три дня я прочел все книги, которые взял с собой в плавание. Было совершенно нечем заняться – разве что смотреть на облака или дремать. День за днём полный штиль, так что мы запустили двигатель и бездельничали, двигаясь со скоростью в несколько узлов в час со спущенными парусами. Я лежал на палубе или на скамье в каюте, уставившись в плексигласовый иллюминатор. И вот, в течение этих долгих-долгих дней полнейшего безделья я испытал несколько музыкальных галлюцинаций.

Две из них начались с монотонных и неумолкаемых звуков, производимых двигателем судна. Еще – жужжание «холодилки»[137] и свистящий шум такелажных снастей на ветру. Каждый из этих звуков превратился в нескончаемое инструментальное соло. Превращение в музыку происходило так, что в итоге изначальные звуки и их источники как бы отходили на второй план, и я лежал там в состоянии летаргии долго-долго, просто слушая то, что казалось мне потрясающей и прекрасной музыкой.

Лишь насладившись каждой композицией в этом сновидческом состоянии, я понял где на самом деле находится источник шума. Звучание инструментов само по себе было довольно занимательно, потому что все это было не похоже на то, что я обычно слушаю ради удовольствия. Дребезжание "холодилки" звучало как виртуозное гитарное соло в стиле хэви-метал, натиск натянутых струн, усиленный "искажателем". Свист такелажных снастей на ветру принял форму высокогорных шотландских волынок с разноголосым гудением и необычной мелодичностью. Эти виды музыки были мне знакомы, но я бы никогда не стал слушать их намеренно.

Примерно в то же время я стал слышать голос отца, зовущий меня. Насколько я знаю, ни один из звуков не мог послужить причиной такой галлюцинации[138].

***

Хотя Колман в 1984-м году писал конкретно о "Галлюцинациях в состоянии ясного сознания, связанных с локальными заболеваниями органов чувств…", как в широких кругах публики, так и среди врачей долгое время сохранялось мнение, будто "галлюцинации" означают психоз или серьёзное органическое расстройство мозга[139]

Нежелание врачей замечать общую распространенность феномена «галлюцинаций в ясном состоянии сознания» до 1970-х годов, возможно, было продиктовано отсутствием достаточного количества знаний о том, каким образом подобные галлюцинации проявляются; в 1967-м году, Джерзи Конорски[140], польский нейрофизиолог посвятил несколько страниц своей работы «Интегративная деятельность мозга»[141] проблеме «физиологического базиса галлюцинаций». Конорский не спрашивал «почему мы испытываем галлюцинации?», он поставил вопрос иначе – пошел от противного: «Почему мы не испытываем галлюцинации все время? Что сдерживает их?». Он предположил наличие динамической системы, которая, писал он, «может генерировать восприятия, образы и галлюцинации… механизм, создающий галлюцинации, встроен в наш мозг, но запускается он лишь в исключительных случаях».

Конорски собрал доказательства – в 60-е они были слабыми, но сейчас выглядят безоговорочно – доказательства того, что есть не только афферентные связи, ведущие от органов чувств к мозгу, но и «ретро» связи, ведущие в обратном направлении. Подобных ретро связей может быть меньше, чем афферентных, и в нормальных обстоятельствах они неактивны. Но, Конорски чувствовал, что они создают основные анатомические и физиологические предпосылки, ведущие к появлению галлюцинаций. Но тогда что сдерживает этот механизм в нормальном состоянии? Решающий фактор, предполагал Конорски, это сенсорная информация, которую мозг получает от глаз, ушей и других органов чувств, такая информация в нормальных условиях подавляет обратный поток активности со стороны высших отделов коры головного мозга на периферию.

Но в случае, если органы чувств не предоставляют достаточно информации, запускается обратный поток, создающий галлюцинации физиологически и субъективно неотличимые от восприятия.[142] Теория Конорски давала простое и красивое объяснение тому, что позже получило название «освобождение» галлюцинаций, связанное с «деафферентацией». Такое объяснение сегодня кажется очевидным, почти тавтологическим – но в 1960-х это было смелое и оригинальное предположение.

Сегодня мы продвинулись достаточно далеко в области исследования мозга и имеем на руках доказательства, подтверждающие правоту Конорски. В 2000-х, Тимоти Гриффитс опубликовал подробный, новаторский доклад о неврологической основе музыкальных галлюцинаций; используя ПЭТ[143], он показал, что музыкальные галлюцинации связаны с обширной активацией тех же самых нейронных сетей, которые обычно отвечают за восприятие настоящей музыки.

В 1995 году я получил пылкое письмо от Джун Б., очаровательной и творческой женщины 70 лет; она рассказывала о своих музыкальных галлюцинациях:

Это началось однажды ночью, в прошлом ноябре, когда я была в гостях у сестры и ее мужа. Я выключила телевизор и уже готовилась ко сну, когда вдруг услышала «О, благодать»[144]. Ее пел хор, снова и снова. Я заглянула к сестре, чтобы проверить, вдруг у них включена какая-то церковная программа по телевизору, но они смотрели «Вечерний футбол», или вроде того. Я вышла на террасу, с которой открывался вид на море. Музыка следовала за мной. Побережье внизу выглядело спокойным, в нескольких домах горели огни, и я поняла, что музыка не может исходить оттуда. Должно быть, она у меня в голове.

Миссис Б. приложила список песен, играющих у нее в голове: «О, благодать»[145], «Боевой гимн республики»[146], «Ода радости» Бетховена, «Застольная песня» из оперы «Травиата», «A-Tisket, A-Tasket» Эллы Фицджеральд, и «очень мрачная версия» гимна «Вот Волхвы с востока идут».

«Однажды ночью, - писала миссис Б, - я услышала великолепное, торжественное исполнение песни «У старины Макдональда была ферма», а затем – бурные аплодисменты. В тот момент я подумала, что, видимо, совсем спятила, и лучше бы мне показаться врачу».

Миссис Б., описала, как прошла тесты на болезнь Лайма[147], аудиометрию методом регистрации стволовых потенциалов, ЭЭГ и МРТ. Когда ей делали ЭЭГ, она слышала «Колокола Святой Марии» - но ничего аномального на экране не возникло. У нее не было никаких признаков потери слуха.

Обычно галлюцинации посещали ее в моменты тишины особенно когда она ложилась спать. «Я не могу включить или выключить музыку, но иногда я могу сменить мелодию – не на ту, которую хочу слышать, но на что-то другое, на то, что уже было запрограммировано. Иногда песни наслаиваются одна на другую, и я просто больше не могу их терпеть, поэтому включаю WQXR [148] и ложусь спать под настоящую музыку[149].

«Мне очень повезло, - заключила миссис Б., - что моя музыка играет негромко … если бы это было так, я бы действительно сошла с ума. Она возникает в моменты тишины. Но любой другой звук – разговор, радио, телевизор – практически полностью вытесняет все, что я слышу. Вам кажется, что я научилась «успешно» ладить со своим новым состоянием. Ну, я неплохо справляюсь, но иногда это ужасно раздражает… Когда я просыпаюсь в пять утра и не могу уснуть, мне не нравится, когда хор у меня в голове напоминает мне, что «старая серая кобыла уже не та, что раньше»[150]. Я не шучу. Это действительно произошло со мной однажды, и я, может быть, даже оценила бы юмор ситуации, если бы эти строчки не повторялись в моей голове снова и снова и снова».

Через десять лет после того, как она впервые написала мне, мы встретились, и я спросил ее, после стольких лет стали ли музыкальные галлюцинации «важной» частью ее жизни, и – в положительном или отрицательном смысле. «Если они исчезнут, - спросил я, - вы обрадуетесь или, наоборот, будете скучать по ним?» «Я буду скучать, - ответила она, - я буду скучать по музыке. Вы же понимаете, теперь это часть меня».